Предисловие

Кто без промедления вкусит беспримесную сладость
Из вод Океана Сказаний, чьи волны- святы,
Того непременно настигнет великая радость:
Избавиться он от страданий мирской суеты!

Из уст Повелителя Гор океан тот излился,
Когда был охвачен Он страстью к Парвати-жене.
Его воды вкус в этом мире ни с чем не сравнился:
К нектару Богов приравнять его можно вполне!

Кто пьет тот нектар, никогда не познает потери,
Он станет богат, избавляясь от козней врагов.
Пред ним распахнуться Небес неприступные двери,
По милости Шивы, великого Бога Богов!

ВОЛНА ПЕРВАЯ

Пусть Шанкары шея дарует вам в жизни удачу.
Во благо существ всех она обрела синий цвет:
При виде её растворяется мрак неудачи
И воцаряется радости благостный свет!

К груди Повелителя Шамбху льнёт всем своим телом
Парвати, монарха всех гор знаменитая дочь.
Любовью наполнен, её взгляд в стремлении смелом,
Обвил Его шею как-будто петлёю точь-в-точь…

Пускай же хранит вас Ганеша. Когда на рассвете
Он танцем своим наслаждается, хобот его
Сметает все звёзды с Небес: при малиновом свете
Они исчезают из вида, явив волшебство…

Рассказ о гневе Парвати

Веков испокон  всюду славен царь гор всевозможных,
Вершин, сплошь засыпанных снегом и горных хребтов.
Где целые россыпи , словно бы камней подножных
Весьма редкостных самоцветов различных цветов,

Чьи склоны обжили причудливы видом киннары,
Гандхарвы крылатые, прочий небесный народ.
Чараны и сиддхи, прекрасные телом апсары
Всегда развлекаются там безо всяких забот…

Царь гор Гималайских своим поражает величьем,
Все пики свои устремляя в просторы небес.
Миров Прародительница, что прекрасна обличием
Стать дочью его проявила большой интерес.

На севере гор Гималайских, исполненна славы
Кайласа- гора устремила свой рост в Небеса
Она изначально всегда- обиталища Бхавы
Собой поражает её неземная краса

И так пирамиду являя своей дивной формой
Она в свете солнца лучей феерию творит
Она, устремляясь вершиной своей непокорной,
Достигнуть старается синего Неба зенит.

Гордится своей белизной и смеется Кайласа
Над пиком Мандара, что амриту не получил,
Хотя и взбивала его непомерная масса
Большой океан, что в себе молоко заключил

На этой горе, лишена что порока и скверны
Одета в одежды из белого льда и снегов
Живет, удивляя очами, как будто у серны
Богиня Парвати с супругом, что Бог всех Богов.

Властитель живых всех существ и всего неживого
Извечный, Нетленный, что в барсову шкуру одет
К которому всякой молитвы направленно слово,
Живет на горе этой, сеящей искристый свет.

Его окружают все сиддхи и видиядхары,
Всегда Ему ганы своё поклоненье творят.
Для них сома жизни- это общество славного Хары,
Который Своим состраданьем безмерно богат.
 
В Его волосах золотистых, завитых в ракушку,
Запутались Мрака Гонителя, Солнца лучи,
Он держит с собой всегда для подаяния кружку,
А также от врат, что скрывают Бессмертье, ключи…

Прическа Властителя Гор, как гора золотая,
И месяца серп дополняет сиянье её;
Ютится в Его волосах река Ганга святая,
Спасая от всяческой скверны существ бытиё.

В то время, когда вдруг асуры Андхаки не стало,
Когда ему в сердце Шанкара трезубец вонзил,
Ужасное дело: исторглось вдруг ужаса жало
У каждого средь всех существ, что сей мир населил.

В редчайших алмазах, что в недрах земли вырастают
И в аквамаринах, окрашенных в цвет голубой,
В кровавых рубинах, что гранями ярко блистают,
В сапфирах, украшенных редкостным знаком- звездой.

Пускающих в тьму красотой феерящие блики,
Что вправленны в золото самых роскошных корон,
В которых красуются Боги, Вселенной Владыки,
А также великих асуров блистательный сонм,

Всегда отражается блеск ногтей стоп  бога Шивы,
Который во благо миров вещий подвиг творит.
Так, в этом сияньи владыки Вселенной красивы:
Тот блеск удивительный сам за себя говорит!

Однажды Бхавани, супруга великого Бхавы,
Которая собственной жизни дороже Ему,
Тихонько вошла и коснулась перстами Бхайравы,
И молвила речи, что очень приятны уму:

Она восхвалила супруга, к Нему приласкавшись.
Словами её был доволен Бхайрава весьма:
Её усадил на колени в долгу не оставшись-
«Порадовать чем Мне тебя? Ты скажи Мне сама…»

Сказала Богиня супругу- «О, муж мой желанный,
Коли мной доволен Ты, сделай приятное мне.
Объял разуменьем Ты космос и все океаны…
Изволь рассказать же историю милой жене,

Но только, чтоб была история та интересна,
И, чтобы она была новая: без «бороды».
Отказывать мне в этой просьбе весьма не уместно:
«Рассказа Твоего я жду, как голодный- еды»

Просила Бхавани супруга, и снова и снова,
Историю очень занятную ей рассказать.
И, видя желанье её, Шамбху вымолвил слово-
«Сейчас я историю молвлю: изволь же ей внять!

Однажды случилось, что Брахма и Вишну- два Бога,
Отправились по миру, дабы Меня повидать.
Весьма нелегка была дальняя эта дорога:
Её неудобства Мне трудно весьма передать.

Пройдя всю подножную твердь, Те пришли наконец-то
В родимые горы, что небо цепляют собой.
Там Канчанджангха, Кайласа и пик Эвереста,
Иные вершины, что вечный обуял покой.

Они там увидели лингу, что ввысь устремилась,
Где, за облаками, незрима верхушка её.
И парочка это под ней тотчас остановилась.
И полны азарта, полезли они на неё.

Они, становясь, в своём раже друг другу на плечи,
Пытались вершину её непременно достать.
Они не смогли это сделать, желая той встречи,
Но был Я доволен, явив Им Свою благодать.

И первым заговорил Брахма – «О, славный Ишана,
Изволь мне стать сыном!» Он этим добился того,
Что жертвы ему прекратились, как это не странно:
Не стало поклонников у Брахмы ни одного.

И так, за заносчивость Брахма обрёл наказанье,
А после него, Вишну молвил - «Владыка Всех Гор!
Хочу Я всего исполнять все Твои указанья:
Желаньем Тебе услужить Я горю до сих пор!»

Приняв Твой пленительный облик, Благая супруга,
Нарайана стал половинкой Меня самого:
В Тебе, о Бхавани, обрёл Я любимого друга.
В тебе Моя сила совместно и сила Его!

К тому ж ты супруга Моя в предыдущем рожденьи…»
Так Шанкара Парвати весь свой поведал рассказ.
Сказала Богиня- «О прошлом моём воплощеньи
Хотела бы Я услыхать увлекательный сказ!»

Ответил Бхайрава- «Послушай рассказ мой, супруга!
В весьма отдаленную эру, мильон лет назад,
Когда затерялась во времени не одна юга,
Существ прародитель жил, Дакша, потомством богат.

Тебя породил он и дочерей прочих при этом.
Тебя Мне он отдал, других выдал он остальным:
Огня Божеству, озаренному пламенным светом,
Владыке Усопших и всем претендентам иным…

Имея владыки существ важное положенье,
Желанием Дакша зажегся исполнить обряд.
Зятьев пригласил всех, конечно, на жертв приношенье,
Но кроме Меня, ведь Меня он был видеть нее рад.

Спросила его Ты, печалясь - «Отец мой родимый,
Супруга ты не пригласил моего почему?
«Безумен твой муж, словно духом нечистым гонимый
Присутствовать здесь ни за что не позволю Ему!

Как можно таких приглашать? Он дикарь, вне сомненья:
Гирлянду Он носит на шее из мёртвых голов;
Покрыт слоем пепла, похож собой на приведенье;
Нечист, неопрятен, как будто умом не здоров!

Слова ядовитые Дакши тебя поразили-
«О горе мне,  горе!»: рыдая воскликнула Ты-
«Не смею я слышать, дабы о Нём так говорили:
Он полон благородства! Деяния Шивы - святы!

Тебя не хочу боле зреть я, и жизнь мне - как бремя…
Слова смертоносны твои, как удар кистеня…
Я чувствую сердцем: зовёт меня Вечное Время…
Ты более, уже, о, отец, не увидишь меня!»

У  всех на очах ты покинула бренное тело,
Не в состоянии выдержать эти слова:
В мистическом пламени ты без остатка сгорела,
И так разорвала с отцом свои узы родства.

Весьма потрясён твоей смертью, Я в гнев впал великий,
И жертв приношение Дакши с землёю сравнял.
И Гор Гималайских тогда повелитель великий
В твоём воплощении новом отцом тебе стал.

Как будто Луна, что родилась из недр океанских
Рождение приняла в горах ты, супруга Моя.
А Я, проходя меж заснеженных пиков гигантских,
Отправился подвиг свершать в Гималаев края.

Любимая сердцу жена, помнишь ты, вероятно
Когда твой отец повелел мне, как гостю служить,
И ты, удивительна ликом, красива и статна,
Старалась всегда и везде для меня услужить.

Меж тем небожители ко Мне Кандарпу послали,
Любви Божество, дабы он возбудит во мне страсть,
Поскольку жил демон, которых вовек не видали,
Чьё имя – Тарака, имевший огромную власть,

Чтоб я зачал отпрыска, сына невиданной мощи,
Который способен был демона злого убить,
Но от Бога Камы тогда не нашли даже мощи:
Я взглядом сумел за миг его испепелить!

С твоим неуклонным стремлением и аскетизмом,
С триумфом, Дочь Гор, одержала ты верх надо Мной!
Любовью ко Мне преисполнена и героизма
Единственной стала ты мне и любимой женой…

Закончив рассказывать, Гор Повелитель Шанкара
Умолк наконец-то. Жена рассердилась весьма-
Что Ты мне поведал, обманщик?! Как мир, это старо!
Об этом я слышала тысячекратно сама!

Ужель Ты так думаешь, что я глупа, как овечка?!
Твою подноготную я могу выложить всю:
С Тобой всегда носится Ганга, негодная речка,
И Сандхье всегда угождать Ты стремишься вовсю!

А Шамбху, услышав всё то, поспешил согласиться
И тотчас Богиня про гнев свой забыла тогда.
Она соизволила тотчас же распорядиться-
«Никто пускай даже на миг не заходит сюда!»

И Хара велел Нандишваре дежурить на страже,
Чтоб даже ничтожный комар туда не залетел.
И, Нанди, довольный заданьем, в воинском раже
Врата охраняя господ своих, в оба смотрел…

Едва только начал историю ведать Шанкара
Любимец Его, Пушпаданта к вратам подошёл.
Устал его прочь отгонять от дворца Нандишвара:
Он делал возможное всё, дабы тот не прошёл.

Тогда Пушпаданта, весь от любопытства сгорая,
В желания всё разузнать происходит что там,
В пространстве, как будто бы тело своё растворяя,
Невидимым стал, прибегает своим чудесам.

Проникнув в святую святых, будучи незамечен,
Услышал тот гана весьма интересный рассказ
Святыни устами Владыки Шанкары отмечен,
Сей сказ повергал Пушпаданту в блаженство, экстаз.

О жизни семи видьядхаров  поведал Бог Шива:
Сей сказ  необычный не ведал себе антитез.
История это лилась водопадом, красиво,
Всегда пробуждая огромный к себе интерес.

И так, Пушпаданта,  услышав рассказ этот славный,
Жене своей, Джае подробно его изложил...
Ярило, взойдя поутру,  словно царь полноправный,
Вершины всех гор ореолом своим озарил.

Окрасил в малиновый цвет он Кайласы пейзажи,
И стала гора живописнее в тысячу раз;
Все горные пики,  уже пробудившись от блажи,
Похожими стали на розовый редкий топаз...

Вершины их, вскрытые снегом, огнями сверкнули
На фоне окрашенных в цвет розоватый небес;
В субстанцию Неба они острия  окунули,
и стали расти как всегда, словно каменный лес...

В тот самый момент Дочерь Гор Гималайских проснулась,
Раскрыв свои дивные, схожие на рыбок, глаза
На ложе своём  драгоценном она потянулась
Зря зорьки  рассвета чарующие образа...

Услышав рассказ, находясь под его впечатленьем,
Жена Пушпаданты в покои Парвати зашла.
С порога она Госпоже выразила почтенье,
И тут же рассказ, что услышан был ей,  повела.

Она изложила рассказ, что услышан от мужа
Способность утратив держать за зубами язык:
Молчание для жён -  нет для них эпитимии  хуже,
И Парвати, это услышав, нахмурила лик.

Она, разъярённая, громко на мужа вскричала-
"Зачем рассказал Ты, историю мне "с бородой"
Обманщик негодный,  ведь Джая  о ней даже знала
Ты поиздеваться, наверно, решил надо мной!!!"

И Шива затылок чесал, пребывая в раздумьи
И версии разные он уж в уме перебрал-
"Различных, о, Парвати,  был преисполненный дум Я...
Услышь же, Благая, моих размышлений финал.

Не скрыть от меня ничего, ведь Я сам Господь Шива:
Все то Пушпаданта послушал, невидимым став.
Пробравшись к нам тайно, повел он себя некрасиво,
А после – жене разболтал, нас обоих предав.

Ведь кто рассказать то мог Джае?- лишь он, Пушпаданта!»
Вскричала Богиня –«Поди-ка сюда, негодяй!
Спастись от проклятия нет у тебя варианта:
Ты сам на себя за шпионство отныне пеняй!

За то, что подслушивал нас, станешь ты человеком,
Ведь в бренном миру среди смертных твой ныне удел.
Живут существа там, страдая, короткие веком:
Барахтаются они все в паутине их дел».

Присутствовал там Мальяван, он вступился за друга,
Но и его жена Шивы прокляла тогда,
Что он очутился в пределах Земли Бренной круга,
Где старость, болезни и смерть пребывают всегда.

Все ганы и Джая склонились тогда пред Богиней-
«Изволь же помиловать этих несчастных двоих!»
Сказала Парвати - «Хотя те прокляты отныне,
На Бренной Земле есть работа для них обоих.

На склонах Виндхийской горы, что покрытые лесом
Супратика – якша живёт, павший с Неба на твердь.
Под грузом проклятия тяжкого, словно под прессом,
Пишачи влачит бытиё он, что схоже на смерть.

Его Канабхути зовут, его жизнь – незавидна.
Когда, Пушпаданта, подслушанный этот рассказ
Ему ты расскажешь, тогда, словно днём – очевидно,
Ты Землю покинув, окажешься снова средь нас!

А ты, Мальяван, услыхав этот сказ от пишачи,
С ним вместе проклятья избавишься уж навсегда.
Лишь так обретёте вы милость мою, не иначе,
Хотя, как детей, я люблю вас везде и всегда!»

Сказав это ганам, свою речь прервала Парвати,
И Мальяван с Пушпадантой, всё то услыхав,
Переглянувшись друг с другом и тут же, некстати,
Исчезли у всех на очах, моментально пропав.

Раскаялась Гаури, слёз испуская потоки,
И молвила мужу - «О, мой драгоценный супруг!
Суровы весьма получили те двое уроки:
Ведь жизнь на Земле средь людей преисполнена мук…

Скажи  мне, пожалуйста, где те получат рожденье?»
Ответил ей Шанкара в барсову шкуру одет -
«Есть град Каушамби великий, людское селенье:
Появится в городе том Пушпаданта на свет.

Его назовут Вараручи, когда он родится.
А что же касается ганы, что звут - Мальяван,
Он в Супратиштхите как брахман Гунадхья родится.
Таков у Меня на них, милая женушка, план».

Так в кундже – беседке, увитой лианами густо,
Владыка всех гор, чьё чело увенчала Луна,
Свою успокоил жену, что обуяли чувства
За слуг нерадивых, наказанных ею сполна…

ВОЛНА ВТОРАЯ

Глаголят что ганна, которого звут Пушпаданта,
Обрёл тело смертного и родился средь людей
Учёных затмив, он являл ореол бриллианта,
В науках силён наполненный светлых идей

Он, как Вараручи был славен в миру под Луною,
Его Катьяяною также потомки звали.
Он увековечил себя своей жизнью земную,
Ведь им восхищались ученый и короли.

Как будто бы Солнце, достигшие точки зенита,
В науках различных достиг Вараручи предел
Ему была всякая тайна Вселенной открыта,
В делах государственных он донельзя преуспел.

Министром он был царя Нанды, главы государства.
По воле судьбы Вараручи в уныние впал.
Оставил поэтому он навсегда государство,
И в жизни подвижника он нашёл свой идеал.

Отправился он поклониться Великой Богине,
Которая жила в лесистых Виндхийских горах.
Его аскетизмом довольна осталась Богиня:
Его посетила во сне она, пожелав благ.

Совет услыхав от неё, поспешил Вараручи
В чащобу Виндхийскую, чтоб Канабхути сыскать.
Там тигры жили и медведи, безмерно могучи,
И обезьян обитала несметная рать…

Блуждая в ужасных тех дебрях, в пустыне безводной,
Где было немало засохших от засухи древ,
Весьма изнурённый от жажды и очень голодный,
Он остановился, баньян пред собою узрев.

Пишачи сидели всем скопом в густой его тени
И в их окружении сидел тот, кого он искал:
Сокрытый от Солнца лучей в дерева светотени,
Весьма крепок телом, пишача с поспешностью встал.

Склонился тогда Канабхути к стопам Вараручи,
Почтенье великое выразив мужу сему.
Сказал Катьяяна – «Судьбою жестокою мучим,
Пишачею стал ты, любезный мой друг, почему?»

Вопрос услыхав, Канабхути сказал – «Я доныне
Никак не могу осознать это, милый мой друг.
Но всё же послушай, что за городом Удджаини,
На месте сожжения трупов, услышал я, вдруг.

Почему Шива любит кладбища и черепа

«Спросила однажды у Шивы богиня Парвати –
«Скажи, Повелитель, откуда пристрастье в Тебе
Ко кладбищам и черепам? Твой ответ будет кстати…»
Ей Шива сказал – «Я сейчас расскажу о Себе.

Во времена давние, Парвати, так уж случилось,
Всю твердь под ногами тотально покрыла вода.
Живущее умерло всё и ничто не родилось:
Таким периодам, Богиня есть место всегда.

Бедро я разрезал Себе, дорогая Парвати,
И капелька крови Моей капнула в океан;
Развилась та капля в яйцо на глазах Моих, кстати,
Верша этим самым Мой ладно задуманный план.

Когда лопнуло то яйцо, что было каплей крови,
Покинул его скорлупу муж, что Мне не знаком.
Ему я Пракрити создал и его обусловил.
Творить существа он принялся, судьбою влеком.

Творенья процесс он взвалил тогда на свои плечи:
Создал Праджапати сей муж - всех живущих владык;
Затем появился под Солнцем весь род человечий.
Так он населил всю Вселенную, духом велик.

С тех пор Питамахой зовут существа того мужа,
И имя сие означает – «Великий Отец»
Но, Вот, приключилась беда с ним, которой нет хуже:
Гордыни тенета объяли его, наконец.

Считал Питамаха – «Какое великое дело
Свершил я, однако, весь тройственный мир населив!»
И всё то терпеть до оскомины Мне надоело,
И я наказал его, буйну главу отрубив.

Потом Я раскаивался, что убил Питамаху.
Найти Себе места не мог Я, содеяв тот грех.
За то, что разделал Я сына как Бог – черепаху,
Себя посыпаю Я пеплом, белёсым, как снег…

На месте кремации Я пребываю отныне,
Гирляндою из черепов украшая себя:
Таков Мой обет. Я, Богиня, по этой причине,
Любовь к черепам и кладбищам питаю всегда.

Тому есть еще, дорогая, одно объясненье:
Когда беру в руки Я череп, то чувствую, что
Вселенную в них всю держу и её населенье.
Рассказывал ранее Я для тебя про яйцо…

Так вот: то яйцо и тот череп, держу что Я в длани,
Зовутся Землёю и Небом, владычица Гор.
Богиня с глазами прекрасными, будто у лани,
Довольна ли ты?» И Бхайрава прервал разговор.

Подумала Парвати – «Было весьма интересно
Пусть что-то ещё мне расскажет мой славный супруг…»
Спросила та Бхайраву – «Ты мне скажи, только честно:
Когда Пушпаданта вернётся, слуга наш и друг?»

Вопрос этот выслушав, молвил историю Шива –
«Жил некогда якша, слугой Вайшраваны он был,
И он подружился, и это, воистину – диво,
С ракшасом одним и неправильно тем поступил.

О дружбе с ракшасом его повелитель проведал,
И в гневе обрёк того якшу пишачею стать.
Скитаться в пустынях лесных его каре он предал…
«Изволь господин мой, проклятие страшное снять!»

Так молвил брат якши, в своём распростёршись поклоне.
Его Диргхаджангха все звали. Кувера сказал –
«Негоже павлину питать дружбу к чёрной вороне:
За это я брата твоёго сейчас наказал.

Но, всё же проклятие это имеет границы:
Проклятия длятся ведь только положенный срок.
Когда пронесутся тех дней и ночей вереницы,
Вернётся твой брат, получив надлежащий урок.

Когда он услышит великое произведенье
Из уст Пушпаданты, что тело людское обрёл,
И то Мальявану расскажет, тогда, вне сомненья,
Те трое опять обретут ангельский ореол».

Так бог Вайшравана, Кувера, Богатства Властитель,
Предел для проклятия страшного установил.
Тогда как раз и возвратится в Кайласы обитель
Тот проклятый гана, что непослушанье явил».

Услышав, что Шива промолвил, сюда поспешил я
Увидеть дабы Пушпаданту, ко мне что придёт.
Свой срок быть ужасным пишачей почти что отбыл я:
Уж вскоре проклятие, как наважденье – уйдёт.

Умолк Канабхути. И вспомнил тогда Вараручи
Свою эту прошлую жизнь и, как будто прозрел -
«Послушай меня, Канабхути, пишача могучий,
Я есть Пушпаданта, меня ты увидеть хотел!

Великий сей сказ соизволь пропустить через уши:
Его эти строки есть животворящий нектар.
О, лучший среди всех пишачей, внимательно слушай:
Для нас обоих это – словно божественный дар!»

И пересказал Катьяяна то произведенье:
Оно разделилось на семь равнозначных частей.
На сто тысяч строф каждой части такой разделенье:
Их все составляли рассказы различных мастей.

Услышав всё, то Катьяяну спросил Канабхути –
Само воплощение Шивы есть личность твоя
Историю эту что столь грандиозна по сути
Мог знать только Шамбху, источник всего бытия!

Я по твоей милости тяжкое бремя проклятья
Почти уже сбросил как будто тяжелый балласт.
О жизни твоей, о, достойный, хочу очень знать я
Изволь то поведать, ведь ты в этом деле – гаразд!

Очищусь я этим рассказом, о, муж благородный,
Сведя окончательно бремя проклятья на нет…»
И молвил тогда этот праведник благоприродный
Рассказ о себе, начиная с явленья на свет.

Рассказ Катьяяны о себе

Во граде Каушамби жил брахман один – Сомадатта:
Он жертв приношения для бога Агни свершал.
Супругу имел он и звали её Васудатта:
Она представляла собой красоты идеал.

Она была дочь мудреца, но, согласно проклятью,
Низвергнута была однажды в мир смертных людей.
У них я родился. И умер уж вскоре мой тятя,
Достигнув предела Судьбою отведенных дней.

Моей матери Васудатте огромным усильем
Кормить меня стоило и грамоте обучать…
Однажды два брахмана в доме у нас погостили,
Оставшись у нас отдохнуть и переночевать.

И так получилось, когда эти двое гостили,
Услышала мать моя: дробь барабана звучит.
И, в плаче о муже, уста её проговорили –
«Вот, слышишь, мой милый сыночек: мриданга стучит

Танцор это, Нанда, отца друг под дробь эту пляшет».
Тогда я сказал ей – «Сейчас я пойду посмотрю».
И мама сказала – «Вернувшись, он танец покажет.
Движения все он запомнит: я вам говорю!»

Они удивились весьма. Но им мама сказала –
«О, гости мои, мой сыночек как будто алмаз:
Второй раз ему повторять что-либо не престало.
Он сразу всё запоминает, услышав лишь раз!»

Меня чтоб проверить, прочли они Вед изреченья
И я в совершенстве прочитанное повторил.
Тогда те пошли посмотреть плясуна представленье.
Вернувшись домой потом, я это изобразил.

Весьма удивились те брахманы, что эту пляску
В мельчайших деталях запомнил я за один раз.
Сказал один брахман – «Вогнал нас обоих он в краску!
Твой сын этот, женщина, очень желанен для нас!»

Того брахмана звали Вьяди. С поклоном глубоким
К моей матери обратился тот праведный муж.
«Весьма удивлен твоим сыном я лотосооким.
Услышать рассказ мой вдова, ты себя удосужь.

Есть град под названьем Ветаса. Там жили два брата
Карамбхака и Девасвами. И у одного
Сыночек родился: назвали его Индрадатта.
Он перед тобою, вдовица: ты видишь его.

У брахмана, что был вторым, появился сын тоже:
Его имя – Вьяди. Ты поняла, что это я…
Отец мой, для брата, что был всех сокровищ дороже,
Едва я родился, покинул земные края.

Та смерть принесла дяде очень великое горе,
И за отцом следом дядя ушёл в мир иной…
До дна погрузившись в разлуки глубокое море,
Их вдовы покинули вскоре сей мир под Луной.

Так осиротели мы с братом и, в поисках знаний,
А также богатства, решили мы подвиг вершить,
Кумаре творя поклоненье. Немало стараний
Мы приложили, чтоб беды свои разрешить.

Когда мы творили аскезы, то сам Картиккея
Верхом на павлине во сне нам явился, тогда –
«Есть град царя Нанды, что всех городов красивее –
То Паталипутра. Ступайте ж, мальчишки туда!

Там брахман живёт: его Варша зовут, о, ребята.
Наукам различным обучит, конечно, он вас.
Скорей отправляйтесь, коль слово моё для вас свято!»
Сказав то владыка Кумара, исчез в тот же час…

Пошли мы туда и, добравшись до этого града,
Мы стали расспрашивать, где этот брахман живёт
Сказали нам люди – «Ходить к нему, дети, не надо.
Кого вы так ищете, глуп, как растении. Вот!»

Хотя нас в смятенье повергли людей этих речи,
Мы, веря Кумаре, не остановились на том.
Немного пройдя, мы узрели совсем недалече
Наставника нашего, Варши разваленный дом.

Его крыша была трухлява, кругом были щели;
И трещины также весьма впечатляли собой,
А ветхие стены там крысы с мышами проели…
Зашли туда оба мы и дружно молвили – «Ой!»

Там Варша сидел, погруженный в свои размышленья,
А также со щёками впалыми Варши жена:
Одета в рванье и, похожая на приведенье,
Весьма почернела в несчастье и бедах она.

Меня вместе с братом приняла жена та, с радушьем,
И нам предложила с великим почтеньем еду.
А мы ж, поклонившись, сказали – «Всем этим окружьем
Твой муж подвергается сплетням, а так же суду.

О, добрая женщина, в городе слухи гуляют,
Что муж твой как будто рассудком своим не здоров.
Поступки его, очень глупы, собой удивляют:
Таков их всеобщий диагноз, без меры суров».

Слова наши выслушав, женщина слово сказала –
О, славные дети, годитесь вы мне в сыновья.
Поэтому мне вас стыдить никак не престало.
Рассказ расскажу вам по этому поводу я.

История Варши и Упаварши

Есть город один: он известен на всём белом свете:
Паталипутра – такое названье его.
Там брахман жил, Шанкарасвами, что стоек в обете.
Согласно Судьбе, сыновья родились у него.

Один из них, первенец, прозван с рожденья был Варшей
Он глуп был, ребята, а также богатства лишён.
А младшего брата его нарекли Упаваршей:
Хитёр был он очень, а также богатым был он.

Жена Упаварши, супругу свершая служенье,
Пирог безобразного вида случайно спекла.
Злорадства испытывая острое ощущение,
Она эту выпечку глупому Варше дала.

Не следует умному брать угощенье такое,
Но Варша, был не разумен, гостинец принял.
Принёс он его. Я сказала – «Что это такое?
Сиё угощение есть издевательств финал!»

Как будто мальчишку, его я за то отругала,
И стала супруга досада за глупость терзать.
Оставил он вскоре места своего ареала,
Отправившись в лес, дабы милость Кумары снискать.

Кумару умилостивив тем покаяньем,
Мой муж за самоотречение дар получил:
Науки различные стали его достояньем…
Сказал Картиккея, который Махишу убил –

«Ты должен найти того брахмана и непременно
Который всё запоминает, услышав лишь раз».
Пусть так всё и будет!»: ему молвил Варша смиренно.
Ответ услыхав, Картиккея сокрылся из глаз…

Услышав наказ его, Варша назад возвратился.
О всем, что там было, подробно он мне рассказал.
С тех пор непрестанно он Богу усердно молился,
Поскольку себя с Его миссией прочно связал.

Его, что способен услышанное всё запомнить
Лишь с одного раза, я вас попрошу отыскать,
И тот, кому в силах любое желанье исполнить,
На вас, мои детки, Свою ниспошлет благодать!»

Услышав историю эту, мы Варши супруге
Дали от нужды избавить чтоб, златых сто монет.
И долго по миру скитаясь, мы в этой округе,
Нашли в твоём доме, в конец-то, манивший нас свет!

Твой сын,  этот отрок, способный за раз лишь усвоить
Всё то, что услышал. Его с нами ты отпусти!
Изволь обучение сыну тем самым устроить:
Согласно Божественной воле он должен уйти!»

Так, выслушав Вьяди рассказ, моя славная мама
Ответила брахманам – «Я вашим верю речам
Всё сходится с тем, что я знаю. Скажу я вам прямо:
Вы дарите радость, подобно двум Солнца лучам.

Ещё до рождения сына, лишь после зачатья
Было мне пророчество с Неба, Божественный глас.
Как будто ко мне вдруг Богиня сошла, Сарасвати,
В своём звуковом воплощеньи, незрима для глаз.

Родится твой мальчик способный ко всяким наукам,
И память его удостоится всяких похвал.
Его гуру-Варша обучит различным наукам:
Твой сын в том достигнет возможный для люда финал.

Его Вараручи назвать вы должны непременно.
Он людям науку грамматики преподнесёт.
Всё, что ему нравится, он обретёт, несомненно!»
Так Небо о сыне дало мне пророчество…Вот.

Теперь мой сынок дорогой уж подрос, наконец-то.
Где Варша-наставник живёт, я ломала главу,
И в мыслях о том не могла я найти себе место…
Теперь вы явились ко мне, словно сон наяву.

Возьмите же, брахманы моего сына с собою:
Пусть будет он вам, дорогие, как названный брат!»
Услышав те речи, что сказаны были вдовою,
Достигнувший цель свою Вьяди, безмерно был рад.

Так ночь пролетела для них, словно одно мгновенье…
А утром дал матери Вьяди монет для того,
Чтоб случай отпраздновать этот. Исполнен смиренья,
Обрёл посвященья я вещий обряд от него,

Чтоб Веды уже изучать. И свои наставленья
Дала мне, теряя слезинки несчастная мать…
И вот, Индрадатта и Вьяди приняли решенье
Меня поскорее из града Каушамби забрать.

И, вот, наконец-то, достигли мы Паталипутры,
И там отыскали мы дом этого мудреца.
Сама инкарнация Сканды, сей брахман премудрый
Тепло нас приветил, явив собой образ отца.

На следующий день наш наставник начал обученье.
На чистую землю он нас усадил пред собой;
Пранавы, омкары, затем произнёс изреченье,
Сложив свои длани почтительно перед собой.

И в этот же миг появились пред нами писанья:
Олицетворённые Веды возглавили их.
Они были словно Светило в час солнцестоянья:
Златым ореолом сиянье лучилось из них.

Наставник наш, Варша начал декламировать тут же.
Я запоминал это, лишь услыхав один раз;
А Вьяди усваивал строки те в два раза хуже:
Ему нужно было услышать не меньше двух раз;

А что Индрадатты касалось, что с нами учился:
Хватало ему три раза лишь, усвоить дабы…
Довольный наставник от радости прямо светился
Как будто бы раструб начищенной медной трубы.

Когда раздавался красивый божественный голос
Наставника нашего, Варши, стекался народ
Они прославляли его, говоря в один голос
И рукоплескали, мажорных исполненны нот

И зрея всё то, горевал лишь один Упаварша
И все горожане устроили праздник большой
Прославлен был даже элитой наставник наш, Варша:
Царь Нанда поздравил его, всей радея душой

Узрев мощь Кумары, потомка Великого Бога,
Что глупого брахмана сделал учёным большим
Одежд и еды дал наставнику царь очень много
Ему жемчугов дал и золота полный кувшин.

ВОЛНА ТРЕТЬЯ

Склон Виндхьи-горы составляют лесистые кручи:
Исполненный Божьего света и высших идей
Рассказ увлекательный там продолжал Вараручи
Что был, вне сомнения лучшим средь смертных людей

А Канабхути внимал ему, как заколдован
Он, словно боясь пропустить, превратился весь в слух
Он знал, что конец его мукам уже уготован
В истории этой, врачующей разум и дух.

И так, Вараручи  продолжил – «Однажды, все вместе
Когда горизонт обагрил ярко-алый закат
Сказали учителю мы – «О, исполненный чести
Наш славный учитель, божественным знаньем богат

Изволь рассказать нам, как город, где мы проживаем
Богинь Сарасвати и Лакшми обителью стал?»
Наставник наш, Варша, познаньем своим распираем
Услышав от нас сей вопрос, улыбнувшись сказал

История о Патали и Путраке и о том, как возник славный город Паталипутра

Есть место одно и названье его – Гангадвара
Оно предназначено для омовенья святых.
Давно это было: вершину горы Ушинара
Что славна своей высотой среди пиков земных

Обрушил божественный слон, что зовут Карнатпата
В течение Ганги, и так он её перешёл…
В том самом же месте свершал епитимью когда-то
Один славный брахман, что с дальнего юга пришёл.

Свершал он там подвиги вместе с любимой женою.
Шло время, и та родила ему трёх сыновей.
Когда брахман умер, простилась с юдолью земною
Жена его также, оставив сирот сыновей.

Отправились те в Раджагриху, чтоб там обучиться,
И там овладели те парни познаньем наук.
Дабы Картиккее иль Богу с копьем поклониться,
Отправились брахманы эти все трое, на юг.

И вскоре приблизились те к берегам океана,
Где город Чинчини, овеян ветрами стоял.
Там волн вереницы несли себя к берегу рьяно,
Чтоб белый песок их солёную влагу впитал.

В том граде вдовец - брахман жил. Жил весьма небогато.
Троих дочерей он имел, их безумно любя.
Его звали Бходжика. Чтил он традиции свято:
Трёх брахманов-странников он приютил у себя.

Так трёх себе жён получили в замужество братья.
И их поженив, этот брахман покинул свой дом.
Весьма аскетичен и прост, чуждый лицеприятья,
Свершать эпитимьи тотчас же отправился он.

Так жили те юноши радостно в доме у тестя,
Но вот, к сожаленью, дожди в ту страну не пришли.
Великая засуха произошла в этом месте:
Ветра-суховеи там весь урожай извели.

Весьма удручённые голодом брахманы эти
Супруг своих бросив, ушли непонятно куда.
Такое нередко случается на белом свете:
Мужья верны жёнам, пока не приходит беда.

Великое горе для женщины – мужа утрата.
Пришлось тем трём сёстрам прибежище вскоре просить.
Был друг их отца, его имя было Яджнядатта.
Он дочерей друга изволил в жилище пустить.

Средь трёх горемычных сестёр та, что средняя была,
От мужа ушедшего была уже тяжела:
Ребёночка женщина эта под сердцем носила,
И в мыслях о муже она постоянно жила.

Те сёстры добры своим нравом и верны супругам,
Хранили им верность, о них размышляя всегда.
Ведь даже в несчастии верная мужу супруга
Не в силах нарушить супружеский долг никогда.

И так прошло время и средняя сына родила.
И все три сестры до безумья любили его:
В заботе о мальчике их благодать посетила.
Те соревновались, холя и лелея его.

Однажды в небесной выси проносился Бог Шива,
Державший Парвати – жену, на коленях своих.
Богато одета, стройна и безумно красива,
Сказала Богиня - «Взгляни на тех женщин троих:

Они холят мальчика и в своём сердце желают,
Что станет кормильцем им в старости, сей мальчуган.
Пускай те три женщины, что в меня радость вселяют,
Свою обретут в нём опору!» Сказал Бхагаван –

«Согласен с тобой Я, моя дорогая Парвати.
Ведь в прошлом рождении он со своею женой
Порадовал очень Меня своим подвигом, кстати.
В сей жизни он станет монархом, чтоб править страной!

Супруга его же, Патали, царевной родилась
И в этом рождении женой его станет опять
Вне всяких сомнений, они обретут Мою милость
Никто, О, Парвати, её не сумеет отнять!»

И, вот, к тем трём сёстрам во сне Он пришёл в одночасье –
«Пусть сын ваш зовётся Путракой! Мой это приказ
По милости вещей Моей обретёте вы счастье.
Ваш сын принесёт его, милые сёстры для вас!

А утром же, сёстры, когда просыпаться он станет,
Всегда в изголовье он будет сюрприз находить –
Сто тысяч монет золотых. Он царём позже станет.
Прощайте же, сёстры: пора Мне уже уходить!»

На следующий день, когда мальчик Путрака проснулся,
Под его подушкой лежало сто тысяч монет.
И в радость великую этот весь дом окунулся –
Да славится Шива, свершающий вещий обет!!!»

Так радовались сёстры, что словно бы стали
Уже дочерьми Яднядатты. Их верность мужьям
Свои принесла результаты: так Бог в идеале
Лелеет жён верных, а так же заботливых мам!

И так, они жили счастливо и очень богато.
Они процветали и вскоре Путрака стал царь.
Однажды ему молвил названный дед, Яджнядатта –
«Послушай, что молвлю тебе я, о, царь-государь.

Отец твой наверно, голодный, живёт на чужбине
Поэтому брахманов всех, что приходят к тебе,
Изволь одарять кругляшками из злата отныне.
Историю я интересную молвлю тебе.

О царе Брахмадатте и золотых гусях

Есть град Варанаси: там правил монарх Брахмадатта.
Однажды, в ночи, он увидел летящих гусей:
Их крылья сияли во тьме, словно чистое злато,
Являя феерию и были звёзд красивей.

Как вспышки сверкающих молний мелькали их крылья,
И царь отвращенье почувствовал к власти своей –
«Желал бы я зреть сих гусей золотых в изобилии,
Чтоб жили они подле царской светлицы моей»:

Так думал правитель. Увидев придворных министров,
Он им всё поведал, дабы получить их совет.
И вскоре красивейший прудик был выкопан быстро,
А также царь провозгласил повсеместно запрет,

Дабы всем живым существам не чинили насилья
Все граждане царства. И вот, когда время пришло,
Гусей златых стая, явив своим видом идиллью,
На пруд прилетела, резвясь и плескаясь зело.

Страны властелин, обретя, наконец, их доверье,
Спросил у гусей златопёрых – «Вельможи средь птиц,
Как вы обрели золотые прекрасные перья,
Что блеском подобны сиянью небесных зарниц?

И голосом звонким ответили дивные птицы –
О, славный правитель, не зря занимающий трон.
С носами большими у нас были чёрные лица;
Мы каркали хрипло, ведь стаею были ворон!

Однажды в пустующем храме Великого Бога
От жертв приношенья остатки нашли мы, о, царь.
Поскольку остатков съестных этих было немного,
Мы стали друг с другом сражаться, явив свою ярь:

Мы перья друг другу рвали и клевались в полёте,
И чёрные перья кружились и падали вниз…
И вскоре, о, царь, на сией ужасающей ноте
Воронии крики негаданно оборвались:

Мы, сбившись в единую груду в большой потасовке,
Упали всем скопом в заросший кувшинкою пруд.
И выбраться нам из него не хватило сноровки:
Мы все утонули в пруду, где кувшинки растут.

Вот так мы и стали златыми гусями, правитель»…
И царь умилился, услышав ответ этих птиц,
Поэтому ты, государства благой повелитель,
Всю щедрость свою прояви безо всяких границ

К своим эти родичам – брахманам. Так Яджнядатта
Царю-Государю дал этот полезный совет.
И стал царь Путрака одаривать очень богато
Пришедших всех брахманов, как и сказал ему дед.

Так слух о щедротах царя далеко разошёлся,
И родичи-брахманы вскоре узнали о том.
Весьма уважительно с ними монарх обошёлся,
И их наградил весьма щедро правитель при том.

Они были счастливы, приобретя те богатства,
А после они возвратились к супругам своим,
Но, всё же, исполнены ложи и лицеприятства,
Те родичи Путраки, щедро одарены им,

Желали его государства. И заради власти
Они все решили Путраку коварно убить,
Богатства обресть дабы и вместе с ним – самовластье,
Решили они в лес Виндхийский царя заманить.

Предлогом же было узреть там богиню Парвати,
Изволь же ты первым зайти в затерявшийся храм!»
Доверчивый очень Путрака, страны повелитель
Не подозревал, что бандиты скрываются там.

И, вскоре он понял, что гибель его ожидала,
Когда услыхал, как выходят мечи из ножон.
Сказал царь бандитам – «Царя убивать не пристало!
Заради чего вы так все лезете на рожон!»

Сказали убийцы – «Нам дали немало богатства
Твои эти родичи, о, повелитель страны».
Сказал им правитель – «Исполнены лицеприятства
Мои эти родичи, завистью чёрной больны!»

Научен Богиней, продолжил глаголить Путрака –
«Я дам вам, разбойники, больше во множество крат.
Мои украшения, смею сказать вам, однако,
Брильянтами блещут, в которых немало карат!

Вы лишь отпустите меня, и я тайну сокрою:
Уйду я отсюда, покинув границы страны».
Разбойники эти, удовлетворённые мздою,
Вращали глазами в экстазе от новой цены.

Сказали они государю – «Пусть так и будет:
Живи, государь, но изволь поскорее уйти.
Прощай же правитель. Пусть Бог нас с тобою рассудит.
Желаем удачи тебе в твоём дальнем пути!»

Увидев тех родичей-брахманов перед собою,
Сказали убийцы – «Мы сделали дело своё:
Покинув сей мир, царь Путрака, влекомый Судьбою,
Оставил негаданно бренное тело своё!»

Вообразив, что их замысел осуществился,
Те родичи злые вернулись, чтоб власть захватить,
Но умных министров совет в их словах усомнился:
Они распознав то, злодеев велели казнить.

О глупых сыновьях асуры Майи и об оставленном им наследстве

Так, разочарован в своих этих родичах жадных,
Путрака, едва не убит безо всякой вины,
В леса углублялся, идя меж деревьев нарядных,
Скрываясь под сенью зелёной древесной стены.

Так долго Путрака блуждал там, пока вдруг не вышел
На двух драчунов. Им промолвил Путрака тогда-
«Я крики и звуки тяжёлых ударов услышал
Так, на этот шум, забияки, пришёл я сюда!

Скажите, за что вы дерётесь и кто вы такие?»
Бойцы отвечали – «Мы Майи – асуры сыны.
Он умер, три вещи оставив, весьма неплохие.
Они как сынам, им в наследство нам были даны.

То палочка, пара сандалий, и круглая плошка.
Мы тузим друг друга заради того много дней.
Сражаемся мы, как в природе – собака и кошка.
Хозяином будет их тот, кто другого сильней».

«Вот это богатство!»: Путрака вовсю стал смеяться.
Тогда драчуны ему молвили все в унисон –
«Кто обувь наденет, тот будет по воздуху мчаться
Как будто бы птица в любую из света сторон.

Вот палочка перед тобой: то, что ей начертаешь,
Исполниться всё лишь за долю мгновенья, наш друг.
Любое из яств, о которых ты, лишь, помышляешь
Моргнуть не успеешь, в сей плошке окажется вдруг!»

Услышав такое, совет драчунам дал Путрака –
«Наперегонки пробежите туда и сюда.
Заради чего вам, асуры, кровавая драка:
Вы все в синяках и царапинах: просто беда!

Кто первый на финиш придёт, тот и есть победитель,
И три этих вещи достанутся только ему!»
Путраке совсем без труда удалось убедить их.
«Скомандуй нам, парень!»: Сказали асуры ему.

И, хлопнув в ладоши, Путрака бежать их отправил,
А сам, схватив палочку с плошкой, сандали надел.
За долю мгновенья он твердь под ногами оставил,
И, словно крылатый дракон, в небеса улетел.

Он преодолел расстоянье за пару мгновений,
Которое мог пройти лишь за несколько дней.
Он град увидал, где немало красивых строений
И из поднебесья спустился туда поскорей.

От веку Акаршика – город сей звался средь люда.
«Где ж мне поселиться?»: Путрака все думал – гадал –
«Купцы очень жадные: ждать от них можно лишь худа.
Гетеры-обманщицы: жить бы у них я не стал.

И брахманы местные, думаю я, не намного
Моих этих родичей гадких собой превзошли»…
Всё дале и дале вела городская дорога,
И ноги Путраку в заброшенный дом привели.

Увидел Путрака там дряхлую очень старушку.
Он денег ей дал, чем ей радости много принёс.
Тогда та его угостила, наполнила кружку
И так был решён сам собою жилищный вопрос.

Путрака стал жить у неё, сокрываясь от взглядов.
Прошло уже время. Старуха, довольная им,
Сказала – «Ты лучший из всех затерявшихся кладов
Но, всёж одиночеством ты, о, сынок, одержим!

Тебе не хватает лишь ради полнейшего счастья
Супругу благую, достойную разных похвал.
В устройстве твоей личной жизни приму я участье,
Ведь в городе этом скрывается твой идеал.

У царя местного, что этим городом правит,
Красавица – дочь есть. Её все Патали зовут.
Кто зрел эту деву лишь раз, красоту её славит:
Её словно ока зеницу всегда стерегут.

И держит её во дворце, что вздымается в небо;
Окружена стражей, та заняла верхний этаж!»
Путрака промолвил – «Такую красавицу мне бы!»
И тотчас влюбился в неё, погружаясь во блажь.

«Увидеть ту дивную диву я должен сегодня,
Иначе возможно, в разлуке я скоро умру.
Помеху содеять не сможет мне вся Преисподняя.
Дождаться я лишь постараюсь ночную пору»…

Когда небеса потемнели, Путрака собрался.
Надел он сандалии и тут же в небе пропал.
В окно он дворца залетел и слегка растерялся,
Увидел царевну Патали, красы идеал…

В покоях дворца она спала с улыбкою ясной.
В сиянии лунном царевна похожа была
На Рати, богиню любви. Она была прекрасной,
Она молода была, стройна и очень мила…

«Как мне разбудит её, чтоб не поднялась тревога?»
И тут, как нарочно проснулся охранник у врат,
Который всегда охранял верхний ярус чертога,
Где в свете прохладной Луны Их Высочество спят.

Он стих прочитал еле слышно – «Она тихо дремлет,
Раскинув изящные руки в истоме своей.
Всему, что её окружает, девица не внемлет…
Лежат её черные косы, похожи на змей.

Уста разевая, зевает она очень сладко…
Задумался ты, мой дружок - «Разбудить её как?»
Как быть подскажу тебе лично я фразою краткой –
«Её тебе нужно обнять непременно, чудак!»

Услышав от стража стихи, в дерзновении смелом,
Путрака обнял, полон страсти красавицу ту.
Вскочила она в тот же миг, трепеща своим телом,
Порозовев, словно яблоня в вешнем цвету.

При виде Путраки, царевна весьма удивилась,
Подумав – «Как ночью сюда человек сей попал?»
А также царевна Патали весьма устыдилась,
Поскольку мужчина её незнакомый обнял…

Любовная так завязалась меж ними беседа.
А после того те супругами стали уже…
Так, вскоре от ночи уже не осталось и следа,
И Солнце прорезалось на горизонта меже…

С супругой горюющей утром Путрака простился
И тем же путём улетел в дом старушки, назад.
Когда зажглось звездами небо, то он возвратился
С женою испытывать сладость любовных отрад…

И так продолжалось всё это достаточно долго,
Покуда их не заподозрила стража дворца.
Они, очень рьяны в своём исполнении долга
О тайне Патали уж оповестили отца,

Поскольку заметили стражи на теле Патали
Следы от любовных укусов супруга её.
Царапины страстных объятий её покрывали,
И прочие признаки все выдавали её.

Акаршики царь решил этот момент рассекретить,
И женщине некой велел ночью всё подсмотреть.
Та, спрятавшись, краской сумела одежду пометить
Пред тем, как Путрака под утро успел улететь.

Когда же Патали отец ото сна пробудился,
Ему обо всём, что случилось, сказала она.
Путраку сыскать царь немедленно распорядился,
Желая скорей отомстить ухажёру сполна.

Шпионы Путраку сыскали в жилище старухи,
Но, только представ, он пред гневным владыкой страны,
Одел он сандалии и взвился подобием мухи,
И скрылся в обширных просторах небесной страны.

Затем он влетел сквозь окошко в покои Патали,
И крикнул ей громко – «Царевна, вставай же скорей!
Царя соглядатаи о нас с тобой разузнали:
Шагов слышен топот сквозь узкие щёлки дверей!

Сейчас мы спасёмся с тобою, покинув чертоги!»
И взял он на руки супругу свою, торопясь.
В небес синеву он взлетел, как то делают боги,
Сквозь белый туман облаков, в Неизведанность мчась…

Потом же супруги на бренную твердь опустились,
Где Ганга несла свой поток золотистой воды.
На бреге, чтоб глад утолить, муж с женой усадились:
Им чаша волшебная дала прекрасной еды.

Восхищена тем могуществом мужа, Патали,
Спросила Путраку, что может он делать еще:
И, вот, на песке руки мужнины град начертали
Большой и красивый, что был укреплён хорошо;

В нём изобразил царь весьма многосильное войско:
Коней, колесницы, верблюдов, могучих слонов,
Солдатов, дабы, защитить то от вражьего происка,
Ведь армия в царстве, конечно – основа основ.

И, тотчас сей град нарисованный стал настоящим,
И стал в нём Путрака как единовластный король.
В нём власть обретя, словно Индрой он стал настоящим,
И правил там честно, блестяще играя ту роль.

А после того, когда он победил в бою тестя,
«До самых морей завладел он простором Земли.
Патали-Путрака» - два имени сложенных вместе
Название городу Паталипутра дали.

Сей град с горожанами вместе, построен чудесно.
Лакшми обитает в нём, Счастья Богиня, всегда,
А кроме неё Сарасвати, что также известна:
Она есть Богиня Наук и Искусства. О, да!

Историю эту мы выслушали, Канабхути,
Весьма необычный, весьма интересный рассказ.
Шедевром является это, о, друг мой, по сути…»
Сказал Вараручи, среди всех учёных - алмаз…

ВОЛНА ЧЕТВЁРТАЯ

О любви Вараручи и Упакоши

Такую историю в чаще Виндхийского леса
Поведал Катьяяна и снова стал говорить,
А Канабхути внимал же не без интереса:
Погружен в историю, он в ней, как будто, стал жить.

Сказал Вараручи – «Так я с Индрадаттой и Вьяди
В Паталипутре какое-то время прожил.
Став очень учёным, во лбу я иметь стал семь пядей,
Ведь факелом знания учитель мне тьму осветил.

Настал праздник Индры и дабы им полюбоваться,
Пошли мы туда и узрел я там диво из див.
Там дева была, что красой могла соревноваться
С богиней любви, вместе с ней пьедестал разделив.

Спросил Индрадатту я – «Что это, друг мой, за дива?»
Сказал Индрадатта – «То брата наставника дочь,
Которого звут Упаварша. Та очень красива
Похожа собой на небесную нимфу точь-в-точь».

Была Упакоша с подругами верными вместе.
С их помощью я, наконец, познакомился с ней.
Взглянула она мне в глаза, преисполнена чести,
И сердце моё, словно тень, устремилось за ней.

И так, та домой возвратилась. С пустой грудной клеткой
Остался я, словно бы древо, недвижно стоять.
Любви бог, Кандарпа, цветочной стрелой своей меткой
Сразил меня тут же, умея из лука стрелять.

Как дева из рая была Упакоша прекрасна:
Её чудо - очи похожи на рыбок на двух;
Стройна и изящна была эта девица красна;
А лик её схож на Луны в полнолуние круг;

Её руки были гибки, как лесная лиана;
А бюст её пышный будил неистовую страсть;
На ракушку шея похожа, не знала изъяна;
Её красота поражала: ну просто напасть!

Во храме красы, где господствует бог любви Кама,
Она, вне сомнений хозяйкой над всеми была.
Для стрел Купидона я вдруг стал подобьем колчана:
Не мог я уснуть и всё думал – «Вот это дела!

Так и не сумев подремать, когда ночь уж кончалась,
Узрел я божественную пред собою жену.
Сказала она – «Упакоша с рожденья досталась
Божественной волей лишь только тебе одному!

В своём воплощении прежнем красавица эта    
Твоею супругой была. Лишь узрея тебя,
Она, словно лилия, что жаждет лунного света,
Тебе одному навсегда посвятила себя!

Поэтому пусть тебя не терзает кручина.
Я есмь Сарасвати, что в тело вселилась твоё:
Твои те тревоги – моих злостраданий причина»…
И после тех слов, как тумана, не стало её…

Проснулся от сна я, узрев восходящее Солнце.
Заря увенчала малиновым цветом надир;
Взирая из неба дыры, словно через оконце,
Владыка лучей переполнил сиянием мир…

К возлюбленной дому отправился я поскорее,
И под древом манго я сел, ожидая её.
Подружка её, меня под этим древом узрела,
И тут же промолвила тихо мне слово своё –

«Подружка моя, Упакоша весьма истерзалась,
Питая к тебе весьма сильное чувство любви…
От тех её слов моё сердце в груди разрывалось.
Сказал я – «Помочь мне желанье своё изъяви!

Ведь в жены к себе как смогу я принять Упакошу?
Согласья родителей я, увы, не получил…
Людей осужденья до ужаса тяжкую ношу
Придётся влачить мне иначе по мере всех сил!

По этой причине, красавица, сделай мне милость
Узнай у родителей: по - сердцу ль им этот брак?
Хочу я, дабы вся их милость на это пролилась
И наш с ней союз увенчал благочестия флаг».

Услышав всё то, та в жилище зашла Упаварши,
И тут же родителям всё передала.
Отец Упаварша тотчас же отправился к Варше,
Чтоб дочкина свадьба согласье отцов обрела.

При этом он думал – «Мой брат есть гуру Вараручи;
Относится он к нему словно папа родной;
Согласье его получить – что же может быть лучше?»....
Был Варша согласен, чтоб мы стали мужем с женой.

Когда же день свадьбы для нас уж назначен был точно,
Наставник мой Вьяди гонцом в Каушьямби послал,
Чтоб мать мою в Паталипутру доставил он срочно:
Тот всё сделал в точности, как ему гуру сказал.

Когда Вьяди мать перевёз в город Паталипутра,
Мой будущий тесть, Упаварша, согласие дал.
Едва лишь Дневное Светило поднялось поутру,
Для нас с Упакошей он пышную свадьбу сыграл.

Мать стала хозяйкою в доме. Я зажил счастливо,
И вместе с женою и матью стал жить - не тужить…
Число учеников Варши взросло всем на диво:
Они все желали познанья его получить.

Средь них был отменный глупец: его звали Панини.
Рассеян он был и неловок и глуп донельзя.
Сказала ему жена Варши – «Тебя, сын, отныне
Великой аскезы зовёт непростая стезя!

Ступай в Гималаи, сынок, коли жаждешь ты знанья,
Ведь ране учитель твой именно так поступил!»
Послушал Панини её и исполнен желанья,
Он в гор Гималайских суровые земли вступил.

Он, самоотвержен в своем непростом аскетизме,
Обрёл милость Шивы, который всем существам друг.
И Бог, что является главной причиною жизни
Ему подарил высочайшую среди наук.

Грамматика – это различных познаний царица…
Вручив её Шива, растаял как утром – туман.
Добившись успеха, Панини решил возвратиться,
И вызвал на диспут меня, в кураже своём рьян.

Семь дней прошло в спорах: никто не добился успеха.
На день на восьмой бог Шанкара возвысил Свой глас:
Грамматика Индры исчезла как будто помеха,
Отбыв на Земле, среди смертных последний свой час.

И я, посрамлен тем нежданным триумфом Панини,
Остался ни с чем, ведь победы его желал Бог…
Решил я – «Предамся суровой аскезе отныне,
Чтоб милость Шанкары обресть – эпитимьи итог.

И так покидая свой дом, под влияньем незнанья
Купцу одному на храненье я деньги вручил:
Его звали Хараньягупта. Жене на прощанье
Сказал я слова – «Я аскезе предаться решил.

И, с этой целью отправиться в горы святые
Я должен скорей, дорогая супруга моя.
Исполню обеты я там, и весьма непростые,
Для Бога с трезубцем, чью шею увила змея».

И так, я покинул супругу свою, Упакошу.
Она же себя весьма благопристойно вела:
Разлуку со мной та несла как тяжёлую ношу,
И, сильно томясь, моего возвращенья ждала.

Она ежедневно свершала свои омовенья
В златых водах Ганги, и в храме молилась она.
Она, ко мне вся преисполнена благоговенья
Весьма исхудала,  как на новолунье – луна.

Но, всё же, она привлекательность не потеряла
К исполненным похоти низменной взглядам мужским:
Однажды жрецу та придворному в очи попала
А также и прочим мужам должностным городским.

Средь них был наставник царевича, как то ни странно
И начальник стражи стал жертвой её красоты.
Рассредоточившись в небе при этом пространно,
В них стрелы Кандарпы впились, что сложили цветы.

В тот день Упакоша своё омовенье свершила,
В златую священную Гангу не раз занырнув.
Она поле зренье наставника принца попала:
Зажёгся он страстно, едва на неё лишь взглянув.

Когда ж та домой зашагала, то сей греховодник,
Как будто бы тень увязался в дороге за ней.
Пытался напасть на супругу тот подлый негодник,
Лелея в уме дерзкий план, надругаться над ней.

Но, всё же, красавица участи той избежала,
Сказав лицемеру, царевича что обучал –
«Того, что желаешь ты, я всегда тоже желала,
Но, вот, к сожаленью, этот момент не настал…

Замужняя я и рожденье моё благородно:
А вдруг кто-нибудь, ненароком нас вместе узрит.
Ведь в обществе дело такое творить не угодно:
Никак не пристало терять благочестия вид!

Поэтому ты потерпи: праздник будет уж скоро,
Который собой знаменует явленье весны:
Его будет праздновать пышно великий наш город,
Творя своё шествие аж до восхода Луны.

Когда горожане уснут, утомлённые всем этим,
Ты в первую стражу ночную ко мне приходи:
С тобой мы по-своему праздник весёлый отметим!
Ну а сейчас, о, любезный, скорей уходи!»

Распутнику пообещавши устроить свидание,
Избавилась та он него, словно от упыря,
Но, к ней привязался, её поджидавший заранее,
Исполненный похоти, главный священник царя.

Она о свидании тайном с ним договорилась,
Его попросив во второй страже ночи прийти.
Шагая домой, Упакоша вдруг остановилась:
То стражи начальник стоял у неё на пути.

Он также пылал вожделеньем, как обезьяна:
Ценою любой он желал совершить этот грех.
Моя же супруга, чиста от такого изъяна,
Ему предложила прийти для любовных утех,

Когда третья стража ночная заменит вторую.
Доволен успехом, блюститель порядка пропал,
Оставив жену, что опешила, еле живую:
Он, словно бы сокол, земли не касаясь, летал.

Сумев от троих ухажёров тех освободиться,
Взволнована очень, пришла Упакоша домой
Сказала служанке она – «Что же это творится?
В отсутствии мужа быть трудно достойной женой!

Уж лучше предать себя смерти, чем зреть негодяя,
Что жажду питает к твоей девственной красоте!»
Промучилась так Упакоша, в разлуке страдая,
Без сна и без пищи до утра, в ночной темноте…

Наутро послала служанок она за деньгами,
Ведь Хараньягупта – купец должен был их хранить,
Но он оказался бессовестным чёртом с рогами,
И деньги не отдал, хотя должен был их вручить.

На деньги на эти хотела она угощенье
Для брахманов сделать, но была тем поражена.
Явился купец этот к ней, словно бы приведенье,
Сказал Упакоше – «Ты мне отдаться должна,

Тогда эти мужнины деньги тебе возвращу я!
Услышав такие слова от злодея – купца,
Великую очень печаль, на своём сердце чуя,
Она втихомолку не раз обругала лжеца.

Когда её муж отдавал деньги те на храненье,
Свидетеля не было рядом, к несчастью. Увы…
Купцу- греховоднику, нёсшему дух вожделенья,
Ответила та, улыбаясь, кивком головы,

Ему повелев прийти в эту же ночь, как те трое,
Но только в четвёртую стражу. Купец засиял:
Себя он почувствовал сразу великим героем,
И, выпрямив спину, вприпрыжку, домой зашагал…

Затем Упакоша велела служанкам собраться,
Купить чтоб на рынке камфару, а также масла,
Иных благовоний, смолы. Они рады стараться
Избавить благую хозяйку от происков зла…

Когда те вернулись, она это все размешала,
Велев приготовить четыре куска полотна,
Чтоб тело всем тем растирать, а ещё приказала
Огромный сундук приготовить с запором она.

Вот, праздник весны был закончен и в первую стражу
Наставник престолонаследника в дом к ней пришёл.
Ему та промолвила – «Я не подумаю даже
К тебе прикоснуться: разишь ты как будто козёл!

Изволь совершить омовение! «Простак согласился
Служанки его завели в очень тёмный чулан.
Когда в том чулане глупец наконец-то омылся,
Они совершили весьма изощренный обман.

Его те измазали сажей, а также смолою.
Не ведая даже, чумазый он стал словно чёрт.
Пока проходило всё то под полночною мглою,
Пришёл царский жрец к ней, доволен собою и горд.

Воскликнули девушку – «Ах»: устрашившись притворно –
«Ой, кто это, кто среди ночи явился сюда?!
То друг Вараручи явился, Священник придворный!
Ты должен сокрыться скорей полезай-ка сюда!»

И те посадили в сундук дурака поскорее,
И заперли крепко его на амбарный замок.
Затем те раздели священника – прелюбодея,
Смолою испачкав его с головы и до ног.

Затем, когда время настало, уже третей стражи,
Явился и третий, пылая любовным огнём
Носил он златые погоны начальника стражи,
И сабля огромная в ножнах имелась при нём.

Испуг, сымитировав страшный, жреца – ухажёра
Они посадили в тот самый железный сундук.
Закрытые прочной дугою стального запора,
Развратники, молча сидели, страдая от мук.

И военачальнику этому, полному страсти,
Сие омовенье служанки свершить помогли.
Так голый, чумазый воитель был в девичьей власти…
Когда постучался купец, те его увели,

И спрятали также в сундук. Словно в Аде мрачнейшем
Те трое возились, пытаясь там место найти.
Друг друга боясь, они, трое, молчали в дальнейшем,
И не могли к разговору друг с другом прийти.

Зажгла Упакоша светильник. Купец лицемерный
Зашёл к ней домой, страстно жаждя любовных утех.
Сказала супруга моя – «Коль словам своим верный,
Верни деньги мужа, не взять дабы на душу грех!»

Мошенник – купец, видя, что нет свидетелей близко,
Ответил ей – «Я же сказал, что те  деньги верну,
Что муж твой отдал на хранение, милая киска.
Поверить не хочешь ты слову купца: ну и ну!»

Сказала жена моя и к сундуку повернулась
«Вы слышали, Боги, что Хираньягупта сказал?»
Дыханьем жены моей верной лампадка задулась,
В которой огонь, освещая покой, трепетал…

Под белые рученьки Хираньягупту схватили,
И, как было ране, измазали чёрной смолой.
Тем временем, лучики Солнца надир озарили.
Сказали служанки – «Купец, отправляйся домой,

Ведь ночь уж прошла! «И купца за порог того дома
Те девушки выгнали, хоть он и протестовал.
В смоле и лохмотьях купец тот добрался до дома.
Покусан собаками, Хираньягупта стонал.

Сгорал от стыда тот распутник, весьма опозорен,
А слуги его оттирали усердно смолу.
Лежал он, главу опустив, своей доле покорен:
В уме он ругал Упакошу, причастный ко злу.

Не смел своим слугам, купец злополучный признаться,
Боясь им, стыда преисполнен, в лицо заглянуть.
Не стоило было за дело недоброе браться,
Ведь зло не рождает добро: в этом Истины суть!

В сопровожденье служанок жена Упакоша
Отправилась тотчас же, тайно в монарха дворец.
Сказала она царю Нанде – «Злодея нет плоше
Чем Хираньягупта, исполненный ложи купец!

Он деньги присвоим, что муж мой отдал на храненье,
Когда уходил в горы подвиг святой совершать.
Царь Нанда, на страже закона, исполненный рвенья,
Изволил охрану за тем негодяем послать.

Когда привела купца стража, тот был не согласен:
Отнекивался сей обманщик, по мере всех сил.
Сказала жена Упакоша – «Его крик напрасен:
Свидетели есть тому – это злодей упустил.

Супруг мой любимый в большом сундуке из железа
Божеств своим держит, что наше жилище хранят.
Бессовестной ложи купца будут те антитезой.
Они слышав всё то, в собрании заговорят!

Ты батюшка - царь, прикажи сундучок тот доставить,
Хотя, я посмею сказать: он безмерно тяжёл!»
Скомандовал царь – «Предо мной сундук сей поставить:
Пускай на телеге сюда привезёт его вол!»

И царские слуги сундук занесли в Зал Собраний.
Сказала тогда Упакоша – «Ответьте же нам.
Что говорил Хираньягупта, вы слышали ранее.
Что деньги он брал на храненье, известно ли вам?

Коль скажете правду, домой вас тотчас же отправлю,
А коли не скажете, тут же открою сундук,
И всем покажу вас и славой дурною прославлю!»
И из сундука все в собранье услышали звук –

«Всё это - чистейшая правда. Купец тот признался,
Что все сбережения мужа её утаил!»
Купец, это всё услыхав, донельзя растерялся,
И перед собранием царским трусливо заныл.

Купцу было нечего молвить. Он, сильно бледнея,
О всём рассказал царю Нанде и сборищу слуг.
Царь молвил с улыбкой – «Ну, вот. Раскололи злодея…
Изволь, Упакоша, открыть свой железный сундук!

Ведь я донельзя сундучком твоим заинтригован,
И очень желаю узнать, что же кроется там…
Ключа поворот и упала стальная окова.
И вылезли трое, прикрыв пред собраньем свой срам.

Чумазые, голые, словно нечистая сила,
Те прелюбодеи стояли, потупив свой взор.
Собранье судейское хохотом зал огласило.
С трудом были узнаны те, терпя жуткий позор.

Дыша тяжело, наподобие кузнечного меха,
Спросил их царь Паталипутры, держась за бока –
«Вы клоуны, стали причиной всеобщего смеха.
Таких идиотов, увы, не встречал я пока!

Вы как в сундуке оказались, измазаны в саже,
И голые вы пред собраньем моим почему?»
Они не смогли сказать слово о всём этом даже.
Тогда Упакоша о всём рассказала ему.

И молвил царь Нанда собранью – «Немыслимо тяжко
Живётся порядочным женщинам в этом миру.
Но ты обхитрила развратников этих, бедняжка.
Отныне пред всеми тебя я приму как сестру,

И буду тебя защищать!» А тех прелюбодеев
Царь выгнал из царства, имущество всё отобрав.
О том, как она провела этих трёх лиходеев,
Весь город смеялся, едва лишь об этом узнав.

Возрадовался этой вести мой тесть Упаварша,
И при всём народе прославил поступок её;
Был рад мой учитель тому, добродетельный Варша;
Все гражане царства узнали позднеё про неё.

Тем временем я ублажил Высочайшего Бога,
Супруга Парвати, чью шею увила змея:
Труднейших аскез и обетов я выполнил много.
В великом восторге узрел пред собой Шиву я!

Меня просветил он грамматики высшим познаньем,
Которое дал Он Панини. Бог мне повелел
Дополнить всем этим грамматики вечное знанье.
Я сделал всё в точности, как Бхайрава хотел.

Свою утолив жажду знаний по милости Бога,
Который чело увенчал пекторалью Луны,
Пустился домой я: мне скатертью была дорога,
И вскоре достиг я пределов родимой страны.

Вернулся домой я и матери я поклонился.
Воздал я немедля родным и наставникам честь.
Узнал я о случае, что с Упакошей случился:
На небо седьмое взлетел я, услышав ту весть.

Любовь так моя возросла к милой сердцу супруге:
Как будто бы масло, я таял при виде её.
Супружеской верности эти благие заслуги
Весьма впечатлили собою сознанье моё…

О воцарении лже-Нанды и о верном министре Шакатале

За теми событиями Варша, наставник мой старший
Грамматику новую ту пожелал услыхать,
Но сам Картиккея, что был очень милостив к Варше,
Изволил ему это всё в сновидении дать…

Затем подошёл и конец нашего обученья,
И гуру спросил Индрадатта и Вьяди тогда,
Какую награду должны мы все за обученье:
Питать благодарность к учителю нужно всегда…

Им Варша ответил – «Награду желаю такую:
Извольте же дать мне вы десять мильонов монет!»
Они сообща согласились на плату такую,
Ведь гуру-дакшина – святая традиция Вед!

Сказали они мне об этой награде для Варши –
«Деньжищи огромные это, о, милый наш друг!
Но должен доволен быть нами наставник, наш старший:
Ему мы окажем ту лучшую среди услуг.

Нам нужно идти к царю Нанде, ведь сумма огромна.
Сейчас у царя девяносто один миллион.
Твою Упакошу сестрой объявил он условно,
А значит ты – шурин!»: сказали они в унисон –

«Поэтому в просьбе тебе наш монарх не откажет,
Коли ты к нему подойдешь с вопрошеньем таким.
Тебя, вне сомнения, он, Вараручи, уважит.
И так рассчитаемся с Варшей мы, гуру благим!»

Так, договорившись, втроём мы отправились к Нанде,
Который в Айодхье тогда временно пребывал.
Когда мы пришли, нам сказали – «Конец царю Нанде!
Пришла к нему матушка – Смерть, Всякой жизни финал!»

И горе безмерное нас, всех троих, охватило,
Ведь смерть царя Нанды – всех чаяний наших конец.
И смута всеобщая царствие охватила:
Народ стал как будто без пастыря – стадо овец.

Тогда Индрадатта сказал – «Молвлю вам по-секрету:
В ведической магии я донельзя изощрён,
И в тело правителя, что уже кануло в лету,
Вне всяких сомнений на это, войти я силён!

А ты, Вараручи, придёшь ко мне с этим прошением.
В личине царя я тебе это золото дам.
Учителя очень обрадуем мы подношеньем.
Так миссия наша исполнится: молвлю я вам!

А ты же, о, Вьяди, здесь должен стеречь моё тело,
Пока я в него, о, мой брат, наконец, не вернусь…»
И, сев в позу лотоса, йог Индрадатта умело
Покинув своей бренной плоти безжизненный груз,

А сам вошёл в тело царя…Страна возликовала,
А Вьяди в заброшенном храме остался сидеть.
Пойти за деньгами тогда моё время настало,
И я поспешил во дворец, чтоб забрать их успеть.

Я мужа узрел, чье чело увенчала корона,
И ради учителя золото я попросил.
И все услыхали тогда звук его баритона –
«Дать брахману сумму, которую он попросил!»

У Нанды был верный министр, политики гений:
Его Шакаталою звали и был он умён.
Он был при царе очень долгий срок, без изменений.
Что дело неладное здесь, уразумел тут же он.

Узрел он царя, что ожил непредвиденно, чудом
Хотя тот без признаков жизни, уж окоченел,
А также просителя, что непонятно откуда
За суммой большою пришел, до безумия смел.

Додумался быстро министр, где псина зарыта,
Ведь тайну не скрыть от того, кто богатый умом.
Такие мужи в государстве – конечно, элита:
Сведущи в секретах они и во всём остальном.

Ответил царю Шакатала – «Глава государства,
Сейчас эти деньги я брахману выдать велю.
А сам  же подумал – «Враги ведь не дремлют у царства;
Царевич ещё совсем мальчик: он равен нулю…

Сей мнимый правитель сейчас просто незаменимый».
И тут же отдал Шакатала секретный приказ –
«Умершие в царстве должны быть в огнище спалимы
Извольте исполнить всё то, что сказал я сейчас!»

И все тайные соглядатаи в царства пределах
Выискивать стали покойников и их сжигать.
Они Индрадатты нашли бездыханное тело:
Им было не трудно у Вьяди его отобрать.

Те плоть Индрадатты спалили в костре погребальном
И так он остался в том теле царя навсегда.
А с выдачей денег министр тянул специально –
«Все заняты люди, божественный, просто беда!

Пускай подождет этот брахман. Отдам ему деньги!»
В тот самый момент Вьяди в Зал для Собраний вошёл.
Прошёл он сквозь стражей с мечами густые шеренги,
И, сильно рыдая к лже-Нанде царю подошёл –

«О, царь-государь, недостойное дело случилось!
Твои эти слуги себя, как скоты, повели.
Один созерцающий брахман попал в их немилость:
Они его тело в костре погребальном сожгли!»

Об этом прослышав, лже-Нанда задумался сильно –
«Что же со мной будет отныне: ведь выхода нет?
В ментальной агонии он извивался бессильно:
Не мил для него, вне сомненья стал весь белый свет.

Ну а Шакатала – хитрец, тотчас же догадался,
Что мнимому Нанде придётся жить в теле царя,
От плоти его ведь один только пепел остался:
Он ради державы свершил ту интригу не зря.

Сказал Шакатала – «Ну вот, я пошёл за деньгами,
И, в двери юркнув, Зал Собраний оставил за миг;
И, сопровождаем своим антуражем, слугами,
В сокровищницу царя Нанды министр проник.

Оставшись наедине с Вьяди, лже-Нанда промолвил –
«Я брахманом был, а теперь я стал шудрой. Увы.
Схитрив ради гуру, себя этим я обусловил
Корону носить на макушке своей головы.

Какая мне радость в тех низменных царских утехах?»
А Вьяди своими словами царя утешал –
«Покров нашей тайны, к несчастью, о брат мой, в прорехах:
Об этом секрете министр Шакатала прознал.

Тебя он погубит, конечно и принц Чандрагупта
Взойдёт его хитростью вскоре на царский престол.
Сейчас для тебя ценна малая даже минута:
Своей безопасности ты рубикон перешёл.

Поэтому главным министром поставь Катьяяну,
А он твою царскую власть укрепит: нету слов.
Его разум сходен бескрайних глубин океану,
А разум в делах государства – основа основ!»

Ушёл после этого Вьяди отдать деньги гуру,
Которые вскоре министр Шакатала принёс.
Лже-Нанда назначил меня занимать верхотуру:
Министром я стал так, но, то был не апофеоз.

Ему, псевдо-Нанде сказал я – «Глава государства,
Твоя брахманичность, увы, обрела свой конец.
Покоя не будет тебе внутри твоего царства,
Пока Шакатала здесь правит, великий хитрец.

Найти нужно способ его погубить поскорее».
И я посоветовал бросить в колодец его.
За то, что пред этим он грех величайший содея,
Сжег брахмана, что медитировал: тело его.

Лже - царь объявил приговор справедливо-жестокий
Министра опального и его сто сыновей
Под землю упрятать всем скопом, в колодец глубокий,
Их всех заключив в этой яме на множество дней.

Им всем ежедневно спускали на длинной бечёвке
Муки, что поджарена плошку и плошку воды.
Сказал Шакатала – «Благодаря этой уловке
Погибнем мы вскоре все без влаги и без еды.

Ведь этого мало и на одного, вне сомненья,
А нас сто один в этой яме глубокой, увы!
И тот, кто способен царю совершить отмщенье,
Пусть пищу и ест эту. Что на то скажете вы?»

Сказали отцу сыновья – «Ты способен на это!
Ты псевдомонарха сумеешь низвергнуть один!
Поэтому ты, о, родитель наш, кушай всё это,
И стал Шакатала съедать эту пищу один.

И, как повелось, тот, кто хочет погибели вражьей,
Его сердце твёрдым становиться, словно броня.
Опальный министр Шакатала всегда был на страже,
План мести жестокий всегда в своём сердце храня.

«Писанья глаголят – «Коли человек блага ищет,
Не стоит ему на пути этом делать шаги,
Пока господина своёга он милость не сыщет,
Поймёт его сердце, пребудучи в раже слуги», »:

Так думал министр, что был в жесточайшей опале,
И видел ужасные муки своих сыновей.
Он зрел, как они друг за дружкою все умирали,
Терпя их агонию, он становился сильней.

Один за другим сыновья его умерли вскоре,
И так Шакатала лишился всей сотни сынов.
Окружен их трупами он, пребываючи в горе,
Как будто нырнул в мир кошмарных пугающих снов…

Пока это происходило, тот псевдоправитель
Уже укрепился на троне, там корни пустив.
А, Вьяди вернулся обратно, в Айодхьи обитель.
Сказал он царю – «Будь, правитель, на троне счастлив!

Пускай же правленье твоё продолжается долго.
А я ж удаляюсь в леса творить подвиг святой.
Я жизнь посвящу всю свою исполнению Долга,
Скрываясь от взоров людских в обстановке простой».

От горя у псевдоцаря в горле перехватило.
Он Вьяди сказал – «Оставайся в дворце ты моём!
Без твоего общества, мне это царство не мило:
Меня не покинь, удаляясь, в стремленье святом!»

И Вьяди ответил ему – «О, правитель державы,
Тела погибают людские всего лишь за миг.
Влиянием призрачным власти, богатства и славы
Не может обманутым стать тот, кто духом велик!»

А после того, Канабхути, тот псевдоправитель
Чтоб царскою властью сполна насладиться своей,
Вернулся уж в Паталипутру, родную обитель
Совместно со мною уже через несколько дней.

Там я продолжал исполнять долг министра усердно
Наставники жили со мною, не зная невзгод.
А мать с Упакошей, которая была мне верна,
Меня окружали любовью и сетью забот.

Река, что стремилась с Небес, была очень довольна
Моими делами, что я вершил в городе том:
Она, по земле государства разлившись привольно,
Несла мне за это в дар злато в теченьи святом.

А, кроме того, Канабхути, сама Сарасвати,
Богиня наук и искусства, вселилась в меня.
Та славная женщина Неба божественной стати
Своими советами не оставляла меня».

ВОЛНА ПЯТАЯ

Окончив рассказывать то, перешёл Катьяяна
К повествовании о том, как державный сей муж
Стал жертвою похоти, гнева и самообмана,
И в своих речах стал нести беспросветную чушь…

«Как слон обезумевший, не разбирал куда мчится
Тот псевдоправитель, царь Нанда, давнишний мой друг.
Ведь это есть истина: чья ж голова не вскружится
От царского счастья нежданно пришедшего вдруг?

Тогда я подумал – «Делами сего государства
Совсем не желает правитель заняться сейчас
И я из-за этого претерпеваю мытарства:
Спокойно вздохнуть не сумел я, увы, даже раз!

Вернусь я и вязну в бездонной болотной елани
Державных проблем и тону без поддержки один.
Виной тому девы с глазами как будто у лани:
В их нежных объятиях млеет страны властелин.

По этой причине в помощники взять Шакаталу
Мне нужно, конечно же, чтоб править этой страной.
И так, все пробелы в правлении мало-помалу
Уж скоро исправлены будут такою ценой.

А коль попытается здесь он творить беспокойства,
И сбросить царя, то я буду готовым всегда.
Опальный министр едва ль проявит свои свойства,
Пока  моих дланях бразды управленья. О, да!»

Поэтому я, у царя испросив позволенья,
Поднял Шакаталу наверх из колодца того.
Подумал опальный министр – «При всем своём рвении
Увы, не удастся мне свергнуть врага моего.

Пока Вараручи здесь, мне не свершить свой план мести,
Поэтому буду я время своё ожидать.
Сгибаться я буду, коль нужно за день разов двести,
Чтоб псевдоправителя смерти жестокой предать.

Как будто бы гибкий тростник под порывами бури
Я буду сгибаться, но ждать буду звёздный свой час…»
И так, изменения произошли в верхотуре:
Министр Шакатала опять появился средь нас.

Царь ненастоящий, однажды, свой город покинул,
Чтоб на колеснице приехать вдоль речки святой.
Её золотистые воды он взглядом окинул,
И тут же на месте подпрыгнув, вскричал – «Боже мой!

Рука поднялась с пятью пальцами сжатыми вместе
В средине потока!» Спросил тогда псевдокороль –
«Мои два министра, мужи, что исполнены чести
Сей знак ты иль ты для меня растолмачить изволь!»

Взглянул я на руку, а там лишь два пальца осталось,
А после всего, наконец, та исчезла рука…
Царю удивляться всему тому лишь оставалось
Он хлопал глазами и, рот открыв, зрел облака…

Спросил второй раз он нас – «Что это всё означает?»
Ответил я псевдоцарю на тот трудный вопрос –
«Коль пятеро вместе дела все свои выполняют
Для них всё доступно, правитель, скажу я всерьёз.

А ежели два заодно, то и им, вне сомненья
Удачи корабль не смеет корму показать!»
Царь заулыбался и доверху полн восхищенья,
Захлопал в ладоши, не в силах, что-либо сказать.

А сам Шакатала осунулся очень заметно,
Поняв в одночасье, насколько глубокий мой ум.
«Попытка надуть Вараручи закончится тщетно!!!
Министр Шакатала мрачнел, преисполненный дум…
 
Однажды случилось царю тому, мнимому Нанде,
Узреть, как один пилигрим под дворцом его шёл.
Царица его, что была в этот миг на веранде,
Весьма на него засмотрелась. Правитель был зол…

По этой причине царь отдал приказ своей страже
Казнить того брахмана, что пройти мимо хотел:
Тот, кто ослеплён своим гневом, в неистовом раже,
С рассудком своим не в ладу: я промолвить хотел.

Почему расхохоталась мёртвая рыба

Так участь несладкая, нету которой ужасней,
Свалилась тотчас на главу бедолаги того.
Ведут того брахмана к месту свершения казни
Пинками под зад по пути подгоняя его.

Их путь пролегал чрез базар. Совершилось там чудо:
Там мёртвая рыба вдруг стала вовсю хохотать.
Царю доложили о том, дабы не было худа,
И псевдомонарх повелел эту казнь задержать.

Меня он спросил о том казусе – «О, Вараручи,
Что то означает, ведь мёртвые рыбы молчат?
«Скажу тебе, царь: то весьма удивительный случай:
Как время пройдёт, я ответить тебе буду рад».

Вот так получил у царя я добро на отсрочку,
И уединился. В меня Сарасвати вошла…
Она мне сказала – «Изволь провести эту ночку
Под деревом тала, чтоб Правда к тебе снизошла.

Ты спрячься под деревом этим, так став незаметным,
Тогда ты узнаешь о смехе той рыбы, мой друг…»
Под деревом тала я скрылся и стал неприметным
И в полночь увидел картину я жуткую вдруг.

Туда прилетела ракшаси а с ней – ракшасята,
И у своей мамы они попросили поесть.
На это сказала она – «Потерпите, ребята!
К утру мясо брахмана мы будем скопом всем есть!

Ну а пока его, детки, ещё не казнили!»
На то ракшасята взъярились – «Ну что за дела?!
Над ним ведь: мы знаем, когда его рынком водили,
Смеялась до слёз даже рыба, что уж умерла!»

Ракшаси ответила детям – «Мои ракшасята!
Царю изменяют все жёны в гареме его!
Скажу вам по поводу этому я непредвзято:
Как будто у буйвола роги на лбу у него!

Поэтому дохлая рыба смеялась истошно,
Ведь царь-рогоносец живёт в нашей славной стране!
Тот деспот в короне царя, чьё величие ложно,
Убить собирается брахмана не по-вине!»

Услышал я эту беседу и скрылся во мраке:
Бежал без оглядки я, словно быстрый олень.
Беседу сию, что вели меж собой вурдалаки,
Услышал правитель, едва только начался день.

В гареме царя мужиков – ловеласов поймали,
Что в сари оделись и глазки сурьмой подвели.
Развратники разоблачённые срам прикрывали,
Когда их охранники прямо к царю привели…

Меня уважать стал монарх за всё это сильнее,
А брахмана этого он отпустил из тюрьмы.
Меня удручало, что грех за плечами имея,
Король погружается в мрак, что чернее сурьмы

В покоях дворца жил художник, весьма одарённый:
Талантливый люд защищали монархи тогда.
Тот юный художник, в искусстве своём умудренный,
Картины писал для монарха везде и всегда.

И, вот, написал он портрет лже - царя и царицы,
И эта картина казалась как будто живой.
В искусстве своём перешёл живописец границы:
Он, как никогда до тех, пор был доволен собой

Царь был преисполнен от чудо-картины отрады.
Картиною этой украсил царь спальный покой.
Художника – гения царь удостоил награды
За этот портрет с нарисованной царской четой.

Однажды вошёл я туда и узрел безобразье,
В царице на этой картине приметив изъян.
C коричневой краскою кисть приложил только раз я,
В своём творческом вдохновеньи уверен и рьян:

На талии этой красавицы я не увидел
Прекрасную родинку, словно кунжута зерно,
И этой деталью я псевдомонарха обидел,
Что впрочем, я думаю, было и не мудрено.

Зашёл царь в покои и родинку эту заметил
И громко вскричал – «Кто ту родинку нарисовал?!!!?»
А страж ему молвил – «Я здесь Вараручи приметил:
И родинку эту скорей всего он рисовал».

Задумался царь – «Эта родинка – знак сокровенный.
Лишь я, её муж о том знаю. Сомнения нет.
Так значит вся верность министра обман откровенный?...
Но ныне пролился уже на развратника свет!

Ведь как мог узнать он об этом? Весьма очевидно,
Что он проникает тайком в мой роскошный гарем:
Меня он дурачил и это до боли обидно.
Узнал про мужчин бы он как, что проникли в гарем?!»

От мыслей от этих, как будто смолистое древо,
Зажёгся тот псевдоправитель, шипя словно змей.
Нырнул с головою в стихию безумного гнева,
Исполнившись жуткой отравы порочных идей.

Позвал самодур Шакаталу, второго министра,
Ему приказал – «Вараручи ты должен убить!
Изволь совершить эту казнь по-возможности быстро:
Царицу мою сей развратник сумел соблазнить!»

Как скажешь, божественный!»: молвил в ответ Шакатала,
И вышел тотчас же, оставив монарший дворец.
Над ним совершать то убийство никак не пристало:
Великою силой владеет сей вещий мудрец!

К тому же он брахман. Зачем мне сей грех за душою?
Ведь брахмана смерть никому не вещает добра.
Его лучше я от очей самодура сокрою,
Пока в пустой царской башке отгуляют ветра»…

Решив так содеять, явился ко мне Шакатала,
И всё мне поведал о ярости псевдоцаря,
А после сказал – «Вараручи, немного – немало
От гнева безумца в короне погибнешь ты зря!

Инкогнито ты поживи у меня хоть немного,
А я постараюсь тебя от царя уберечь.
Спастись от безумца, который карает столь строго
Единственный способ – на дно поскорее залечь!»

Послушал я речь Шакаталы, став жить в его доме,
О он, под покровом потёмок другого казнил.
А когда проснулся народ, что сопел в сладкой дрёме,
Он слухи о смерти моей средь людей распустил.

Однажды я молвил ему – «Дорогой Шакатала.
Ты – непревзойденный министр – сомнения нет.
В себе ты, конечно, несёшь образец идеала,
Ведь ты, не смотря ни на что, не содеял мне вред.

Да ты и не смог бы то сделать: тебе я ручаюсь.
Немного – немало, огромных размеров ракшас,
Как только о нём я подумать в уме постараюсь,
Является тут же, как будто погибели час,

Готовый весь мир сокрушить. Ну а псевдоправитель
То есть старый друг мой: его Индрадаттой зовут;
И брахман к тому же сей Паталипутры властитель.
Его не убью я, хотя он и норовом крут».

Тогда Шакатала сказал – «Покажи мне ракшаса,
Который твой друг и всегда защищает тебя.
Тогда я в своих помышлениях вызвал ракшаса,
И он проявил в ужасающем виде себя.

При виде его Шакатала лицом изменился
И сразу же белым содеялся словно бы мел.
Весьма ужаснулся министр тот и удивился,
И, когда ракшас тот растаял, беспомощно сел…

Спросил Шакатала меня – «То весьма необычно,
Когда дружат между собой человек и ракшас.
О, друг Вараручи, скорей поведай мне лично,
Как те отношенья друзей зародились у вас».

Историю я рассказал о всём том Шакатале –
«Такое случалось, что каждую ночь без следа
Охранники града в ночи навсегда исчезали.
Сказал псевдоцарь мне – «Министр, случилась беда!

Солдаты мои исчезают почти ежедневно:
Никак не могу я понять, что это за напасть.
В ночной свой дозор ты сегодня отправишься срочно,
Чтоб всё разузнать и при этом самому не пропасть.

И так обходил я средь ночи все улица града,
Пока, вдруг, огромного ракшаса не увидал.
Расплылся в улыбке ракшас – «О, какая отрада!»
И тут же, не думая, сходу вопрос мне задал –

«Ответь мне пожалуйста, коль в тебе много смекалки,
Какая из женщин, живущих здесь, всех красивей?
Ответишь коль – расцветут в моём сердце фиалки,
А ежели нет, то придет апогей твоих дней!»

Сказал я ракшасу на это – «Ответ твой нетруден.
У каждого свой вкус на женщин; пойми это ты.
Различные жёны различным ведь нравятся людям:
Какая по-сердцу кому – есть венец красоты!»

Сказал мне на это ракшас – «Твой ответ был, приятель,
Единственно верный. Зато я тебя не сожру.
Когда вдруг явится опасность или злопыхатель,
Лишь вспомни о мне ты, и я в порошок всех сотру!»

И с теми словами ракшас растворился во мраке,
А я же своею дорогой направил шаги…
Хотя по природе враги люди и вурдалаки,
Мы стали друзьями, друг другу весьма дороги…

Когда я закончил глаголить, министр Шакатала
Просил показать ему мои способности все.
Я вызвал усилием мысли немного - немало –
Великую реку во славе своей и красе.

Я, Гангу узрея, поклон сотворил ей. Она же
Нам, двум улыбнувшись при этом, исчезла с очей.
Узрев мою силу, министр пребывал в эпатаже,
Прославив меня чередою хвалебных речей.

Однажды, заметив томленье в моём поведенье,
И то, что скрываясь, я сильно грущу по родным,
Сказал Шакатал – «Ты бледен, друг, как приведенье.
От скорби ты стал, о, мудрец, совершенно иным!

Неужто не знаешь, что очень изменчивый разум
Имеют владыки народов? Не смей горевать!
Чтоб ты воссияя, стал схож с драгоценным алмазом,
Изволь от меня ты рассказ небольшой услыхать.

О многоумном министре Шивавармане

Жил-был в стародавнее время царь Адитьяварман:
Как все цари этого времени, он был богат.
Министр при нём был и звали его Шиваварман:
Был очень умён и служить был монарху он рад.

И, так уж сложилось, супруга правителя царства,
Однажды, нежданно, во чреве своём понесла.
Промолвил своим верным стражам глава государства –
«Два года я к ней не входил: что это за дела?»

Они отвечали царю – «Никакому мужчине
В покои царицы, жены твоей, доступа нет:
Туда комару пролететь было трудно доныне,
И мышь у запретной двери не оставила след,

Но, вот, твой министр, о, царь, в те покои царицы
Частенько наведывался, повелитель страны».
Подумал монарх – «Шиваварман нарушил границы,
И должен погибнуть, пред мною, исполнен вины!

Он враг мой отныне! Но коль умерщвлю я министра,
Меня за поступок за этот осудят в стране…»
Придумал царь способ извести его со свету быстро,
За то, что ходить пристрастился в покои к жене.

Вассал у царя был и звали его Бхогаварман.
Он другом царя был: к нему царь министра послал.
Как только в путь тронулся царский министр Шиваварман,
Гонца за ним следом с письмом глава царства послал.

И в этом письме Бхогаварману было посланье
Убить Шивавармана в этой соседней стране.
Так царь собирался своё совершить воздаянье,
Считая министра, без спора, причастным к вине.

Чрез несколько дней после выезда этого мужа,
Жена государя с брюшком попыталась бежать.
Мужчину, что был одет в сари при ней обнаружа,
Охрана царя поспешила двоих тех связать.

Узнав о том Адитьяварман, исполнен печали,
Воскликнул, в слезах – «Я напрасно убить повелел
Министра достойного, что был всегда в идеале,
А также в делах государства весьма преуспел!»

Тем временем прибыл министр в державу вассала,
Которым был царь Бхогаварман. Когда же гонец
С письмом прибыл этим и сел в ожиданьи, устало,
Раскрыл Бхогаварман письмо и сказал, наконец –

«О, славный министр государства, благой Шиваварман,
Тебе прочитаю письмо сие с глазу на глаз.
Его мне прислал повелитель твой, Адитьяварман.
Изволь же узнать содержание прямо сейчас!

И царь Бхогаварман министру прочёл эти строки,
Где было написано о его казни царём.
Министр упёр свои руки с достоинством в боки –
«Ну что ж, я в готовности: все мы однажды умрём,

Поэтому, как было велено, выполни это!
А ежели нет, то я сам себя жизни лишу!»
Весьма удивлен был вассал, лишь услышав всё это -
«Поведать тебя досконально о том попрошу.

А ежели не скажешь, познаешь моё ты проклятье!»
Ответил тогда Шиваварман, исполнен идей
«О, царь дорогой, Бхогаварман, хотел бы сказать я,
В державе, где буду убит я, не будет дождей

В теченьи двенадцати лет!» То узнав, Бхогаварман
С министрами стал совещаться и молвил им всем –
«Какой же злодей и подлец этот Адитьяварман:
Он нашу державу решил уничтожить совсем!

Бессовестно врёт, притворяясь, негодный правитель,
Как будто бы нет у него тайного палача.
Прислал он министра на казнь прямо в нашу обитель,
Ту тайну скрывая от нас в сундуке без ключа.

Министра, поэтому нужно стеречь постоянно,
Чтоб самоубийство он в царстве не смог совершить.
Его охранить – направление нашего плана.
Сейчас мы подумаем, как ту проблему решить…»
 
И посоветовавшись, решили мужи государства
Министра опального прочь из державы увезть.
Под сильной охраной покинул министр их царство,
Так жизнь сохранив и позднее вернув свою честь.

Вот так совершится твоё очищенье от скверны;
И царь наш раскается вскоре: ты лишь потерпи.
Ну а пока, о, министр, своим принципам верный,
Живи под моею защитой и не глупи!»

Совет Шакаталы приняв, у него я остался,
Спасаясь от звериной ярости псевдоцаря.
Живя в Шакаталы жилище, как волк я метался
Увидеться с близкими сильным желаньем горя…

О том, как сын лже-Нанды предал друга – медведя

Имел псевдоцарь, мнимый Нанда наследника трона:
Он Хираньягуптой был назван, явившись на свет.
Занятия тех, чьё чело отягчает корона,
Конечно охота, животным несущая вред.

Пока я томился, скрываясь от царского гнева,
Поехал охотиться псевдомонарха сынок.
Его конь метаясь от страха направо - налево,
Того псевдопринца в чащобу глухую увлёк.

И он, заблудившись в тех джунглях, бродил весьма долго:
Держал до заката его неприветливый лес
Тому, кто спит там, на земле – жить осталось недолго,
И Хираньягупта скорее на дерево влез.

Но место святое пустым не бывает к несчастью:
Пословица эта по сей день всех радует нас.
От лева большого когтями и страшного пастью
Медведь в ужасе удирал в предзакатный тот час.

И выбрал медведь для спасенье то самое древо,
На ветках которого Хираньягупта сидел.
Дыхание чувствуя будто бы смертного зева,
Царевич, зубами стуча, на медведя глядел.

Медведь же, заметив, что псевдоцаревич боится,
Промолвил с улыбкой ему – «Ты не бойся меня:
Я друг твой отныне. Пусть сон тебе сладкий приснится.
Ты подлость, присущую людям, не жди от меня!»

И, пока спал тот царевич, медведь этот чёрный,
Покой охранял его. Лев, ожидая еду,
Окликнул медведя – «Моей воле будь же покорный.
Вниз сбрось человека и я прочь отсюда уйду!»

Медведь возразил ему с гневом – «Негодный пройдоха!
Не в силах я дружбы моей рубиконы попрать!»
Сказал в ответ лев – «Мне под вами не так уж и плохо:
На травке валяясь, я буду вас здесь поджидать».

И, вскоре медведь на суку задремал беззаботно…
Увидев, что спит уж медведь, лев промолвил тогда –
«О, юноша милый, медведь – это просто животное.
Столкни его мне и уйду я отсюда. О, да!»

Медведя стал сталкивать в страхе за жизнь цесаревич.
Проснулся медведь и проклятию предал его –
«За то, что ты друга предал, низкий духом царевич,
Благого рассудка лишившись, ты станешь «того»!»

Такая беда приключилась с царевичем этим
И поутру он возвратился обратно домой.
За грех вероломства попал он в безумия сети.
Отец его, это узрев, закричал – «Боже мой!

Лопочет сынок мой бессвязно, вращая очами,
И с хохотом носится громким вперёд и назад…
О, если б Катьяяна не был убит палачами,
Тот случай с портретом забыть я ему был бы рад!

«О, горе мне, горе!»…Подумал министр Шакатала –
И он удивил короля – «Вараручи живой!
Сей первый министр, что канул, казалось бы в лету,
В твоём государстве! Вскричал псевдоцарь – «Боже мой!

Сию же минуту доставить сюда Вараручи!»
К царю псведо-Нанде меня Шакатала привёл.
Царевича зря, я сказал – «Удивительный случай:
Проклятьем медведя к безумию сын твой пришёл!

И благословенье имея на то Сарасвати,
Историю эту в подробностях я изложил:
Сын псевдомонарха вернулся  в сознание, кстати,
И, став вновь здоровым, поведал, что он пережил.

И благодарил меня царь тот мучительно долго,
А после спросил – «Мой министр, ответь на вопрос.
Об этой причине безумья ты думал недолго,
Как будто тот случай с медведем ты сам перенёс.

Ты как о всём этом узнал? Расскажи, Катьяяна!»
Ответил ему я на то – «Правитель страны,
В раздумье своём пребывая всегда, постоянно
Всё видит разумный без Солнца, огня и Луны.

Узнал я причину безумья наследника трона
Тем методом, что и про родинку твоей жены».
Издал псевдоцарь, отвернувшись, подобие стона,
Багровый как вареный рак, полон чувства вины…

Желая себе добродетели и очищенья
Гораздо сильнее, чем денег и царских услад,
Домой поспешить я полезное принял решенье:
Ведь лишь добродетелью Правдой живущий богат…

Когда я, домой воротился, все родичи вместе,
Округу рыданием наполнили общим своим.
В толпе я узрел Упаваршу, любимого тестя:
Ладони сложив, я в почтениьи склонился пред ним.

Сказал Упаварша мне – «О, дорогой мой сыночек,
Узнав, что исполнен уже королевский приказ
О казни твоей, Упакоша, красна как цветочек,
В разлуке в полымя вошла и оставила нас!

А мать же твоя умерла от недоброй той вести:
Её сердце в жутком страдании разорвалось…»
Услышав те новости из уст любимого тестя,
Упал я на землю, раскинувши рученьки врозь…

Очнувшись потом уже, я словно стал сумасшедший,
И стал несуразицу всякую людям болтать.
И разум от этого горя куда-то ушедший,
Я тщетно, как воробья в поле, пытался поймать…

Наставник мой, Варша промолвил – «Тебе очень горько.
Скорбеть перестань ты, ведь прошлого не возвратить…
Лишь непостоянство в миру постоянное только:
Изволь эту тяжкую глыбу беды отпустить.

Так им утешаем, пришёл я в себя наконец-то,
Но, с раною в сердце, я узы мирские порвал.
Я понял, что среди людей мне уже боле не место:
Свершать покаянье суровое, лес меня звал…

О том, как брахман Чанакья извёл лже-Нанду

И так, день за днём проводил я в дремучей чащобе.
В обитель мою пришёл брахман, знаком был он мне.
Спросил я его – «Как живётся монаршей особе?
Твориться в Паталипутре что, поведай ты мне».

А брахман ответил на это мне – «О, Вараручи,
Когда ты покинул границы родимой страны,
Представился вдруг Шакатале негаданный случай
Отмстить королю, что убил сто сынов без вины.

Однажды министр Шакатала обдумывал планы,
Как псевдомонарха, лже-Нанду царя погубить,
Как вдруг увидал он, как брахман один очень странный,
С гримасою гнева всю землю успел перерыть.

Чанакьей его звали. Спросил Шакатала –
«О, брахман великий, зачем это делаешь ты?»
Чанакья сказал – «Мне ведь места здесь боле не стало:
Изранили ноги мне острые куши листы!»

Так вот, кто мне нужен, чтоб злого царя уничтожить!
Наверное, брахман Чанакья – посланник небес!
Сей муж самозванца убить, вне сомнения сможет:
Обид не прощает сей брахман – свершитель аскез!

К нему подошёл Шакатала, ладони слагая,
И полон почтения, к нему свою речь обратил.
«К тебе обращаюсь, надежды свои возлагая,
Чтоб ты церемонию шраддхи в дворце посетил.

Обряд непростой будет длиться тринадцать дней к ряду.
И будет награда тебе – сотня тысяч златых,
Ведь без твоей помощи не свершиться обряду:
Зову я на жертв приношенье людей не простых!

Когда приношенье окончится это святое,
На трапезе ты высочайшее место займешь.
Тебя, о, мудрец, отведу к себе прямо домой я.
В жилище моём ты весьма хорошо отдохнёшь!»

Отвёл Шакатала Чанакью домой поскорее,
А после, когда наступил приношения час,
Привёл его в царский дворец, этим почесть содея,
И всем объявил – «Этот брахман желанен для нас:

Поручено было ему совершить жертв приношенье!»
Когда же Чанакья с успехом свершил ритуал,
И время когда наступило для пира вкушенья,
Чанакья, конечно, почётное место занял.

Но был там Субандху – ещё один брахман достойный.
И он также очень хотел на то место воссесть.
Сказал он Чанакье – «Я здесь самый достойный!
И в этом собрании главный. Моё место – здесь!»

Так вспыхнула меж ними распря. Тогда Шакатала,
Обеспокоен той ссорой царю подошёл,
И доложил обо всём. Царь, немного - немало,
Из той ситуации выход, конечно, нашёл.

И царь объявил – «Пусть Субандху займёт место это
Со страхом притворным Чанакье сказал тот хитрец –
«Моей вины в произошедшем ни капельки нету:
То царь виноват пред тобою, о, великий мудрец!»

Чанакья извергнул свой гнев, словно он был вулканом,
И прядь распустил на макушке из длинных волос.
Он в ярости грозен был, схож с ракшасом – великаном.
Сверкая глазами, он страшный обет произнёс –

«Лишь семь дней пройдёт и злой царь мною будет убитый,
И после того лишь я вновь заплету свою прядь!»
Вскричал – Нанда – «Негодник, отсюда иди ты!»
Из царской светлицы сего негодяя изгнать!»

Чанакью сокрыл Шакатала от царского гнева,
И, в доме своём, как и прежде, его поселил.
Чанакья, из глаз, сыпля искры направо – налево,
Свою жажду мести царю вскоре уж утолил.

Затеял Чанакья обряд чёрной магии в доме,
А ингредиенты ему Шакатала все дал.
И через семь дней царь свалился на ложе в истоме:
В мученьях невиданных он Богу душу отдал.

А сына же псевдоправителя – Хираньягупту
Велел Шакатала шпионам скорее убить,
А настоящего сына царя – Чандрагупту
Министр Шакатала на трон поспешил усадить.

И так, свершив свою месть, Шакатала доволен,
Министром Чанакью поставил заместо себя
И в лес удалился глухой, он как ветер стал волен,
О своих сынах всей душой, непрестанно скорбя…»

Когда из уст брахмана выслушал я эту новость,
Великого горя меня поглотил океан:
Сего приходящего мира познал я суровость,
И в лёс сей явился, в своём дерзновении рьян,

С желаньем свершить поклоненье Великой Богине,
Что в этих лесистых горах пребывает всегда.
Свою эту жизнь Пушпаданты забывши доныне,
Я вспомнил, общаясь с тобой, Канабхути. О, да!

Когда же вернулось ко мне моё прежнее знанье,
Тебе я поведал «Великого Сказа» нектар.
Теперь в моей жизни поставлен уж знак препинанья,
И я поизбавлен великой иллюзии чар.

Исполнен решимости я своё тело отринуть,
Поскольку избавлен проклятия Дочери Гор.
Осталось мне тела оковы гниющие скинуть,
Направив на Бога в последней молитве свой взор.

А ты, Канабхути, вот здесь оставайся отселе,
Пока к тебе брахман Гунадхья не явится вдруг,
Что три языка позабыл. Но на самом то деле
Он – лучший из ганов, и в прежней той жизни – мой друг.

Его, со мной вместе, прокляла Парвати – Богиня
Скитаться средь люда поверхностью бренной Земли.
Мальяван его, о, мой друг, настоящее имя:
Мы с миссией тайной сюда, в мир людей, снизошли!

Ему перескажешь сей сказ ты, поведанный Богом:
Вы оба избавитесь так от проклятья сего».
Поведав всё то Канабхути, в стремлении строгом,
Ушёл Вараручи, оставив его одного.

Он в Бадарикашрам священный держал путь – дорогу,
Дабы там избавиться плоти гниющих оков.
Всю жизнь посвятив человечью Великому Богу,
На небо уйти Вараручи уже был готов…

Он шёл к своей цели, и вот, приключился с ним случай:
Дорога его привела на святой Ганги брег.
На береге этой реки увидал Вараручи,
Что брахманской касты, согнувшись, сидит человек.

Он ел корни куши – травы, их в воде полоская,
И руку порезал сей брахман листом той травы.
То зрел Вараручи, его кровушку превращая
Мистической силой своей в сок той самой травы…

Хотел Вараручи проверить того человека:
Не сильно ль заносчив тот брахман, хотел он узнать.
Послышался тот час же голос того человека –
«Я став совершенным всю Божью обрёл благодать!»

Тогда Вараручи из зарослей вышел наружу.
Покинув укрытье, он начал над них хохотать –
«Себя превратить твою кровь в сок травы удосужа
Заносчивость этим твою я решил испытать!

Пока ты, мудрец, от сего недостатка – гордыни,
Что на пути к Истине как крепостная стена,
К несчастью, не освободил своё сердце доныне.
Живущая гордость в тебе пока очень сильна.

Заносчивость – это преграда, ей нет антитезы:
Та не позволяет об Истине знанье обресть!
Ты можешь свершать сотни жизней благие аскезы:
Спасён ты не будешь, покуда порок этот есть!

Тот, чья благодетель иссякла, испита Гордыней,
Не сможет на Небо попасть, не смотря на труды.
От этого зла избавляйся, о, брахман, отныне,
И так обретёшь ты аскез своих вскоре плоды!»

Тот брахман, приняв наставление, с ним согласился,
Поблагодарив Вараручи за этот урок...
И далее уже Катьяяна в дорогу пустился
В обитель Бадари: из сердца ведь звал его Бог…

Глубокая преданность Шиве, Великому Богу,
А также Великой Богине, Его что жена,
Явила свой плод Катьяяне, великому йогу:
Пред ним появилась Богиня Парвати сама!

Она Вараручи сказала – «О, лучший из ганов,
Огнём размышленья ты бренное тело сожги!
Помог ты свершению Наших божественных планов,
На плоскости бренной, земной отбивая шаги!»

Послушал Её Вараручи и бренное тело
В мистическом пламене сжег, порождённом умом.
Он снова стал ганой, достигнув Кайласы предела,
Где даже судьба небожителя кажется сном…

ВОЛНА ШЕСТАЯ

Тем временем в образе смертного в горах лесистых
Скитался Мальяван, что имя Гунадхья носил.
Искал он Богиню, живущую в джунглях гористых.
Царю Пратиштханы сей брахман министром служил.

Он спор проиграв оппоненту, согласно обету,
Все три языка, что он знал, позабыл навсегда.
Его все успехи поэтому канули в лету:
Покинул сообщество люда, пришёл он туда.

В лесу горы Видхья по плану богини Парвати,
Мальяван узрел Канабхути и вспомнил о том,
Что ганою был он и стал человеком некстати;
Что тайную миссию должен здесь выполнить он.

Чтоб три языка не использовать в том обращеньи,
Он речи излил на пишачей родном языке.
Гунадхья сказал Канабхути: само провиденье
Столкнуло нас вместе в сем горном безлюдном леске!

Поведай же мне это дивное чудо – сказанье,
Что от Пушпаданты не так давно выслушал ты.

На нашем проклятье поставит то знак препинанья,
И небо нас встретит, цветочные свесив мосты».

Поклон свой отвесив, ему Канабхути глаголил
Тебе передам я, почтенный, великий сей сказ,
Но, всё же я очень желаю, чтоб ты соизволил
С рожденья начав, мне поведать о жизни рассказ».

О том, как был рождён Гунадхья

Гунадхья промолвил – «Рассказ о себе, очень краткий
Тебе я поведаю, друг мой…Страна одна есть.
Она Пратиштханой зовётся. Всего в ней в достатке…
И град Супратиштхита очень красивый в ней есть…

Там жил Сомашарман, род брахманский крася собою.
В молитве и жертв приношеньях он преуспевал.
Сынов породил он двоих со своею женою:
Их Ватсой и Гулмой тот благостный брахман назвал.

Была у него и Шрутартха – красавица дочка.
Со временем брахман тот умер совестно с женой.
Так, в жизнях людей быстро ставится жирная точка:
Того не желая, уходят они в мир иной…

И о сестре тогда стали заботиться братья.
Однажды в их жизни случилась большая беда:
Беременной стала вдруг девушка эта, некстати,
Законного мужа при том не имея. О, да!

Естественным образом Ватса и Гулма, два брата,
Друг друга в невиданном стали грехе обвинять.
Заметила это Шрутартха, сказав непредвзято –
«Не надо друг друга в грехе этом подозревать!

Послушайте, братья меня вы. Есть царь змей Васуки
У брата Васуки есть сын, Киртисеной зовут.
От стрел бога Камы весьма нестерпимые муки
Испытывать стал он, однажды узрев меня тут.

А я ж омовенье свершала как раз в это время,
И он мне открыл родословную сразу свою:
Что он представляет собою змеиное племя,
И имя назвал. Так свершили мы свадьбу свою

Согласно гандхарвов обычаю, о, мои братья.
Он брахман согласно природе, законный мой муж!»
В ответ же сказали с великим сомнением братья –
Священную правду сказать ты себя удосужь!»

В ответ на всё это Шрутартха призвала супруга.
Змеиного рода царевич пред братьями встал –
«Сестра ваша, Ватса и Гулма, мне ныне супруга:
Себе её в жёны, без спора, законно я взял!

Апсарой была она ране. Согласно проклятью,
Она, вместе с вами упала на бренную твердь.
Рождение сына пределом послужит проклятью:
Вам в Небо откроет врата после этого смерть».

Царевич змеиный, своё сказав, веское слово,
С открытыми ртами оставив двух братьев стоять,
Исчезнув тотчас…Преисполнена духа святого,
Родила сыночка в положенный срок моя мать.

Я есмь её сын. И едва я на свет появился,
Раздался из Неба божественный голос тогда –
«Вот, брахман Гунадхья для миссии тайной родился:
Он, будучи ганой, во благо явился сюда!»

И так, мои дяди и мать, уж проклятья лишёны,
Когда пришло время, в небесные сферы ушли.
Оставив земные внизу, под собой, рубиконы,
Они небожителей статус опять обрели…

Так стал круглым я сиротою. От скорби избавясь,
Решил я покинуть страны Пратиштханы предел.
Далёко на юг в путешествие вскоре отправясь,
В тех южных краях я обрёл свой желанный удел.

Прошло уже время и я, наконец обучился,
И в знанье священном великую радость обрёл.
В науках различнейших я донельзя отличился,
Учёного мужа себе обретя ореол.

Так, цели заветной достигнув, решил я вернуться
В страну Пратиштхану, во град, где я детство провёл.
В его атмосферу дабы поскорей окунуться,
А также себя проявить, я летел а не шёл…

Рассказ купца Мушаки о том, как он разбогател

Пройдя свой нелёгкий маршрут вместе с учениками,
Уставший в дороге, вступил в Супратиштхиту я.
Красивый сей град, наконец, поздоровался с нами…
Воскликнул тогда я – «А вот и столица моя!»

Сей город большой процветал и был очень прекрасен.
Жрецы в одном месте там гимны святые поют;
Философов спор в ином месте, что людям не ясен:
Они аргументы друг другу свои выдают;

А в третьем же месте в азартные игры играют:
Собаку в том съевший, богатство обрящет себе;
В четвёртом же месте своё ремесло обсуждают
Купцы разных рангом, собравшись на радость себе…

Один среди них говорил – «Что тому удивляться?
Ведь будучи даже в ужасных тисках нищеты,
Купец настоящий сумеет в достатке подняться
До очень большой, уверяю я вас, высоты!

Богатство своё я добыл, ничего не имея.
Когда ещё был я в утробе, скончался отец,
А жадные родичи, капли стыда не имея,
Всё разворовали, что нажил мой папа-купец.

Моих жадных родичей полнила чёрная злоба,
И мать мою бедную те собирались убить.
В родстве состоя с упырями, смотреть нужно в оба:
Чуть-чуть зазевался и всё – тебе боле не жить!

Спасая себя и меня, моя мать убежала…
У моего папы был верный и преданный друг:
В его доме жить моя матерь сбежавшая стала,
И в том же жилище она родила меня вдруг

Так, матерь моя, что до смерти была верна мужу,
Еду добывала мне крайне тяжёлым трудом.
Быть бедною вдовушкой, нет наказания хуже,
И, коль я не прав, о, купцы – разрази меня гром!

Когда я подрос, то она, в непрестанной заботе,
Наставника для моего обученья нашла:
Так грамоту выучил я, преуспел также в счёте…
А после того моя мама меня позвала

И молвила мне – «А теперь торговать принимайся:
Ведь в жилах твоих течёт, сын мой, купеческая кровь!
К купцу Вишакхиле поэтому ты отправляйся:
Он к помощи бедным питает большую любовь.

Даёт беднякам он порядочным, сын мой родимый,
Заради торговли свой разнообразный товар.
Ступай поскорее к нему и тогда поглядим мы:
Ему помогая, быть может ты снимешь навар.

Пошёл я к нему и попал в то же самое время,
Когда Вишакхила купецкого сына ругал –
«Хотя ты и отпрыск купца, но ты словно бы бремя:
Я столько тебе золотых бесполезно отдал!

Всегда пребываешь ты предо мной в укоризне.
Туда повернись ты, левее, купецкий сынок!
Гляди: на полу лежит крыса без признаков жизни:
Купец по-призванью на ней бы навар сделать смог!

А ты ж, те монеты, что я тебе выдал, в надежде,
Сберечь не сумел даже, что ж тут про прибыль сказать!»…
Войдя к Вишакхиле в поношенной старой одежде
Я молвил с порога – «Изволь мне ту крысу отдать!»

Я взял эту дохлую крысу. Купцу ж, Вишакхиле
В расписке своей обещал прибыль с крысы вернуть.
Купцу, что смеялся, сказал я – «Мне это по-силе,
Ведь я настоящий купец!», и отправился в путь…

Другого купца встретил я. Он держал дома кошку
Две горсти гороха он мне за ту крысу отдал…
Горшок я наполнил водой и изжарил горошку
И дожидаться своих покупателей стал.

Уселся я на перекрёстке под древом шалмали.
С почтеньем большим лесорубам я то предлагал,
Что после тяжёлой работы изрядно устали.
Из них кое-кто мой горох по пути пожевал.

Сии дровосеки, безмерно довольные мною,
Достали по чурке – по две из вязанок своих.
Вот так расплатились сии лесорубы со мною.
Горох мой поджаренный был весьма кстати для них.

Поленья сии на базаре продал я скорее,
И больше гороха купил, чтоб торговля пошла.
И следующий день для меня оказался щедрее:
Продажа гороха дров целую ношу дала.

И так, каждый раз торговал я и снова и снова,
И денег такою торговлей я поднакопил.
И вскоре у тех дровосеков товару лесного
За несколько дней их работы я оптом скупил.

А далее, внезапно дожди проливные настали,
И, по той причине таскать в этот город дрова
Все те лесорубы, как будто один – перестали
И я очень дорого продал свои те дрова.

А на эти деньги торговую лавку открыл я.
И мой утвердился достаток с тем шагом тогда.
А после того я, торгуя, достиг изобилья:
Богат и удачлив я стал постепенно. О, да!

Велел я тогда изготовить из чистого злата
Большущую крысу. Отдал я ту крысу купцу,
Промолвив ему – «О, купец, я скажу непредвзято:
Ты той дохлой крысой помог очень сильно юнцу!»

Услышав слова те, купец Вишакхила довольный,
Отдав за меня свою дочь, породнился со мной.
Прозвал меня Крысой за это весь город наш стольный:
Так имя Мушака с тех пор утвердилось за мной.

Так, будучи беден, как крыса, живущая в храме,
Богатым я стал донельзя, дорогие купцы!»
История жизни твоей вся полна чудесами!»:
С большим изумленьем на то отвечали купцы.

Ведь, не удивиться тому как рисует художник
Картину, где нету основы для красок – холста
Весьма тяжело: в любом деле основоположник
Несёт вдохновенье, начав жизнь с пустого листа».

О том, как один брахман учился мирской хитрости

В другом месте града увидел я рядом с собою
Стоящего брахмана, что Самаведы знаток,
Которому злато досталось счастливой судьбою.
Ему предстояло по жизни пройти свой урок.

Ему сутенёр один молвил – «Зачем тебе злато?
Ведь брахман не должен себя этим обременять,
Насущный хлеб брахманов, молвлю тебе непредвзято,
По милости Бога никто не сумеет отнять.

Пошёл, поучится бы хитрости сего мира!»
Ответил тот брахман-глупец – «Кто же учит сему?»
Промолвил ему в ответ сводник с улыбкой вампира –
«Чатурика, местная шлюха научит тому!

Ты к ней приходи на приём: она ждать тебя будет!»
«А что же я делать там буду?»: глупец отвечал.
Сказал сутенёр ему – «Правда святая рассудит:
Чтоб хитрость обресть, нужно, чтоб ты ей злато отдал!

Своим поведеньем смиренным и благопристойным
Её благосклонность ты можешь сполна обрести:
Так хитрость обрящешь сполна ты, о, брахман достойный.
Удачи тебе я желаю на этом пути!»

Знаток Самаведы послушав ту речь сутенёра,
Тотчас устремился к той жрице любви домой.
Все глупого брахмана приняли за ухажёра…
Чатурика молвила – «Ну, заходи, котик мой!»

Тогда недоумок Чатурике молвил с почтеньем –
«О, славная женщина, я буду твой ученик.
Пускай на меня чрез тебя снизойдёт озаренье:
Меня научи ты, чтоб в хитрости тайны я вник!»

Все те, кто там был у шлюхи, вдруг расхохотались…
Развёл свои руки глупец – «Почему им смешно?»
Но люди от смеха едва ль не по полу катались:
Причину их смеха понять дураку не дано.

Затем этот брахман, пребудучи в творческом раже
Противным весьма голосом Самаведу запел.
Все сводники зрели как он, пребывая во блажи,
Был словно петух, что на жердь на рассвете взлетел…

Устав потешаться, те стали глаголить друг другу –
«Откуда явился сюда сей смешной петушок?
Заместо того, чтоб Чатурики принять услугу,
Он нас заставляет всем скопом испытывать шок.

Давайте-ка сим полумесяцем прямо по шее
Хриплоголосого дурня сейчас наградим,
А после спровадим отсюда как можно быстрее!»
Подумал глупец, что желают разделаться с ним

Ударом стрелы, чьё навершье остро словно бритва,
Являет собой полумесяц, срубив так главу.
И сразу закончилась этого дурня молитва:
Исчез он, сверкая ступнями как сон наяву,

При этом истошно крича – «Я уже научился
Мирской этой хитрости!». Пробежав целый квартал,
Напротив того сутенёра он остановился,
Который его к проститутке той местной послал.

И всё рассказал что случилось. Сказал этот сводник –
Вести себя там благопристойно тебя я просил.
Предел твоей глупости не обозначен, негодник…
Чтоб распевать Веды, ты шлюхи жильё посетил?»

Над ним посмеявшись, пошёл сутенёр к проститутке –
«Верни, о, Чатурика злато барану сему!»
В душе того дурня опять расцвели незабудки
Когда она злато то возвратила ему…

Такие вот сцены я видел на улицах града
Едва ль не на каждом шагу… И, вот царский дворец:
Его украшала с прекрасной резьбой колоннада,
И Зал Совещаний, что архитектуры венец…

Окружённый учениками, тот зал посетил я.
Узрел я там Сатавахану, владыку страны.
Царила вокруг государя сплошная идиллья:
Царя окружали из свиты придворной чины.

Похож был правитель на Индру, Царя Поднебесья,
Окружённый министрами, он, словно Солнце – сиял.
В науках сведущ, полон мудрости и благочестья,
Министр Шарваварман всю челядь царя возглавлял.

Я благословил то собранье и Сатавахану.
Мне был государем оказан особый почёт,
Ведь весь антураж его, сходный собой океану,
Монарху шептал – «Сам Гунадхья пришёл сюда! Вот!

Сей муж знаменитый, Гунадхья, великий учёный,
Вмещает в себе всевозможных наук океан;
Он всех ожиданий собой превзошёл рубиконы;
В своей добродетели этот мудрец постоян!»

Услышав всю эту хвалу, царь страны Пратиштхана
Приблизил меня к себе. Сразу ж министром я стал,
И о государстве принялся заботиться рьяно;
И, кроме того, своих учеников обучал.

Однажды вдоль брега реки я пошёл прогуляться,
Узря там красы неземной удивительный сад,
Что схож на сад Нандана. Не перестав удивляться,
Я зрел сие диво и был до безумия рад…

Сей сад имел имя «Творенье Великой Богини»
Спросил я садовника, как сей шедевр возник.
Сказал мне садовник, как то свершилось доныне –
«Сюда пришёл брахман однажды, что духом велик

Он пост соблюдал и иные творил епитимьи
И он основал этот сад и красивейший храм
Там люди собрались, спросив – «Ты скажи своё имя,
А также историю сада поведай ты нам

И брахман смиренно  поведал историю жизни
«На бреге Нармады – реки есть держава одна
Её Бхарукаччха названье. В пределах отчизны
Хлебнул я из чаши страданий до самого дна

Я нищ и ленив был и граждане этой державы
Мне милостыни не давали, я впроголодь жил
Так жизнь ненавидя, лишён пропитанья и славы,
Скитаться в святые места я оттуда отбыл.

Купался в священных прудах я, по миру скитаясь
И в лес горы Виндхья священный однажды пришёл.
В грехах своих прошлых рождений безудержно каясь,
Великой Богини я храм в этих дебрях нашёл.

Почтив её образ, подумал я – «Радость приносят
Великой Богине, Проматери всех трёх миров,
Те люди, что ей с почитаньем жертву приносят
Из всяческих птиц и животных и прочих даров.

Поэтому в жертву себя принесу я ей ныне,
Ведь дурень подобен скоту всею сутью своей.
Вся слава жене Бхагавана, Великой Богине.
Я ради Неё оборву череду своих дней!»

Решив так, я взял в руки нож и занёс над собою
И голос Богини раздался тогда из Небес –
«Сынок дорогой мой, я очень довольна тобою.
В своей этой жизни не стоит терять интерес!

Себя не изволь обезглавить, живи здесь отныне,
Довольна я буду тебя пред собой лицезреть!»
Блаженство обрёл я так даром Великой Богини
Что мне не дали перед ликом её умереть.

С тех пор меня жажда не мучила, а также голод,
Поэтому мне не потребны питьё и еда.
Жара для меня не беда и ужаснейший холод,
Ведь образ Богини я зрю в своём сердце всегда!

Однажды ко мне обратилась Богиня Благая –
«Ступай-ка в страну Пратиштхану, слуга верный мой.
И сад вырасти для меня на земле того края»
И дав семена мне, Богиня простилась со мной.

И так, исполняя веленье Великой Богини,
Сюда я явился и дивный сей сад посадил.
«Твореньем Богини» его называйте вы ныне,
Извольте хранить его люди по мере всех сил.

Закончив глаголить своё это повествованье,
Сей брахман тотчас исчез у людей на глазах…
Такую историю дивную слышал я ране
О «Саде Богини», принёс что нам множество благ.

Садовника повествование выслушав это,
Я в город вернулся назад». Канабхути спросил –
«Немного пролей ты на эту историю света:
Царя Пратиштханы за что так отец окрестил?»

О царе Сатавахане

Промолвил Гунадхья – «Услышь мой ответ, Канабхути,
На этот, заданный тобою уместный вопрос.
Рассказ удивителен этот по всей своей сути,
Но это, скажу тебе, друг мой, не апофеоз…

Жил царь Дипакарни, владыка страны Пратиштхана:
Тот царь прославляем за мужество, люд защищал.
Держава его была для басурман невозбранна.
Жену он имел, Шактимати, красы идеал.

Питая нежнейшие чувства к любимой супруге,
Царь был без ума от неё, всей душою любя.
Однажды царица, гуляя в саду, на досуге,
Перед искушеньем поспать не сдержала себя.

Царицу змея укусила, пока она спала,
И так, Шактимати оставила мир под Луной…
Скорбел государь очень сильно: супруги не стало,
Бездетным остался монарх, разлученный с женой…

Другую жену не желал себе этот правитель,
Хотя, не имея потомка, он сильно страдал.
Однажды Махешвара, Града Трипуры Губитель,
Явился к монарху во сне и с улыбкой сказал –

«Ты, царь дорогой, вскоре мальчика в джунглях узреешь,
Который воссел на спине здоровенного льва.
Его, сделав принцем, ты благо всем людям содеешь!
Надеюсь по-сердцу, пришлись тебе эти слова…»

Проснувшись, царь вспомнил о сне и был рад тем безмерно
И вот, он, однажды, поехал охотиться в лес.
Вниманье царя привлекла быстроногая серна:
Гоняясь за нею, он в дебри глухие залез.

И так, оторвавшись от стражи, на бреге озёрном,
В большом удивленье, монарх выпустил лук.
Себя ощутил он как будто во сне иллюзорном,
Ведь царь увидал пред собой диво дивное вдруг…

То мальчик, что Солнцу подобен своею красою,
На львиной спине восседавший. Лев воду лакал.
Пока этот лев упивался озёрной водою,
Правитель, не целясь, стрелой в него острой попал.

Едва лишь стрела к шкуре льва того прикоснулась,
То зверь превратился в небесной красы существо.
Царю оно молвило – «Ты проявил ко мне милость:
Проклятье висело на мне – со зверями родство!

Я якша. Моё имя – Сата. С самим Якшараджей,
С Богатства Подателем, мы всегда были дружны,
Но в мире всё шатко и быть небожителем даже
Чревато ужасным паденьем, владыка страны!

Однажды увидел я дочь мудреца, что купалась:
Она была, царь-государь, красоты идеал.
При виде красавицы этой моё сердце рвалось
Покинуть пространство груди, свой родной ареал!

Как будто бы сам Купидон стал посредником нашим:
Согласно гандхарвов обычаю мы с ней сошлись
И стали супругами. Но, всё же, родичам нашим
То было не по-сердцу и они гневом зажглись.

Все родичи моей жены нас обоих прокляли,
И их приговор был, вне всяких сомнений – суров –
«Негодные грешники вы рода честь замарали:
За этот проступок вы станете парою львов!

Скитаться вы будете в этом ужасном обличье
Достаточно долго, прибежища не находя.
К тебе, наша дочка, вернётся природа девичья,
Когда разрешишься  от бремени, сына родя.

А ты станешь якшею снова, когда в быстром лёте
К тебе прикоснется стрела, пущена тетивой.
Избавишься так ты от льва отвратительной плоти,
А также желанья бродить по дороге кривой!»

Так, мы парой львов стали тут же. Позднее немного
Супруга моя понесла плод во чреве своём.
С рождением сына открылась ей в Небо дорога:
Она умерла, и мы с сыном остались вдвоём.

Я сына взрастил своего, львиц использовав местных:
Те поочерёдно кормили его молоком.
От плоти звериной объятий достаточно тесных
Я нынче избавлен тобой, царь, и в небо влеком.

Согласно тому, что мне те мудрецы предсказали,
Ты моего сына, властитель державы, прими.
Небес повеленье исполнить дабы в идеале,
Ты мальчика, словно бы ока зеницу, храни!»…

Так речь свою вымолвив, якша по имени Сата
В пространстве растаял, как будто туман поутру.
И царь Дипакарни, приняв те слова непредвзято,
Вернувшись, сего мальчугана представил двору.

Поскольку он ездил на Сате, ребёнка назвали
Сатавахана и он унаследовал трон.
Монарх Дипакарна, чтоб долг свой свершить в идеале,
Отдав сыну царство, ушёл из монарших хором.

В лесу поселившись, предался король покаянью,
А Сатавахане подвластен стал мир под Луной…»
И так, рассказав Канабхути то повествованье,
Гунадхья продолжил глаголить рассказ основной –

О том, как важно знать грамматику и сколько времени нужно, чтобы ей обучиться

Вот, праздник весны наступил и царь Сатавахана
Решил свой досуг провести в этом самом саду,
Которым гордиться безмерно страна Пратиштхана…
«Творенье Великой Богини» имел я в виду…

Он долго там тешился, словно бы Рая Правитель
В саду Нанда-нандана, что коротает досуг.
Совместно с царицами этот страны повелитель
Купался в пруду, окружённый заботою слуг.

И так, вместе с жёнами, царь в том пруду развлекался:
Они воевали, плеская друг в друга водой.
Игрой со своими супругами царь наслаждался,
И тешился всласть сплошь окружённый водной средой.

Различнейших красок являя собою феерию,
Царя окружал разноцветных цветов океан.
Монарх Пратиштханы, в весны погружён эйфорию,
Смеялся от счастья и вел себя словно бы пьян…

Царь брызгал водой, ударяя по ней своей дланью.
Царицы, пища от восторга, плескали в царя.
Они наслаждались, как дети, той шуточной бранью,
Желаньем победы над Сатаваханой горя.

И царь наслаждался всем этим, смотря на их лица,
Которые были покрыты цветочной пыльцой.
Достоинств полна была каждая эта царица.
Похожа на розу, что поутру вскрыта росой…

Одежды намокли цариц, облепив собой тело,
Все прелести их предоставив царю напоказ.
На шеях цариц и запястьях их злато звенело,
И царь в эйфории не мог оторвать своих глаз…

А сари из шёлка, что были расцветок различных,
Как ветер срывает цветочки, срывал государь.
Сокрывшись в саду этом от пересудов публичных,
Свободны, как ветер, играли царицы и царь…

Царица одна с тонким станом и тяжелым бюстом,
Весьма утомилась от этих весёлых забав,
Спасаясь царя, что давал отдохнуть своим чувствам,
И брызгал водой на неё, до сих пор не устав.

Сказала она – «Перестань на меня брызгать воду!»
Услышав всё это, правитель на слуг посмотрел –
«Модаков – сластей принесите сюда – прямо в воду:
И чтобы побольше!»: царь, хлопнув в ладони, велел.

Царица, услышав приказ этот, захохотала –
«О, царь дорогой, эти сласти мне здесь для чего?
Не брызгай водой!»: я тебе на санскрите сказала.
Неужто неграмотен ты? Не пойму ничего…

Двухсловсочетаньетобыло«Ма»и«Удакайе»
А дале царица царю объяснила их смысл…
«В науку грамматики, царь-государь, не вникая,
Ты смотришься глупо!» развила та далее мысль.

И все рассмеялись вокруг и монарх Пратиштханы,
Великий почувствовал стыд, словно рак, покраснел.
Державы правитель, скрывая сердечные раны,
В свою колесницу златую с поспешностью сел.

Так был тот закончен пикник, оборвавшись нежданно…
Смертельно обиженный царь в свой вернулся чертог.
Он в скорби великой тонул, как в волнах океана,
И вял постепенно, как брошенный наземь цветок…

Тяжёлые думы владыку страны одолели
От пищи, а также воды отказался король.
Молчал на вопросы, как будто бы он не при деле.
Застыв, словно камень, правитель вошёл в эту роль…

Терзался правитель, не зная не сна, ни покоя:
То ль смерти искать, то ль учёности, думал тот царь.
Все спрашивали друг у друга – «Что ж это такое?
Совсем впал в уныние наш дорогой государь!»

О том состоянье царя, донельзя безотрадном,
Проведал я и Шарваварман. Подумали мы,
Что хворь обуяла правителя, будь та неладна…
И, вот, слугу царского вскоре увидели мы.

Слуга Раджахамса сказал – «Я не видел доныне
Царя в состоянье печали, что ночи под стать…
Царицы сказали, что спеси полна и гордыни,
Одна из жён царских смогла счастье отнять.

То дочь короля Вишнушакти, что знает науки,
Царю причинила с агонией сходную боль».
Плетями повисли у нас от вестей этих руки,
И молвили мы в унисон – «О, несчастный король!»

Задумался я – «Коль страданье на уровне тела
Свалило царя, то позвали бы мы докторов…
Здесь что-то иное владыку страны одолело…
Здесь выявить трудно причину, основу основ…

Царь Сатавахана обычно всегда процветает:
Он молод, силён и богат и прекрасен собой;
Его государство врагов и в помине не знает;
В народе владыку страны очень любит любой.

С чего бы царю так кручиниться: в этом загадка…»
И тут Шарваварман сказал – «Я причину нашёл!
Царь думает в скорби – «Моё положение – шатко,
Ведь в грамоте я обученье, увы не прошёл».

Царь думает – «Глуп я, увы, надо б мне обучиться!
Дошло до меня, о, Гунадхья: жестоко весьма
Над ним посмеялась сегодня младая царица,
Гордится собой что, имея палату ума!»

В подобных раздумьях мы ночь до утра коротали…
Когда ж горизонт обагрила собою заря,
В монарха покой мы зашли, хоть туда не пускали,
Желая спасти поскорей бедолагу – царя.

Я шёл в авангарде, министр Шарваварман за мною.
Спросил я владыку – «По что ты кручинишься, царь?»
Сидел неподвижно сей муж, управлявший страною,
Ведь был ко всему безучастен в тоске государь

Тогда Шарваварман к царю обратил своё слово –
«Послушай, державы владыка, будь добр ко мне.
Рассей свою скорбь, государь, и возрадуйся снова:
Послушай, какой вещий сон нынче виделся мне.

Узрел я падения лотоса с точки зенита:
На твердь Земли-матушки тот дивный лотос упал.
Его сердцевина была лепестками закрыта:
Божественный юноша лотос вскрывать этот стал.

И вышла из лотоса дева, во всём белоснежном;
В уста твои она проникла, страны государь…»
Тонувший в великой тоски океане безбрежном,
Раскрыл, наконец-то уста свои батюшка-царь –

«Скажите, министры, пожалуйста, сколько ж учиться
Придётся мне грамоте, что выше всяких наук?
Безграмотен я и не в силах с бедой той смириться,
В уме претерпев превеликое множество мук.

Зачем серебро мне и чистого золота груды?
Зачем королевство и власть над народом его?
Зачем мне сапфиры со звёздами и изумруды?
Вся пышность и слава глупцу, не пойму: для чего?»

Тогда я промолвил – «Обычно процесс обученья
Собой занимает двенадцать и более лет,
Но я, дорогой государь, преисполненный рвенья,
Тебя обучить обещаю всего за шесть лет…»

Но тут Шарваварман вмешался, прервав моё слово –
«Как мог ты такое сказать государю-царю?
Царю наслаждаться с рожденья удел уготован,
И я тебе нос, словно малому чаду, утру!

Тебя, о, божественный, я обучу за полгода:
Грамматику так ты освоишь – венец всех наук…»
Во гневе воскликнул тогда я – «Не ведая брода
Чрез море решил перейти ты, любезный мой друг!

Коль через шесть месяцев ты своё выполнишь слово,
В грамматики знанье владыку страны посвятив,
То я, Шарваварман, при всех присягаю сурово,
Пред Правдой священною вечную душу смирив:

Забуду санскрит и пракрит и язык местный – бхашу!»
Сказал Шарваварман – коль не обучу я царя
Я обувь возьму твою и голову ей украшу,
В теченье двенадцати лет, тебе славу творя!»

Ту выпалив речь, Шарваварман тотчас, удалился,
А я, повернувшись, направил шаги в дом родной.
А Сатавахана ж при этом воодушевился,
Тот спор услыхав Шарвавармана вместе со мной –

Желанье моё об учёности осуществимо!»:
Так думал царь Сатавахана, владыка страны.
А вот Шарваварман подумал – «Я выстрелил мимо…»
Сомнений исполнен мудрец был и чувства вины…

Расстроенный очень мудрец всё поведал супруге.
Она огорчилась весьма и сказала тогда –
«В сем споре с Гунадхьей, скажу я тебе на досуге:
Ты шансов имеешь не много, но то – не беда.

Есть способ один: то Кумаре свершить поклоненье.
Его покровительство должен ты, муж мой, обресть.
На этом на слове поставь ты своё ударенье,
И с благоговеньем воздай Шестиликому честь!»

С восходом министр Шарваварман от сна пробудился
Исполнен желанья Кумару удовлетворить.
И в храм Шестиликого он в путь-дорогу пустился,
Пред этим решившись не есть и водицы не пить.

Узнал от шпиона я, куда пошёл Шарваварман,
И сообщил о всём том государю-царю.
Сказал повелитель – «Посмотрим, как наш Шарваварман
Исполнит свой замысел. Я любопытством горю!»

И тут обратил свои речи к правителю царства
Один его воин: его Сингхагуптой звали –
«Послушай меня, о, великий глава государства.
Твоё горе видя, я, стал, словно кит на мели.

Тогда я отправился в Чандики храм, что за градом,
Дабы пред Богиней главу свою в жертву принесть,
Чтоб благо содеять тебе сим кровавым обрядом,
И ты смог желаемое этой жертвой обресть.

Когда я пришёл в этот храм и предстал пред Чандикой,
И выхватил меч из ножён, чтоб главу им отсечь,
Вдруг голос раздался из Неба Богини Великой –
«Герой Сингхагупта, изволь спрятать в ножны свой меч!

Не делай сего. Повелителя царства желанье
Вне всяких сомнений исполнится. Благо тебе!»...
Тебе о всём том доложить приложил я старанья…
Удача, о, царь, я так думаю: светит тебе!»

Так, поговорив с государем, тот доблестный воин
Шпионов отправил следить за министром страны,
Чтоб был государь Пратиштханы отселе спокоен,
И зрел по ночам, улыбаясь, цветистые сны.

Тем временем, ветром питаясь, молча по дороге,
Добрался министр до храма Кумары вконец.
С трудом превеликим его донесли туда ноги:
Они от поста и жары были, словно свинец.

И там, в сводах храма сын Парвати, бог Картиккея
Подвижничеству Шарвавармана рад был зело
Так царства министр, душою своею радея,
Желание выполнил, что в его сердце жило.

А посланные Сингхагуптою соглядатаи,
Всё то увидав, доложили царю впопыхах.
Царя впечатлила история эта святая:
Он рот растянул до ушей, громко вымолвил –«Ах!»

Был рад тому Сатавахана, а мне стало больно:
Так гуси грустят лишь завидев гряду синих туч,
Тогда как чатаки себя ощущают привольно,
Средь струй дождевых под покровом сгустившихся туч…

И вот, наконец-то, Кумарой одарен, явился
Министр Шарваварман и начал царя обучать.
Царь Сатавахана в учёбе своей отличился,
Прилежен, старателен, что у него не отнять.

Чего только не совершиться по милости Бога?
И царь обучился наукам в положенный срок.
Народ ликовал об успехах монарха премного,
И царь воспарил над землёю, не чувствуя ног…

Почтил Шарвавармана царь, одождив жемчугами,
Великую почесть учителю этим воздав.
Страну Бхарукаччху, что меж Нармады берегами
Принял Шарваварман довольный, царём её став.

Ну а Сингхагупта, который царя успокоил,
Ему доложив об успехах министра его,
Был также сполна награждён. Царь его удостоил
Богатства и почестей и остального всего.

Царица же эта, возникших событий причина,
Которая дочью царя Вишнушакти была,
Достигла главнейшей царицы почётного чина,
Любимой супругой монарха. Такие дела…

ВОЛНА СЕДЬМАЯ

Министр Шарваварман исполнил своё обещанье,
По милости Бога, что на плечах носит шесть лиц.
А я ж обречён был, тот спор проиграв, на молчанье,
Но не покидал королевского дома границ.

Пришёл я к царю и увидел как брахман читает
Придуманный им же самим замечательный стих
А царь-государь декламации этой внимает.
Прочтя это произведенье, брахман утих.

Монарх перевёл этот стих на санскрит самолично,
И все, кто присутствовал, рукоплескали ему.
Действительно царь перевёл этот стих на «отлично»…
Король, глядя на Шарвавармана, молвил ему –

«О, полный величия славный духовный учитель,
Изволь рассказать, как тебе Картикея помог.
Ведь всяких чудесных историй я ярый ценитель,
Поэтому этот вопрос не задать я не мог».

Тогда Шарваварман поведал историю эту –
«Ушёл я отсюда, печать на уста наложив,
Постясь «насухую». Так будучи верен обету,
От подвига этого я был едва-едва жив…

Когда оставалось до храма пройти мне немного,
Весьма ослабев, я на землю свалился без чувств.
Увидел воочию я Шестиликого Бога,
Услышал я веское слово из Божеских уст –

«Встань, сын мой, скорее: к тебе повернётся удача!»
Услышав слова эти, что, как нектар из небес,
Вскочил я божественной волей. А как же иначе –
Вся немощь моя потеряла ко мне интерес.

Тогда преисполнен великого благословенья,
Весьма благодарен, я к храму Кумары пришёл.
Как должно в пруду близлежащем свершил омовенье,
Я, с трепетом в сердце чрез храма порог перешёл.

Явился тогда предо мною тот Бог Шестиликий,
И по его воле вошла Сарасвати в меня;
Затем изрекли все шесть уст Копьеносца – Владыки
Грамматики сутру, дабы просветить меня,

А я же, услышав её, со своим легкомысльем
Иную изрёк, что родилась в уме моём вдруг…
Тогда объявил мне тот Бог – «Коли б ты свои мысли
Не высказал в сутре своей, мой любезнейший друг,

То это ученье грамматики, что я поведал
Панини грамматике бы положило конец!
О, сын дорогой мой, учение, что я передал
В миру средь людей утвердится теперь наконец!

Назвётся Катантрой ученье, данное мною:
По причине краткости так назовётся оно.
С Панини грамматикой будет оно основною:
Так, Неба велением быть ему здесь суждено.

Бог Сканда продолжил, открыв мне учение слова –
«Был царь твой в рождении прежнем святым мудрецом.
Он был ученик Бхарадваджи, постился сурово.
В нелёгком своём аскетизме он был молодцом.

Но из-за того, что узрел он отшельника дочку,
И в нём воспылала полыменем яростным страсть,
То все мудрецы в его жизни поставили точку,
Заставив его чрез проклятье на Землю попасть.

Она обречённая также с ним вместе упала,
Познав на себе мудрецов справедливую месть.
Женой его первою она в одночасии стала.
Царь Сатавахана, как раз то, мудрец тот и есть.

Когда он с тобою увидится, то все науки,
Сомнения нету: он преодолеет легко»…
Кумара простёр в своём благословении руки,
И тут же исчез как пролитое в пруд молоко…

Когда ж я тот храм покидал, то пуджари – священник
Поднёс мне дымящийся рис, чтоб я глад утолил,
Но чудо свершилось: я рис этот ел в понедельник,
И вторник и каждый день ел, а он всё не убыл».

Поведав историю эту, чудес где немало,
Министр Шарваварман умолк, наклонившись слегка…
Пошёл царь туда, где волною плескала
И шлейф вод влекла Гадавари, святая река…

О жизни Гунадхьи в лесу

Верша свой молчанья обед за своё пораженье,
От дел государственных я далеко отошёл,
И мне захотелось уйти, чтоб жить в уединенье,
И с этим желаньем к царю я тогда подошёл,

И жестами я говорил королю Пратиштханы
От милости царской меня ныне освободить.
Сказал мне монарх – «О, министр, твои речи странны:
Изволь под опекой моей ты в дворце моём жить!»

Но, всё же, упорство царя удалось размягчить мне,
И он отпустил меня в лес с неохотой большой –
«Без твоего общества, мудрый министр как быть мне?
Но я разрушать не посмею сей замысел твой…»

Я учеников взял двоих и тот город оставил,
Решившись на жизнь в аскетизме в суровых лесах.
В лес Виндхья безлюдный и дикий, я шаг свой направил,
Богиню чтоб зреть там, дающую множество благ.

И вот, мне явилась однажды во сне, та Богиня,
Мне дав повеленье тебя, Канабхути, найти.
Я спрашивал многих людей, говоря твоё имя,
И мне присудилось сюда, наконец-то, прийти.

Увидел пишачей я множество здесь пребольшое,
И слушая их болтовню, я усвоил их речь.
Так я немоты был избавлен, радея душою:
В сем лесе пребудучи благо сумел я извлечь.

Поскольку пишачей язык – не пракрит и не бхаша;
И также язык их – не есть благородный санскрит.
Спросил я – «Кто здесь Канабхути?» А братия ваша,
Услышав вопрос, мне сообществом все говорит –

«Наш вождь, Канабхути, ушёл к городу Удджаини».
Исполнен терпения, я стал тебя ожидать.
И вот, дорогой Канабхути, вернулся ты ныне,
Божественный сказ дабы мне поскорей передать.

Увидев тебя, я приветствия высказал слово,
Заради того применяя пишачей язык…
И я тут же вспомнил картины рожденья былого,
И в сферы божественных тайн в одночасье проник»…

Гунадхья умолк и завёл свою речь Канабхути –
«Послушай меня, как узнал я, что ты уже здесь.
Есть друг у меня Бхутиварман, провидец по-сути:
Хотя он и ракшас, но, всё ж, я воздам ему честь.

Пошёл я в чащобу, в окрестностях что Удджаини,
Дабы с ним увидеться и ему задал вопрос –
«Сколь долго проклятье на мне лежать будет отныне?
Ответь мне, пожалуйста, друг Бхутиварман, всерьёз».

А он мне ответил – «Под Солнцем ракшасы без силы:
Ты ночи дождись. Когда в небе засветит Луна,
И с нею все звёзды зажгутся, что сердцу столь милы,
Удовлетворить тебя, друг мой, смогу я сполна!»

Когда день прошёл, наконец, и Луны полукружье
На небе полночном взошло, я спросил у него –
«Когда ночь фатой своей чёрной вскрывает окружье,
Все духи радеют. Скажи, о, мой друг: отчего?»

На то Бхутиварман ответ дал весьма однозначный –
«Послушай, что Шанкара Брахме на это сказал –
«Бессильные днём, все они потому ходят мрачны,
Что Солнца сиянье для них – это не идеал.

Их Солнца лучи изнуряют до изнеможенья,
Поэтому ночь для злых духов – родная пора.
Те до наступления ночи считают мгновенья,
И на всю округу горланят от счастья – «Ура!»

Все те существа – то ракшасы, пишачи, веталы,
Винаяки, преты и прочий народец ночной
Места добродетельных, чьи высоки идеалы,
Где плоть не вкушают, обходят всегда стороной.

Им всем ни за что – никогда одолеть не удастся
Разумных и мужественных: тех, чей ум как брильянт!
Добавил потом Бхутиварман – Изволь постараться
К себе возвратиться скорей: То успеха гарант

Гунадхья явился к тебе. От проклятия сети
Тебя он избавит, вне всяких сомнений, мой друг.
Тогда поспешил я явиться в окрестности эти,
И, вскоре увидел тебя в одночасии вдруг.

Теперь расскажу я тебе, что сказал Пушпаданта,
Но я любопытства заради хочу услыхать,
По какой причине его нарекли – «Пушпаданта»,
Ну а тебя – «Мальяваном? Изволь мне сказать».

История Пушпаданты

Гунадхья сказал – «Есть на береге Ганги селенье
Бахусуварнака имеет названье оно.
В ней прожило брахманов уж не одно поколенье:
Такими людьми то селение было красно.

Та брахман один жил: его звали Говиндадатта.
Науки познавший, он жил со своею женой.
Красива она была, звали её – Агнидатта:
Быть верной супругу был принцип её основной.

Пятёрку сынов родила она от супруга:
Те были красивы, но всё же глупы и горды.
Случилось однажды, что к ним пришёл на досуге
Один мудрый брахман, чьи волосы были седы.

И звали его Вайшванара, явившись к жилищу,
Он вправду, казался самим воплощеньем огня.
Чтоб гостя удовлетворить, нужна вкусная пища:
То ведал хозяин, традиции свято храня.

Жене повелел он скорей угостить сего мужа,
А сам отлучился. И вот, гость зашёл за порог…
Тогда приключилось несчастье, чего нету хуже:
Имело оно донельзя неприятный итог…

Сей гость, проявлявший величие брахманской силы,
Приветствие высказал Говиндадатты сынам.
Они ж рассмеялись, насколько хватило им силы,
И гостю почтенному этим содеяли срам.

Когда разъярённый тот гость уж уйти собирался,
Говиндадатта пришёл и спросил – «Что стряслось?»
«Зайдя к тебе в дом, оскорблён, в дураках я остался.
Глупы сыновья твои: ты мне прислуживать брось.

И ты, вероятно, сыночков своих тех не лучше:
Поэтому я угощенье твоё не приму,
Чтоб не оскверниться…Пожалуй уйду-ка я лучше,
И омовенье скорей в речке – Ганге приму!

Вот так молвил гость. И хозяин, сложив свои длани,
Сказал Вайшванаре – «Они мне уже не сыны!»
Жена ж, Агнидатта с глазами, как будто у лани
Всё то повторила – «Не наши отныне они!»

Весьма колебаясь, решился, сей гость, Вайшванара
Ту пищу хозяина дома, вконец-то, вкусить…
И так, сыновей тех постигла родителей кара.
И один из них себя в грудь кулаком начал бить:

Его Девадаттою звали. Раскаившись в этом,
Прощенья родителей он так и не получил.
Он, разочарован, и боли исполнен при этом,
В обитель Бадари творить покаянье отбыл.

Там листья вкушал, а после дымом питался:
Аскезою долгою он Шиву удовлетворил.
Бог юноше молвил – «Ты ведь не напрасно пытался
Своё поклоненье вершить Мне по мере всех сил!

Познаешь науки ты все и исполнишь желанья,
Сполна насладившись, конечно же, счастьем мирским.
Жест благословенья содеяв, тот Бог Мирозданья
Тотчас же в пространстве растаял, как будто бы дым…

Обитель Бадари покинут тогда Девадатта,
И в город прекраснейший, Паталипутру, пришёл
Желаньем наук всех познания грезил он свято,
И в городе этом учителя-гуру нашёл.

Его Ведакумбхою звали. Совсем уж не долго
Там жил Девадатта, что жаждал познаний весьма.
Неверна пред мужем в своём исполнении долга,
Жена Ведакумбхи от страсти сходила с ума.

Она Девадатту на каждом шагу соблазняла:
Хотела она, чтоб с ней тайно сошёлся юнец.
По этой причине там юноши вскоре не стало:
Ушёл Девадатта из града того, наконец.

Во град Пратиштхана пришёл он и там поселился.
У дряхлого брахмана, что Мантрасвами звали:
Жена его дряхла была…Он отлично учился:
К учёности все те потуги его привели.

Так стал Девадатта, вконец, донельзя образован
И жить продолжал в этом граде, доволен весьма.
Но, все же не знал он, какой ему путь уготован.
Узрел он девицу: царевною была она;

Сушармана дочь; звали Шри. Красотою блистая,
Она походила на Счастья Богиню вполне.
Увидев её он случайно, того и не чая…
Она у окна была, сходная полной луне.

Их страстные взгляды слились словно два океана,
И разъединиться уже, просто так, не смогли:
Достав знаменитый свой лук, многовластный бог Кама,
Пустил свои стрелы, чтоб пламень любови зажгли…

Царевна воздела тогда пальчик свой театрально,
И им Девадатту она поманила к себе.
Так сам бог любови свершил свой проект идеально,
И свёл эту юную пару на радость себе.

Когда Девадатта приблизился, эта принцесса
Цветок надкусила и бросила парню тому…
Попав в непролазные дебри неведенья леса,
Весьма озадачен, тот к гуру пошёл своему.

Вернулся домой он палимый огнём вожделенья,
И ёрзал на месте как будто бы с шилом в заду;
Молчал весьма долго, краснея как рак от смущенья.
И выведал гуру, в какую попал тот беду.

Мудрец проницательный царевны жест растолмачил –
«Цветок тебе бросив, зубами его надкусив,
Тем знаком царевна, хотела промолвить иначе,
Чтоб ты её встретил, один старый храм посетив.

То храм Пушпаданты, который усыпан цветами:
Она тебя будет там ждать. Поспеши же туда.
У юноши этого вырвались тут же устами
Слова удивленья и радости бурной – «О, да!»

Изволил тогда Девадатта скорей устремиться
Во храм Пушпаданты, царевну чтоб там ожидать.
Та вскоре пришла в этот храм якобы поклониться,
И действием тем Божества обрести благодать…

Сей юноша ждавший за дверью, царевну ту обнял,
Своё нетерпенье явив перед дочкой царя.
Спросила царевна – «Ты знак мой, наверное, понял,
Явившись во храм сей, полыменем страсти горя?»

«Учитель мой мудрый, царевна, твой знак растолмачил,
А вовсе не я»: Девадатта промолвил в ответ.
Царевна сказала во гневе – «Хоть славно ты начал,
К несчастью, глупец ты, которых не видывал свет!»

И, с темы словами, та вышла скорее из храма,
Весьма опасаясь, что кто-то заметит её.
Оставшись один, Девадатта заплакал от срама.
Едва ль не расстался он с жизнью, лишившись её.

Однако, Владыка Всех Гор, Разрушитель Трипуры,
Доволен что юношей был за аскезы его,
Узрев, что сидит Девадатта, печальный и хмурый,
К нему подослал Панчашикху, слугу Своего

Дабы тот помог ему цели добиться заветной.
Тот лучший из ганов явился тотчас перед ним.
Сказал Панчашикха – «Ты, юноша, выглядишь бледно,
Любовью к царевне сего государства пленим»…

Утешил его Панчашикха, избавив от горя –
«Решенье проблем твоих, парень, уже я нашёл.
Пускай не прервётся любовная эта история:
Не зря ведь к тебе, Девадатта, я ныне пришёл!»

Закончив глаголить, одел парня он в ожерелье;
Одел его в сари; украсил колечком ноздрю;
Подвёл ему глазки сурьмой, и, исполнен веселья,
Сказал Девадатте – «Я женщину пред собою зрю!»

И тут Панчашикха стал брахманом старым тотчас же
И вместе с лже-девушкой, он вошёл в царский дворец.
Царю он сказал – «Ты, монарх, у закона на страже:
Не всуе ты на челе носишь ведь этот венец.

Исчез неожиданно сын мой. Я, очень печальный,
Надеюсь его, государь, наконец, отыскать.
Пред тем, как на поиски двинуться, в путь весьма дальний,
Сноху под защиту твою я желаю отдать».

От брахмана этого старого выслушав речи,
Сушарман, правитель страны, дал согласье своё.
Боялся быть проклятым царь и решил не перечить –
«О ней позабочусь я, брахман. Вот – слово моё!»

Услышав согласия речь от владыки народа,
Ушёл Панчашикха, отдав царю псевдосноху.
Сушарман правитель из древнего царского рода
Ту псевдодевицу велел поселить наверху.

Дворца верхний ярус заняли царевны покои,
И с нею, одет, словно женщина, брахман тот жил.
Подружками близкими  стали уж вскоре те двое,
И юноша сей эту тайну недолго хранил.

Однажды, средь ночи открылся пред ней Девадатта
И свадьбой гандхарвов они свой скрепили союз.
И вот, в жизнях их обозначилась важная дата:
Живот округлился царевны, сокрыв ценный груз.

Тогда Девадатта призвал Панчашикху заклятьем:
Ему он помог в строгой тайне покинуть дворец.
Сказал Панчашикха – «Ты скоро царю станешь зятем,
Поэтому женское платье ты сбрось, наконец!»

Когда же с восходом светила надир озарился,
Окрасив часть синего неба в малиновый цвет,
В чертоги монарха опять Панчашикха явился;
Он брахманом был, изучившим все тонкости Вед.

Он с сыном пришёл, Девадаттой и молвил монарху –
«Вернуть мне сноху, о, правитель страны, соизволь!»
Царь знал что пропала сноха. Преисполненный страху,
Министров позвал поскорей Пратиштханы король.

Проклятья боясь, он сказал им – министры благие,
Я думаю: это не брахман явился, а Бог.
Ведь часто об этом глаголют писанья святые,
Чтоб каждый живущий правитель задуматься смог.

Рассказ о царе Шиби, накормившем сокола своим мясом

Царь Шиби жил некогда и был он благочестивым:
Он самоотверженным был ради блага других.
Он нёс наказанье преступникам и нечестивым,
И щедрости полн был ко всяческим людям благим.

Он все существа защищал, сострадания полон…
Однажды, два бога царя испытать собрались.
И, Дхарма стал голубем: страхом пред соколом полон,
Он, крылья сложив свои, быстро спикировал вниз,

И сел на колени к царю, отыскав в нём защиту.
А сокол, что был самим Индрой на землю присел,
Промолвив при этом – «Ты, царь, представляешь элиту…
Отдай мне сего голубка, дабы я его съел;

Поскольку я голоден очень и не в состоянье
Охотиться боле. Помру я без голубя, царь!
Заставить меня умереть разве не злодеянье?
Ведь царь защищает в стране своей всякую тварь…»

На то возразил ему Шиби – «О, друг мой пернатый!
Тебе голубочка сего не могу я отдать!
Защиты моей лишить голубя требуешь зря ты:
Иного я мяса могу тебе за него дать.

Сказал ему сокол – «Коль так, то от своего тела
Ты мяса отрежь для меня, доброжелательный царь!»
Царь Шиби на то согласился и взялся за дело:
Отрезал изрядный кусок от себя государь.

Но, сколько б кусков не отрезал страны повелитель,
Тот голубь был, всё ж тяжелее чем мясо царя.
Встал сам на весы тогда тот благородный правитель,
Идти до конца к своей цели желаньем горя.

Тогда из Небес раздалось – «О, правитель, отлично!»
А Индра и Дхарма явили свой облик богов;
Ужасные раны царя исцелили те лично:
Опять невредимым стал царь, покоритель врагов.

Они наградили его исполненьем желаний,
А сами исчезли в пространстве, как будто туман.
Считаю я, что подошёл мой черёд испытаний:
Явилось ко мне Божество, чтоб содеять обман!»

Так молвил министрам тот царь, в ужасе содрогаясь.
Сказал он тогда Панчашикхе, что брахманом стал –
«На милость твою я, о, брахман, сейчас полагаюсь,
Хоть ты, как Судья Неподкупный пред мною предстал!

Сегодня средь ночи сноха твоя вдруг запропала:
Её, к сожаленью великому, я не нашёл.
Хоть мне обещанье царя нарушать непрестало,
Хотел бы я, чтоб ты в моё положенье вошёл!»

Тогда мнимый брахман, блистая талантом актёра,
Своё состраданье почувствовал как бы к царю –
«Хотя ты потоки несёшь всевозможного вздора,
Тебя я, правитель прощеньем своим одарю,

Когда в руки сыну отдашь моему, Девадатте,
Царевну по имени Шри, твою славную дочь…»
Царь вывел царевну за руку и вымолвил – «Нате!»
Свой страх пред проклятьем не в силах своих превозмочь.

Когда Панчашикха покинул дворцовые своды,
Свою дочку с парнем монарх поженил поскорей.
И так, припеваючи, жил очень долгие годы
Сей брахманский сын, наслаждаясь богатством царей,

Поскольку Сушарман имел лишь одну только дочку,
При том сыновей не имел тот владыка страны.
Престоланаследнику же, Девадатты сыночку
Бразды управления были царём отданы.

Тогда царь отправился в лес укрощать своё тело,
Сполна завершив, наконец-то свой жизненный путь.
Потомкам державу отдать, когда время поспело –
Достойный пример для царей, благородна чья суть.

Затем, когда на царском троне их сын утвердился,
Ушли епитимью творить Девадатта с женой.
Суровой аскезой своей этот брахман добился
Всей милости Бога, который увенчан Луной.

Земное же существование Шри с Девадаттой
Закончилось тут же как будто бы сон поутру:
Ознаменовали они этой памятной датой
Финал своего нахождения в смертных миру…

Поскольку не мог Девадатта понять то значенье,
Что это такое: зубами прикушен цветок,
То в обществе ганов обрёл своё нареченье:
Назвали его Пушпадантой. Таков был итог.

Блистательным ганой он стал, близким другом Бхайравы.
И Шри удостоилась также награды большой.
Она, как и муж, навсегда удостоилась славы.
Её нарекли ганы Джаей, радея душой.

Она обрела там особое уваженье.
Она врата к Парвати, Супруге Шивы, хранит.
Подружкой Богини быть – нет лучшего положенья;
Подружкой Богини быть – это блаженства зенит!

Я о Пушпаданте поведал историю эту…
Теперь же услышь, Канабхути, рассказ про меня.
Хотя те события давно уже канули в лету,
Той тайны подробности, друг мой, узнай про меня!

Вернёмся назад мы: тот самый отец Девадатты,
Который известен как Говиндадатта тебе,
Ещё имел сына и звали его – Сомадатта
Ты понял, конечно, что я говорю о себе.

По той же причине я, изгнанный, дом свой оставил.
В горах Гималайских я стал епитимью творить.
Немало цветочных гирлянд я для Бога составил,
И тем удостоился Шиву удовлетворить.

Его, Чьё чело украшает Луны полукружье,
Просил я принять меня в ганы, в число личных слуг,
И Шива ответил – «В Моё попадёшь ты окружье,
Ведь ты в своей жизни содеял Мне много услуг!

Ты, о, Сомадатта, всегда предлагал мне цветочки,
Которые скрыл в своей сени лесной океан.
Тебя заберу я с Собою и без проволочки.
За эти цветы нареку я тебя – Мальяван!»

И так супруг Парвати мне изъявил свою волю,
И я с человечьей личиной расстался тогда.
Хотя я и ганы обрёл высочайшую долю,
Но с миссией тайной на время попал я сюда,

И ты теперь зришь меня рядом… Поведай мне ныне
Сказанье великое, что сочинил Бог Богов.
Так мы с тобой прокляты тяжким проклятьем доныне,
Избавимся мигом от бремени прошлых долгов!»

ВОЛНА ВОСЬМАЯ

Вняв просьбе Гунадхьи, ему Канабхути поведал
Божественный сказ, из семи что частей состоит.
Пишачей язык применив, этот сказ он передал,
И всё то записывать стал гениальный пиит.

На том же пайшачи. Писал он то произведенье
Аж целых семь лет, написав так семьсот тысяч шлок,
И, чтоб не похитили тот славный сказ привиденья,
Он кровью своей вывел каждую из этих строк,

Поскольку в лесу чернил не было. Все полубоги:
Средь них были сиддхи и видиядхары были,
Оставив всем скопом, небесных просторов дороги,
Создав живой купол из тел, в воздухе замерли,

И, слушая это прекрасное произведенье
Они не хотели то место в лесу покидать
Божественные позабыли они наслажденья,
Великой истории той продолжая внимать…

Когда Канабхути увидел, что это сказанье
Гунадхья, поэзии гений, уже записал,
То в теле пишачи закончил он существованье,
И в Неба простор возвратился, родной ареал…

И даже пишачи, толпились что вокруг Канабхути,
Попали на Небо, поскольку прослушали сказ…
Божественно произведение это по-сути;
Оно, удивительно смыслом, ввергает в экстаз…

О том, как Гунадхья записал «Великий сказ», Содержащий историю жизни и похождений Наравараханадатты

Закончив писать, славный гений вдруг вспомнил былое –
«Богиня Великая мне приказанье дала –
«Пусть распространиться это писанье благое
По кругу земному, весь мир избавляя от зла!»

И этой тирадой проклятью конец положила…
Но как это выполнить мне?»: сокрушался поэт
Где личность найти, чтобы сказ она распространила,
Который Бхайравой самим изначально воспет?»

Ну а Гунадева, а вместе с ним и Нандидева
Гунадхье промолвили, учителю своему –
«Младенцем ещё оседлавший могучего лева,
Есть царь Пратиштханы: то дело поручим ему.

Царь Сатавахана – высоких искусств покровитель.
В таких вещах он всегда был высочайший знаток.
Распространить сказ сумеет Земли повелитель,
Как ветер – благой аромат что пускает цветок!»

Ответил великий Гунадхья – «Пусть всё так и будет!
Возьмите же, детки, с собою сей божественный сказ.
Пусть ваша удача на этом пути не убудет.
Несите же произведенье царю на показ!»

Пошёл вслед Гунадхья за верными учениками,
Но град Супратиштхита он решил не посещать.
В божественном саде, который растился веками,
Веленьем Богини, Гунадхья их стал ожидать.

А ученики же, явившись к царю Пратиштханы,
Ему предоставили произведенье сиё –
«Владыке Земли, многословному Сатавахане
Учитель Гунадхья приносит почтенье своё

Семьсот тысяч шлок объем этого произведенья.
Пускай же его прочитает правитель страны.
Почти же вниманием высшей поэзии гения,
Чьи мысли во благо живущих всех устремлены!»

Но царь, изучивший грамматику стал очень гордый.
Подумал внутри себя – «Мерзкий пишачей язык…
Те двое схожи на пишачей: противны их морды…
Их наглость, без меры, меня загоняет в тупик…»

Царя Пратиштханы нахмурились чёрные брови.
Он молвил с презрением – «Пишачей бессмысленна речь!
Хотя здесь семьсот тысяч строф, что написаны кровью,
Советую вам писанину негодную сжечь.

На ту тарабарщину, что на языке пайшача
Я и мимолётом не брошу, поверьте, свой взор!»
И ученики развернулись, сказание пряча.
И молча ушли из дворца, терпя сильный позор.

Пришли Гунадева а вместе с ним и Нандидева
К Гунадхье – учителю, что ожидал их в саду –
«Прогнал нас заносчивый царь, преисполненный гнева,
Творенье твоё гениальное, предав суду!»

Их выслушав речь, преисполненный скорби Гунадхья
Ведь чье сердце не огорчится, хулу услыхав,
Что вымолвил мудрый ценитель. Несчастный Гунадхья
Пошёл восвояси, то произведенье забрав…

Взошёл разнесчастный поэт вместе с учениками
На близлежащий холм, там полянку себе отыскав.
Развёл он костёр, туда бросив своими руками
Лист первый сказанья, его перед тем прочитав…

И так Гунадева и вместе с ним Нандидева
Смотрели на грустное зрелище, плача при том.
Читал свои строки поэт. Им внимали дерева
И звери лестные, жевать забывали при том…

Гунадхья прочитывал лист и бросал его в пламень,
И далее прочитывал лист и сжигал его вновь…
Ужасное зрелище сердце с жестокостью раня,
Собой заставляло стыть в жилах горячую кровь…

Сто тысяч стихов сохранить умоляли поэта
Гунадева и Нандидева – два ученика.
Гунадхья взглянул на тех двух и промолвил на это –
«Сжигать эти сто тысяч шлок я не буду пока…»

Так была та часть спасена, что в себе содержала
Всё о Нараваханадатте: прекраснейший сказ…
Зверей всё сообщество строкам Гунадхьи внимали,
И слёзы у них исторгались ручьями из глаз.

Там были клыкастые вепри, а также газели,
Там буйволы были, а также олени были.
Заслушавшись сказом, они даже травку не ели,
Поскольку в сердцах их пионы и розы цвели.

Тем временем Сатавахана, тот самый правитель,
Нежданно-негаданно для всех людей, занемог.
Забегала челядь – «Увы! Захворал повелитель!
Зовите скорей докторов, чтобы кто-то помог!»

Врачи огласили вердикт свой – «Причина сей хвори
То мясо сухое, что переварить нелегко».
Тотчас же возникла и о покушеньи теория –
«Ведь то повара приготовили это мяско!!!»

Все стали бранить поваров, а они отвечали –
«А мы-то причём здесь?! Ругайте охотничков вы!
Готовим мы дичь, что они нам из леса таскали:
Они, вероятно в истории сей неправы».

Тогда всех собрали охотников  «Ах, негодяи!
Вы что за дохлятину носите в кухню царя?»
Охотники молвили – «Нас ни за что обвиняя,
Вы, полные ярости, громко ругаетесь зря!

В лесах непролазных, где диких зверей ареалы
Мы видели дивное диво уж не один раз.
Совсем недалече есть холм, высотою немалый:
Там брахман сидит у костра и читает свой сказ.

Листок прочитав, он в огонь его тут же бросает;
И тут же, другой прочитав, его в пламени жжет;
Сообщества разных животных его окружают:
Все в слух превратились и травку никто не жуёт…

По этой причине они исхудали безмерно:
То мясо вкусив, Их Величество стали больны!
А коль наше слово вам кажется недостоверно,
Извольте проверить, избавив всех нас от вины!»

Услышав про это, правитель был заинтригован.
Своим любопытством влеком, царь промолвил тогда –
«Охотнички, слушайте! Вам мой приказ уготован:
Меня сей же час непременно доставить туда!

К холму привели те охотники в спехе монарха:
Тот холм возвышался до неба, как будто гора.
Взобравшись туда, царь узрел, что огонь горел ярко;
Гунадхья ж, читая свой сказ, восседал у костра…

За долгие годы Гунадхья оброс волосами:
Касаясь земли, те скрывали его силуэт.
За пышной брадою, а также густыми усами,
Неузнан царём, сокрывался несчастный поэт…

Заметив, что этот подвижник был сплошь окружённый
Зверями лесными, что слёзы роняли из глаз,
Ему поклонился царь, зрелищем тем поражённый –
«Изволь о себе мне поведать правдивый рассказ!»

Тогда-то Гунадхья поведал царю, что случилось.
И прошлую жизнь свою ганы ему рассказал:
О том, как попал Пушпаданта а Богини немилость,
И, вместе с Мальяваном в мир человеков попал…

Тогда царь узнал, почему это чудо-сказанье
Гунадхья создал, применяя пишачей язык;
О то, чрез какие прошёл сей поэт испытанья,
Заносчивый царь разузнал и главою поник…

Он понял достаточно ясно: пред ним небожитель,
Что в плоть человека одет, сокрываясь от глаз
Раскаявшись сильно, ему поклонился правитель –
«Изволь же поведать мне этот божественный сказ,

Который родился устами самого Бхайравы!»
Но руки развёл свои врозь на слова те поэт –
«Шести сотен тысяч стихов, что исполнены славы,
Я сжёг, к сожалению. Их уже больше нет!»

Продолжил поэт – «Шесть рассказов ушли безвозвратно
И каждый из них составлял сто тысяч стихов.
Один лишь остался рассказ: это очень приятно…
Сложили его, как и те – сотня тысяч стихов…

Изволь его взять себе, царь. Чтоб тебе стало ясно,
Два ученика моих сказ растолмачат тебе.
Теперь я уверен, что жил свою жизнь не напрасно…
Прощай, Пратиштханы правитель, удачи тебе!»

Когда царь ушёл, то Гунадхья свой разум направил
В молитве последней и дух Богу в руки отдал.
Он бренное тело людское на тверди оставил,
И в небо вознёсся: проклятия груз с него спал…

Записано вещим Гунадхьей сиё сочиненье,
Что имя «Великого Сказа» себе обрело,
В себе Нараваханадатты вместив похожденья,
Во град Супратиштхиту вместе с царём прибыло.

Тогда Гунадеву и с ним Нандидеву, обеих,
Король Пратиштханы дворцами, землёй наградил;
Он дал паланкины и слуг им и множество денег;
В одежды из шёлка заморского их нарядил.

И так, в поэтической лире найдя вдохновенье,
Царь Сатавахана, что духом безмерно велик,
В своём предисловье поведал, как произведенье
Божественной волей составил пишачей язык…

Сей литературный шедевр, творенье Гунадхьи,
Исполненный прелести, что заставляет забыть
Сказанья о древних богах, что изысканно – сладки,
Сумел, постепенно, весь мир под Луной покорить.

А после того, сказ обрёл еще большую славу:
Во всех трёх мирах почитают отныне его
Кто слушает сказ сей – чтит Бога с Трезубцем – Бхайраву,
Который Причина Причин и Превыше Всего!!!

Шачинандана дас (Легков С.А.)

Поделиться с друзьями