Есть город, обитель существ человеческой стати,
В котором сам Шива, Держатель Трезубца живет.
Его превосходит собою лишь Амаравати,
Что на всю Вселенную самым великим слывет.

Еще этот град Бхогавати собой превосходит,
Змеиному племени предоставляя приют:
Разумные змеи на чреве которые ходят
В Бхогавати-граде всегда беззаботно живут…

Так, после тех двух городов, став уверенно третьим,
Исполнен великой гордыни тот город земной.
Богиня Лакшми (мы сей факт, непременно, отметим)
В том граде стремится остаться любою ценой.

Он вычурной архитектурой весьма удивляя,
Похож донельзя на столицы далеких миров.
Достоинства этого града всегда восхваляя,
В нем благочестивые люди находят свой кров.

Сей град переполнен всегда превосходным товаром,
Купцов караваны рассеяв по кругу Земли
Они возвращаются в город обратно с наваром,
И вновь отправляются в путь, растворяясь вдали.

Купцы-караванщики свозят в сей город богатый
Товар драгоценный, который найти нелегко.
Мошны их полны серебра и, конечно же, злата.
Богатство сего чудо-града весьма велико!

Здесь можно увидеть на рынках тычинки шафрана,
Ванили бобы – донельзя драгоценный товар.
Жемчужины редкие собранны с дна океана,
Всегда украшают в том городе главный базар.

В нем можно купить благовония: черный алоэ,
Камфару, агуру, а также олений мускус,
Сандал драгоценный, который спасает от зноя:
Бордо, белый, розовый, желтый – на всяческий вкус!

Там много атласа, шелка из страны отдаленной,
Которые красят орнаменты разных тонов:
Они сберегут богача от жары полуденной
Такие товары на рынке – основа основ.

Здесь можно купить очень резвых слонов и верблюдов,
И жеребцов, чьи породы известны весьма.
За них дают плату огромную без пересудов
Богатые люди: их не пугает цена!

Прилавки ломятся там вечно от раковин редких,
Есть красный коралл, что растет глубоко под водой.
На верви подвешены эти багровые ветки.
И черный коралл: он еще более дорогой!

Здесь можно купить драгоценные чудо-каменья,
Которые в городе самый товар ходовой.
Сияние их созерцать есть отрада для зренья:
Невольно застынешь, узрея то все пред собой!

Рубин цвета крови голубки найти там возможно
Иные рубины Светилу Дневному под стать
Пройти мимо них с безразличьем, увы, невозможно,
И, кто не бедняк, тот решит самоцвет этот взять…

Сапфир здесь бывает, звездой Махадева отмечен:
Та звездочка восьмиугольная цену взвинтит
И чистой воды бриллиант, что как Бог – безупречен,
Средь прочих каменьев слепя взор, на Солнце блестит…

Здесь александриты сияют, изменчивы цветом,
Внезапно меняя на красный зеленый колор
Здесь есть изумруды, топазы и разным планетам
Они равны качеством: знают о том до сих пор…

Таков этот град удивительный и величавый.
Названье его – Удджаини! Вы знали о нем?
Сей город извечно исполнен богатства и славы,
Подобных ему не сыскать пополудни с огнем!

В том городе правил монарх, имя чье Махасена,
Значенье которого это – «Великая рать».
Сей царь защищал добродетельных самозабвенно,
И был меценатом, чего у него не отнять.

Высоких искусств покровитель, наукам опора,
Сей царь был красавцем и он обручен был с женой,
Которая была прекрасна собою, без спора,
Сравнима красой своей разве что с полной Луной.

Так с ней государь этот правил своею державой
Еще у царя был министр, каких не сыскать.
Он статью своей отличался весьма величавой,
Красив был весьма и учен, Брихаспати подстать.

Искусства различные знал в совершенстве министр
А так же оружием он безупречно владел
В бою рукопашном он был словно молния быстр,
В движениях точен, силен и безудержно смел.

Однажды в дворцовых покоях царя Махасены
Зашла речь о том, как концерт танцевальный провесть.
Сказал царь с царицей: «министр ты наш драгоценный,
Увидеть твой танец для нас, вне сомнения – честь!.

Считаем мы: в искусстве  танца ты так же сведущий,
Как в прочих науках, что ты в совершенстве познал.
И мучает нас любопытство все пуще и пуще
Мы очень желаем, чтобы ты что-нибудь станцевал.

Министр, те выслушав речи, ответил с улыбкой:
«О царь, дорогой мой, хоть я и танцор неплохой,
Но все же плясать во дворце я считаю ошибкой-
Ведь танец, известно, исполнен сплошь скверны мирской!»

В священных трактатах весьма осуждаются пляск
И всякий танцующий для осмеянья объект
Меня от стыда заливают пурпурные краски
Учесть, соизволь, царь, сей немаловажных аспект…»

И цать, подстрекаем царицей, министру промолвил-
«Чего ты стесняешься нас, Гунашарман? Спляши!
Сплясать ведь тебя не на площади я обусловил,
А в уединенье, Для нас действо то соверши.

Коль танец я твой не увижу, то даже кусочка
Сегодня я съесть не смогу: нет сомнения в том
Станцуй предо мной, мой любезный министр и точка!»
Так царь настоял и министр согласился на том.

И вот наконец-то министр свой танец затеял
Искусством своим поражая царицу с царем
Своим мастерством он высокое чувство навеял
Все то описать очень трудно поэту пером.

Изящно отточены и грациозно-красивы,
Движенья министра сердца заставляли застыть.
Самим воплощением Бога, Треокого, Шивы
Казался министр, явив пред правителем прыть.

Правителя сердце и сердце его королевы
В такт танцу его вдруг запрыгали в клетке грудной
Мигать прекратив, те смотрели направо-налево…
И по окончании выходнул царь – «Боже мой!

О, мой дорогой гунашарман, конечно, ты-гений,
И танцем искусным своим ты потешил меня!
Доставил ты мне этим много чудесных мгновений:
Такого не видел я ране: скажу тебе я!

Доставь мне еще удовольстве, Вот тебе вина.
Изволь же сыграть на ней: в музыке ты – виртуоз.
Пополнится этим моих впечатлений картина,
Меня погружая в миры удивительных грез».

И взял Гунашарман в холеные белые руки
Прекрасную вину, что вскрыта искусно резьбой,
По струнам провел и извлек тем движением звуки
И молвил царю, положив инструмент пред собой:

«Отличная вина, о царь, но она не годится
В ее резонатор, к несчастью попал волосок
Поэтому звон ее струн, я успел убедиться,
К несчастья, неверно звучит. Этот звук – не глубок!»

Царь, вину водой окропив, отделил резонатор,
И в нем он воочью узрел небольшой волосок.
Весьма удивился правитель: «Вот это театр!
Твой слух музыкальный для гения даже высок»

Велел государь инструмент принести ему лучший,
И, взяв вину в руки, министр ее струны задел.
И вырвались звуки из вины - чисты и певучи…
Изысканным тенором теша, маэстро запел.

Мелодия была сия до безумия сладкой, напомнив собой ток Ганги по всем трем мирам.
Она, извиваясь, втекла царю в уши вкрадкой
И сердца заполнила ране пустующий храм…

Зарукоплескали в восторге монарх и царица:
«Ай да Гунашарман! На славу потешил ты нас!
В сердцах наших после той песни такое творится:
С супругой моей мы едва ли не впали в экстаз!.

Теперь покажи нам свое боевое искусство:
Каларипаятту ты в мелких деталях познал…
О, милый мой друг, Гунашарман, потешь мои чувства:
Изволь показать же искусства войны идеал!

Хотел бы я видеть как ты, без меча и кинжала,
Вооруженному сможешь противостоять.
Секретных приемов ведения боя немало
Ты где-то успел, о министр, в совершенстве познать».

Ответил царю Гунашарман: «Ну что ж, я согласен.
Возьми в свою руку любое оружье, о царь.
Вот острый трезубец на стенке, для плоти опасен,
А рядом дубина с шипами, о мой государь,

А вот алебарда, а рядышком с нею – секира,
А хочешь, возьми ятаган или молот цепной.
А вон там старинная с лезвием длинным рапира –
Бери, что желаешь, правитель, для боя со мной.

Готов, царь, противостоять я любому оружью,
Коли иль руби меня смело, владыка страны…»
«Ну что ж» -сказал царь – «Я, пожалуй, себя удосужу
Взять это копье с наконечником в виде луны…»

Министр, оружья лишенный, как-будто играя,
Парировал выпады все государя – царя
Любое оружие из царских рук выбивая,
Министр был не отразим, представленье творя.

Он руки вязал государю, иль легким нажатьем
Владыку страны заставлял в одночасье застыть…
Почтил Гунашармана царь этот рукопожатьем,
При этом при всем не забывши его восхвалить.

Владыка народа его уважать стал безмерно,
Ведь был тот министр благороден, искусен, учен,
С делами державы всегда он справлялся примерно,
Помощника царского этим явив эталон.

Жена же царя Гунашарманом все любовалась:
Она не могла от красавца отвадить очей.
Стрела Купидона в ее женском сердце осталась
Любови пожар разжигая сильней и сильней.

«Коль не завоюю я сердца красавца-мужчины,
То как буду жить я в дальнейшем, в него влюблена?...»
«Чарует собой сладкозвучное пение вины…»-
Царю-государю со вздохом сказала она:
«Узрев мастерство того мужа, я став одержимой,
Хочу непременно, освоить на вине игру.
Ему покорилась высот музыкальных вершина,
Таких виртуозов едва ли отыщещь в миру.

Пускай твой министр меня посвятит в то искусство
Теперь я не знаю покоя в покоях дворца,
Ведь тяга к прекрасному, очень высокое чувство
Меня привлекает как пчелку – цветочков пыльца!»

Услышав желанье царицы, монарх Махасена
Сказал Гунашарману: «О мой министр дорогой!
Царица моя, я промолвлю тебе откровенно,
Весьма очарована твоей на вине игрой!

О муж, награжденный большим музыкальным талантом,
Изволь посвятить ее в таинство музыки ты.
Твое руководство послужит успеха гарантом:
Достигнет царица в тех сферах большой высоты!»

Ответил царю Гунашарман: «Как скажешь, правитель.
Мы можем начать обученье хоть завтра с утра»
И с теми словами покинул монарха обитель
Тот брахман достойный, само средоточье добра.

Заметив, как на него та царица взирала:
Огнем дикой страсти горели зуницы ее
Оттягивал брахман ее обученья начало
Свое имя доброе силясь спасти от нее…

Однажды министр присутствовал, когда правитель,
Монарх Махасена за пышную трапезу сел.
Гурман утонченный, изысканных вкусов ценитель,
Царь разные блюда в большим наслаждением ел.

Тут повар внес соус, любимое царское блюдо.
Вскричал Гунашарман: «Не ешь то, владыка страны!»
Спросил царь его : «Почему?» - «Этот повар -  иуда!
Принес тебе чатни с отравой, исполнен вины.
Увидел я в чатни все признаки сильной отравы
А так же заметил в глазах того повара страх
Пусть съест кто-нибудь сие блюдо, коли я неправый»-
Промолвил министр, желая правителю благ.

«А после – министр добавил  - сей яд смертоносный
Я мантрой-заклятьем своим обезврежу тот час».
Царь повару молвил: «Поступок свершить судьбоносный
Придется тебе, повар мой, в этот утренний час!»

Лицо того повара залили красные краски,
А после того он, как-будто фарфор побелел
Забегали быстро негодного повара глазки
И он на виду у царя соус полностью съел.

И тут же на землю свалился, уже бездыханный.
Яд в поданном блюде был всяческой жизни финал.
Но мантрой секретной потоки живительной праны
Вновь в тело вернулись: ожил этот повар и встал.

Спросил монар повара: «Как ты дошел до такого?»
И повар ответил: «Божественный! Я виноват!
Царя страны Гауда я хотел выполнить слово,
Подсыпав тебе в этот соус губительный яд»

Твой недруг, царь Викрамашакти, Гауды правитель,
Меня подослал в эту кухню тебя чтоб известь.
А я – его раб, преступленья сего совершитель,
Орудием был, чтоб явить изощренную месть.

Прикинулся поваром я из далекой державы,
Который есть автор различных изысканных яств,
Что специи знает, а так же душистые травы,
И в соусах всяческих непревзойденно горазд.

И так повара меня взяли работать в поварню,
Там долго работая, веру к себе я снискал.
Сегодня подал я тебе свой изыск кулинарный:
Отравленный чатни, для всяческой жизни – финал.
Но как уличил меня мудрый, ты видел воочью…»
Узнав о всем этом велел его царь наказать,
Ну о Гунашарману, мудрых идей средоточью,
Изволил деревень аж целую тысячу дать.

А на другой день, по настойчивой просьбе супруги,
От правил правитель министра к царице в покой,
Чтоб музыке Ашокавати учить на досуге,
И струны заставить играть под умелой рукой.

И стал обучать королеву министр ежедневно,
И каждое утро он с виною к ней приходил.
Ее продвижение в музыке было плачевно,
И, разочарованный, он от нее уходил.

Хотя он давал ей уроки, царица шутила,
К нему приласкаться жена царя была не прочь.
Своим поведеньем та ужас всегда наводила
На этого мужа, стараясь его превозмочь…

Однажды она, раненна стрелами Купидона,
Осталась с министром в покоях. Без свиты. Одна.
Хотя и рожденная из благородного лона,
Напала на юношу царская эта жена.

Пощипывая ноготками младого министра,
Царица развратная вот что сказала ему:
«Нет в мире такого целителя или магистра
Меня что излечит: ведь сердцу ты мил моему!

Мое обучение музыке служит предлогом,
Тебя дабы заполучить, о мой юный герой!
Я знаю: проводишь ты жизнь в воздержании строгом:
Тебя я избавлю от жизни такой непростой!

К тебе воспылала я, юноша, пламенной страстью:
То чувство глубокое гложет меня день за днем.
Наш тайный союз с тобой станет дорогою к счастью,
Возьми мое тело, горит что любовным огнем!»
На то Гунашарман ответил: «Моя королева,
Такие слова ведь тебе не к лицу говорить.
Изволь не позорить ты славное царское древо.
За бескомпромиссность меня соизволь извинить!

Ведь людям, как я, вызывать царский гнев очень глупо:
Супругой законной царю ведь являешься ты…»
Царица с досадой сказал: «Не лучше ты трупа:
Ведь время уйдет преходящей твоей красоты!

Хотя изощрен ты без меры в различных науках,
А так же искусства весьма досконально познал,
Ты жизнь коротаешь бесплодно в неистовых муках,
Узришь ты однажды как плод красоты потерял!

Как можешь ты быть, о министр столь жестокосердным,
И столь безразличным ко мне, что в тебя влюблена?.
Ведь способом медленным, но тем не менее верным,
Ты, словно колдун, планомерно изводишь меня!»

На то рассмеялся министр: «Отличные речи!
Вся жизнь сходна капле росы на дрожащем листе.
Тому, кто не хочет взвалить грех великий на плечи,
Какая корысть в совершенной его красоте?

Какая корысть от познания и от искусства
Тому, кто не хочет супругой чужой завладеть;
Кого покорить не сумели враги его чувства
Того, кто не хочет страдать за свершенное впредь.

Того, кто не хочет в мучений бездонную прорву
При жизни попасть или после, познав свою смерть?!»
Царица вскричала во гневе неистовом: «Здорово!-,
При этом ударив холеною ручкой о твердь-

Пусть лучше возьмет меня смерть, коль ты не согласился,
И я поизбавлюсь любви ужасающих мук…
Казнить я тебя повелю, чтоб ты в прах превратился,
А после – себя погублю наложением рук!»

На крики царицы министр Гунашарман ответил:
«Пускай так и произойдет, о супруга царя!
Стезя святой правды есть путь, что единственно светел,
На этой тропе даже миг  будет прожит не зря.

Бесспорно, он лучше, чем многие тысячелетья
Прожиты неправедно. Кривды стезя не по мне.
Греха не содеяв, скорее готов умереть я
Чем править державой, всегда пребывая в вине!»

Царица сказала на это: «Послушай, мой милый,
И не предавай столь бездумно меня и себя.
Я- главная здесь во дворце, преисполнена силы:
Царь мне не откажет ни в чем, до безумья любя.

Царя попрошу я, чтоб земли тебе подарил он,
А после того, Гунашарман, я сделаю так,
Что все государя вассалы, которых смирил он,
К тебе перейдут. Так обрящешь ты множество благ:

Ты сам царем станешь, блистая при этом величьем,
Умопомрачительный сделав, невиданный взлет!
Чего ж ты боишься, к земле направляя обличье?
Скорей обними меня, о мой возлюбленный! ВОТ!»

Так очень настойчиво его просила царица…
Сказал ей министр, желая беду оттянуть –
Коль любишь меня ты так, вынужден я покориться,
И в омут бездонный запретной любови нырнуть.

Но, чтоб нас не разоблачили, жена государя,
Не следует нам с тобой соединяться сейчас.
Лишь несколько дней подождем, в грязь лицом не ударяя,
Тогда лишь настанет желанное время для нас.

Поверь мне, царица: от сердца я это глаголю.
Ведь сопротивляться тебе есть какой-либо толк\7
Своим противленьем себя только я обездолю…
И с теми словами министр Гунашарман умолк.

И так, обнадежив царицу такими словами,
Покой он покинул, вздохнув тяжело…
Вот так власть имущие, тешась своими правами,
Творят, что желают, всеобщим законам назло…

Вот, несколько дней миновало, и так получилось,
Что царь Махасена врага окружил своего,
Которого звали Самака. Кольцо то сплотилось,
И сплошь осадило высокую крепость его.

Но вот незадача: явился вдруг недруг заклятый
То небезызвестный правитель Гауды-страны,
Царь Викрамашакти, одетый в тяжелые латы,
С ним конница и пехотинцы, а так же слоны.

Весьма велико было недруга грозное войско:
Оно подняло до небес сероватую пыль.
Оно, воплотив в себе суть супостатского происка,
Объяло пространство в десятки и более миль.

Под поступью войска того земля мелко дрожала,
Та грозная рать не имела себе антитез
Она, словно спрут, свои щупальца в спехе сжимала,
Подняв в небо копий своих устрашающий лес.

Всю рать Махасены та армия сплошь окружила,
Зажав авантийцев как-будто в живое кольцо…
Так войско врагов неожиданно их осадило.
Осунулось очень царя Махасены лицо.

И стал вопрошать Гунашармана царь Махасена:
«Врага осадили мы, словно бы лиса в норе,
Но Викрамашакти провел свой маневр отменно,
И куш свой сорвать приготовился в этой игре…

Как нам избежать совершенного вражьего происка?
Как малыми силами двоих врагов одолеть?
А коль не сражаться, то сколько продержится войско?
Посмею заметить я: скоро закончится снедь…

Что делать, министр, в таком положеньи тяжелом?»
На этот вопрос государя министр дал овеет:
«Крепись, государь, ведь твоих супостатов крамола
Не в силах тебе причинить даже мизерный вред.

Решу я такую проблему, найдя верный способ:
Сия ситуация – это лишь «шах», но не «мат».
Так молвил царю рассудительный, словно философ,
Министр Гунашарман, своим разуменьем богат.

Царя своего выручая от нервного срыва,
Министр намазался мазью, отводит что взор.
Так он проник через охраны, явив этим диво,
И тихо прокрался в монарха Гауды шатер.

Он Викрамашакти поднял и промолвил со властью:
«Знай, Гауды царь: пред тобой представитель Богов!
Исполни наказ, дабы не было места несчастью.
И мир заключив, ты оставь авантийцев – врагов.

Иначе тебя с твоей армией ждет неудача:
Погибель тебя, непременно, в той битве найдет.
Послать миротворца к врагам – вот такая задача
Тебя, Гаудийский правитель, с терпением ждет.

И царь согласится с тобой подписать мировую…
Тебе то велел Сам Нараяна, Бог всех Богов
Ведь Он, представляя Собой реальность иную,
Своим почитателям явить заботу готов.

Ведь ты, о правитель, ему, без сомнения, предан…»
То выслушав, Викрамашакти стал думать-гадать:
«Сомнения нету, то неба приказ мне передан.
Сей муж не похож на людей, я успел увидать.

И как бы сюда он пришел? Ведь не дремлет охрана:
И малая мышь не сумеет сюда проскочить.
Скажу однозначно6 то происки Божьего плана.
Нараяна Сам соизволил мне честь изъявить…

Царя Гаудийского так получив заверенье,
Покинул его Гунашарман, теряясь во тьме.
Он вражеский лагерь покинул, невидим для зренья,
Великую радость храня в своем светлом уме.

Пришел он к царю Махасене, ему все поведал,
И царь от той вести был словно на небе Седьмом:
«Ты – мой драгоценный министр, погибнуть мне не дал.
Себя ощущаю я, словно в рожденьи втором!

Ты спас от врага, что исполнен был зла и коварства,
Придворную челядь, царицу и весь мой народ,
Избавил меня самого и мое государство.
Вся слава тебе от меня и почтение. Вот!»

Когда пришло утро и Солнце надир обагрило
Малиновой краской, пришел Гаудийский посол.
Он сделал царю реверанс и с улыбкою милой
Бумагу о мире вручил и с войсками ушел.

Так, благодаря Гунашарману царь Махасена
Сомаку – врага своего, наконец, одолел.
Богатство его получил он, что было бесценно,
Конец и слонов он увел, что Сомака имел.

Пока оставался правитель в Удджаине-граде
Пошел он однажды днем жарким на берег речной.
Зашел в воды речки монарх омовенья заради,
Но так крокодил скрывался, разбойник речной.

И пастью зубастой схватил он царя за колено:
Со страшною силой тянуть его стал крокодил,
Но бросился в воду министр тот самозабвенно,
И чудище водное острым кинжалом убил.

Когда Махасена гулял по цветущему саду,
Его ароматами тонкими теша свой нюх,
Поставил стопу свою он на тело ползучему гаду,
Но верный министр убил того аспида вдруг.

Прошло уже столько-то дней и монарх Удджаини
Решил, что покончить пора с его главным врагом.
Ведь Викрамашакти исполнен великой гордыни,
Всегда досаждал Махасене в стремлении злом.

От этого терния чтоб свою жизнь поизбавить,
Монарх Удджаини усилил весьма свою рать.
Дабы государством, лишенным врагов, мирно править,
Он всю свою армию решил на битву поднять.

И тронулось в путь его воинство, твердь сотрясая,
Подняв тучи пыли белесой до самых небес.
Вот так государи свои отношенья решая,
В сраженьях друг с другом находят большой интерес.

А Викрамашакти, узнав о врага приближеньи,
Всю армию подняв, навстречу ему поспешил.
Столкнулись две сильные рати в жестоком сраженьи,
Где каждый смертельным оружьем друг друга рубил.

Летели с обеих сторон оперенные стрелы,
В полете шипя, словно стаи летающих змей.
Оставив для Солнца лучей небольшие пробелы,
Полет те направили в плоть обреченных людей.

Покинув калчаны, что ране служили жилищем,
Они, словно в яблоке – червь, обретали приют.
Нектаром для них, быстролетных, служило кровище,
Языками острыми стрелы то с жадностью пьют.

Так действо сие обратилось в банкет для оружья.
Оно обнажало стальные свои языки.
Под солнцем блистая, оно заполняло окружье,
И в плоть погружалось движеньем умелой руки…
Прямые, кривые, а также извилистой формы,
Мечи заходили как в ножны во плоти людей.
Тела, извиваясь в агонии служат им кормом,
И падают наземь, прожив череду своих дней…
Летели со всех сторон дротики, копья, кинжалы,
И жертв приношенье творя, убивали солдат.
Количество этих людей право слово – немалы.
Картины баталий людских проявляют здесь ад.

Сухая земля, наполняясь живительной влагой,
Пила с наслажденьем горячую кровь.
Напиток такой в этом мире, как пьяная брага,
Ведь все вокруг жаждут попробовать кровушки вновь…

Сражались цари меж собой достаточно долго.
Запасы их стрел истощились в кровавом бою.
Они, одержимы сознанием ратного долга,
Покинули, спрыгнув на твердь, колесницу свою.

И ринулись те друг на друга мечи воздевая,
И царь Махасена, случайно споткнувшись, упал.
А Викрамашакти, возможности не упуская,
С широким мечом на врага-авантийца, напал…

Но рядышком был Гунашарман: метательным диском
Он Викрамашакти отсек руку с острым мечом,
А после оставил он дротик в царе Гаудинском,
За долю мгновенья лишь став для него палачом.

Схватившись за сердце, упал этот царь бездыханный.
И встал Махасена, взглянув на министра того.
Сказал он, довольный: «Вот, умер мой враг окаянный…
Министр дорогой, ты избавил сей мир от него!

Что мне говорить еще: пять раз меня ты спасаешь!
О брахман, исполненный мужества, слава тебе!
Заботою полн, ты меня, дорогой, выручаешь
Который уж раз. За все это спасибо тебе!»

Так была закончена битва сия в одночасье,
И царь Махасена пленил гаудийских солдат,
И царством его завладел, утвердив самовластье
Так стал он могучим царем, что безмерно богат.

Используя ум Гунашармана, царь Махасена
Себе подчинил без проблем всех царей остальных
И царством без терниев он наслаждался отменно:
Страна процветала без голода войн и лих

Жена ж Махасены желала любовных объятий,
И ласки министра с прекрасным как лотом лицом:
Преследовала без конца его Ашокавати,
Его соблазняя при этом и ночью и днем.

Но все же министр избегал ее тех домогательств
И не соглашался с ней ложе любви разделить,
Ведь Правдой живущий не предаст своих обязательств,
Готовый себя ради Истины даже убить.

Царица тогда поняла: это все бесполезно-
Министр непреклонен, Его волю не пошатнуть.
И вспыхнуло злобой царицыно сердце железное,
Из недр своих исторгая ужасную суть.

Однажды она, притворяясь, заплакала громко
В тот самый момент, когда царь заходил в ее дверь.
«О, милая сердцу, твой плач – это лезвия кромка!
Он мне доставляет мученья – ты мне поверь!

Скажи мне, пожалуйста, кто тебя смог так обидеть?
Достатка иль жизни за это лишу я его?»
Царица ответила: «Как ты мог Зло не увидеть?
Сейчас, повелитель, всю правду скажу тебе я!

Хотя я считаю: напрасно тебе то глаголю,
Ведь ты не сумеешь злодея того наказать…
Мою речь услышь же, где все переполнено болью,
Сейчас я скажу тебе слово, изволь ему внять.
А дело все в том, государь, что министр наш лживый,
Возжаждав богатство обресть, вступил в сговор с врагом.
Тебя он предал, нося в сердце корысти мотивы,
А так же безмерною завистью в этом ведом.

Тот низкий злодей, интриган, поступающий плохо,
Послал в страну Гауда ране посла своего,
Желал получить свои деньги негодный пройдоха
От Викрамашакти, врага давнего твоего.

Посла увидав, царский повар, слуга его верный,
Сказал царю Викрамашакти: «Не трать, царь, средства!»
Я сам Махасену убью, что в пути твоем – терний,
Пускай не болит на тот счет у тебя голова.

И после того гаудийцы посланца связали,
И бросили в ямы с решеткой глубокий провал.
А повар же тот, чтоб исполнить тот план в идеале,
На кухню твою, притворяясь, успешно попал.

Он выучил мантру, тебя извести дабы ядом…
Тем временем пленный посол из тюрьмы убежал,
Он все рассказал Гунашарману. Будучи рядом,
Он повара этого втайне ему показал…

Узнав про сего отравителя, мерзкий министр
Тебе о всем этом решил донести поскорей.
А после того Гунашарман, в решениях быстр,
Казнил отравителя в спехе, так умер злодей.

Сегодня пришли разузнать о нем мать и супруга,
И с ними совместно был младшенький братец его.
Прознав о всем том Гунашарман, как-будто зверюга,
Убил отравителя мать и супругу его.

А младший же брат ускользнул от погибели верной,
И в храм мой, спасаясь погони, тотчас забежал.
Ну а Ганашарман, чье сердце заполнила скверна,
В мою дверь стучать кулаками неистово стал.
Пока он стучался, брат повара мне все поведал.
Увидев министра, он бросился тут же бежать.
Был резвым брат повара и он убить себя не дал,
Куда он пропал я, увы, не сумела узнать…

При виде его, про которого донесли слуги,
В лице изменился твой этот министр-злодей.
Его я спросила: «Министр, скажи на досуге,
По какой причине ты стал на порядок бледней?»

А он, заприметив, что мы одни в этом покое,
Разоблачения мною решил избежать,
Упал он мне в ноги, промолвив: «Здесь нас с тобою двое,
Тебя я люблю до безумья, хотел я сказать»

Меня чтоб в интригу втянуть и союзницей сделать
Продолжил министр: «Царица, о царица, меня!
С любовью своей ничего не могу я поделать…»
И с теми словами мужлан этот обнял меня.

Но тут, как раз в этот момент заходила подружка
Паллавика, царь-государь. Испугался министр.
Он выпрыгнул тут же наружу, как будто лягушка,
И скрылся тот час же из виду, в движениях быстр…

А если б она не вошла в это самое время,
Меня обесчестил бы этот негодный злодей.
Пришлось бы оставить мне это телесное бремя,
Придя к апогею своих ране прожитых дней.

Такая вот ныне случилась со мною история…
Министр Гунашарман, о, царь, негодяю под стать.
Смертельно обижена им, нахожусь в сильном горе я…»
И с теми словами царица закончила врать.

А после того пред царем разрыдалась притворно.
Услышав царицыну речь, вспыхнул яростью царь:
«теперь положенье министра весьма иллюзорно,
Убью я злодея как будто ползучую тварь!»

Так, женские речи, исполнены лжи и коварства,
Способны рассудка лишить даже мудрых людей.
Продолжить глаголить царице глава государства,
Который в неистовом гневе вошел в апогей:

«Изволь успокоиться, милая сердцу царица,
Казнен будет мной тот предатель, чье сердце черно!
Но как же над злым Гунашарманом суд состоится?,
Ведь повод для этого нужно найти все равно.

Позор навлекать на нас будет весьма неразумно,
Не следует ведь разглашать, что случилось с тобой
Трубить о том случае будет не очень-то умно:
Над нами ведь в царстве будет смеяться любой.

К тому же все в городе знают, что этот пройдоха
Пять раз из лап смерти меня выручал до того…
Царица супругу сказала: «Вот было б неплохо
За сговор с Гауды царем обезглавить его.

Ведь заговор сей, нету слов, предостаточный повод,
Лишить чтобы жизни министра – источника бед»
Сказал ей на то монарх: «Убедительный довод.
Казня я злодея, которых не видывал свет…»

И с теми словами отправился царь в Зал Собраний
Министры там были, а также вассалы-цари,
Иные вельможи: они собрались там заранее,
И ждали правителя, глядя на створки двери…

И вот, наконец, Гунашарман, свой дом покидая,
К дворцу властелина державы направил шаги.
Он шел как ни в чем не бывало, не подозревая,
Что ждали его во дворце уже злые враги.

Примет нехороших заметил министр немало:
Ворона взлетела по левую руку его,
Собака внезапно вдруг путь ему перебежала-
Так, слева-направо она проскочила его.

Затем увидал тот министр, как справа-налево
Змея проползла перед ним и исчезла в кустах…
«Животные, птицы и змеи и каждое древо
Беду предвещают, навеяв тревогу и страх…

И вот плечо левое стало ломить. Нет сомненья:
Все признаки эти собой предвещают беду.
Природа не лжет, посылая свои откровенья,
Но чтоб не случилось, туда все равно я пойду.

Пусть произойдет сейчас то, чему должно свершиться,
Лишь лихо пускай не коснется владыки страны…»
Так думал министр, которого злая царица
Облила зловонною жижей напрасной вины.

И вот Гунашарман зашел, наконец, в Зал Собранья,
И, как полагалось, поклон свершил стопам царя,
Но царь не ответил ему, сидя как изваянье,
И пялился косо, своей жаждой мести горя.

Подумал при том Гунашарман: «Что это все значит?...»
Царь, трон свой оставив. Поднялся, ощерив оскал-
«Вот рыло свиное под доброю маскою прячет
Злодей Гунашарман, который державу предал.

Сейчас оглашу приговор я над этим пройдохой…»
Сказал Гунашарман: «Я – твой подчиненный, ты – царь:
Неужто равны мы? Не видишь ты разве подвоха?
На трон опуститься изволь, дорогой государь.

А после того уж приказывай, царь Удджаини»
И речь Гунашармана эту совет поддержал.
Монарх опустился на трон, преисполнен гордыни,
И членам совета своим густым басом сказал:

«Министры, советники, слушайте! Вам всем известно,
Что я, невзирая на то, что вы – родовитая знать,
И веря, что это решение будет уместно
Решил Гунашармана вместе с собою сравнять.

Приблизил его я к себе очень неосторожно
И страшным предательством он мне за то отплатил,
Ведь через послов я узнал, что его верность ложна:
С царем Гаудийским предатель сей в сговор вступил»

Промолвив все это, царь далее рассказывать начал
Всю ложь, что сказала ему перед этим жена.
Министров, советников царь донельзя озадача,
Порочил героя, которым гордилась страна.

А после того, остальных распустив, он оставил
Лишь верных министров, и им все тогда рассказал,
Что Ашокавати министр чуть не обесславил,
Но был уличен он служанкой и тут же сбежал.

Услышав все это, сказал Гунашарман с сарказмом:
«Кто смог тебе выдать за правду нелепую ложь?
За те обвинения, сравнимые с диким маразмом,
Не дал бы я даже, владыка, и ломаный горош.

Кто кисть обмакнув предварительно в яркую краску,
На неба холсте нарисует портрет иль пейзаж?
Беспочвенную ложь эту подвергая огласке,
Ты, царь дорогой, повергаешь меня в эпатаж!»

На то Махасена ответил: «Все истина это!
Ведь как смог отраву ты в соусе там распознать?»
Сказал Гунашарман: «При помощи знания света
Еще и не то можно, мой повелитель, узнать»

«Сие невозможно!» - министры воскликнули вместе,
Ведь муж благородный давно им мозолил глаза.
Те завистью полный, напрочь лишенные чести,
Свой яд изливали, как делает это гюрза.

«О, царь Удджаини, ты, не разобравшись в сем деле,
Уже вынес полный вердикт на собраньи о нем,
Но те мудрецы, что в политике поднаторели,
Людей безрассудных признать не желают царем!»

Так несколько раз повторил Гунашарман все это,
Но царь с криком «Ах, негодяй!» ринулся на него
С кинжалом в руке, но министр весьма ловко при этом
Сумел избежать, извернувшись, удара сего.

Приспешники царские все, лицемеры – министры
С оружьем смертельным, все бросились так же к нему
Но, все ж, Гунашарман, как будто бы молния быстр,
Не дал даже маленький шанс среди них никому:

Он выбить сумел виртуозно мечи и кинжалы
У всех своих недругах, чья мерзопакостна суть.
За волосы всех сообща очень ловко связал их
Министр опальный, и тут же отправился в путь.

За ним погнались сотня воинов, двигаясь быстро,
Но Гунашарман, однако, солдат тех сразил.
Завязан надежно был в краешек дхоти министра
Состав необычный: сей муж ту коробочку вскрыл;

Намазавшись тем притираньем, невидимым стал он,
И поскорее оставил Аванти страну.
Невидимый, в сторону южную шаг направлял он,
На плечи взвалив свои цареубийцы вину…

Идет по дороге он и говорит сам с собою:
«Не мог до такого додуматься глупый король:
То Ашоковати, сравнимая с черной змеею,
Его подстрекнула, сыграв не последнюю роль.

Страшнее змеи, что полна смертоносной отравой,
Все жены, что пренебреженьем уязвлены…
Служа глупому королю, что карает неправо,
Едва ли я не заплатил высочайшей цены…»

Так мыслям таким невеселым в пути предаваясь,
Министр опальный до некой деревни дошел,
Там брахман сидел: он, в священные тексты вдаваясь,
Беседы свои пред детишками местными вел.

От полуденного Солнца лучей нестерпимых
Спасал их сообщество старый огромный баньян:
В своей густой тени он мзды не прося, приютил их,
В своей бесконечной отдаче всегда постоянн…

Туда подошел Гунашарман, склонившись с почтеньем…
Тот брахман министру достойный прием оказал,
А после спросил Гунашармана с уваженьем:
«Что за комментарии Вед ты доселе чистал?»

Двенадцать таких комментариев из Сомаведы,
Семь – из Яджурведы имею я честь изучать,
А два комментария – шакхи я чту из Ригведы,
Из Атхарваведы один я успел прочитать»

Такой ответ слыша, тот брахман весьма удивился:
«Весьма впечатляет, о юноша, знанья твои:
Покинув Мир Неба, ты к нам, вероятно, явился!
Прими от меня, дорогой, прославленья мои!»

И, видя его превосходство в высоком познаньи,
Тот брахман спросил его скромно: «Как имя твое?
В какой ты державе родился и образованье
Ты как получил? Ты почтешь любопытство мое?»

Ему Гунашарман сказал: «в Авантийской столице
Жид Адитьяшарман, что брахманским отпрыском был.
Отцу его рано пришлось в мир иной удалиться:
Оставив здесь бренное тело, туда он отбыл…

В его погребальный костер, жизнь чтоб кончить на этом,
Вошла его мать и отправилась мужу вослед…
Так мальчик несчастный, увы, сиротой стал при этом,
Ему тогда далее пяти еще не было лет.

У дяди по матери, что также жил в этом граде,
Тот маленький мальчик, что стал сиротою, зажил.
Так Адитьяшарман подрос и, на следующей стадии
Образование в граде том получил.

Наук всевозможных обрел он великое знанье,
А также обрел доскональное знание Вед,
В различных искусствах обрел он большие познанья…
Его другом был один бабаджи, местный аскет.

Отшельник был очень суров в исполненьи обета,
И был знатоком тайных мантр при этом при всем.
И вот на кладбище, что было за городом где-то,
С Адитьяшарманом вместе отправился он.

Его целью было устроить там жертв приношение,
И вызвать якшини, свершив свой секретный обряд.
И так, оба друга, пред тем совершив омовенье,
Костер жертвенный разожгли полночью в аккурат.

На чтение мантр наконец-то явилась якшини:
Ее принесла к тому месту по небу ладья.
Такому явленью парящей в пространстве машины,
Раскрыв широко свои рты, удивились друзья.

С лицом, что подобно Луне в период полнолунья,
Прекрасно одетая в шелк и отменный атлас,
Чаруя своей красотой как-будто колдунья,
Была там якшини, являясь бальзамом для глаз.

Она не одна прилетала: с ней были подруги,
Прекрасные обликом, этой якшини под стать:
Их бедра круты и широки, а груди – упруги,
А лица – как лотосы – это у них не отнять.

И голосом нежно-певучим якшини сказала:
«Явилась я, вызвана тайною мантрой сюда.
Узнай: я- якшини, а имя мое – Видьютмала:
Достиг ты, подвижник своим ритуалом плода!

Со мной здесь подружки, что также безмерно красивы,
Похожи собою на райские чудо-цветы.
Сии луноликие, телом изящные дивы,
Являют собой фейерверк неземной красоты!

Себе изволь выбрать одну, что твой взор покорила:
Для этого только годится заклятье твое,
Меня ж не получишь, хоть я твое сердце пленила –
Не знаешь ведь полностью ты заклинанье свое!

Но боле уже не пытайся, коль я не досталась,
 И выбор содей, ведь прекрасны подружки мои…
С подвижником вместе одна из красавиц осталась,
Ладья же исчезла, в миры устремившись свои…

Когда. Наконец-то, якшини из вида пропала,
То Адитьяшарман подружку ее вопросил:
«А есть ли якшини прекраснее, чем Видьютмала?»
На то от нее он подробный ответ получил:

Конечно же есть! О, красавец, тебе я отвечу:
Сестры три живут, что подобны трем звездам собой,
Сведь них Видьютмала, что прибыла на эту встречу,
Сестра Чандралекха ее превосходит собой.

Но младшая, что зовут Сулочана, их красивее.
Глаголю я истину: в этом сомнения нет.
Узрит кто ее, тот застынет тот час, онемея!»
Замолкла якшини, дав сей доскональный ответ.

А после с отшельником этим условилась дива,
Когда она будет для встречи являться к нему,
А после того та якшини, обличьем красива,
Исчезла из вида, ныряя в кромешную тьму.

И так эта дива, являясь к нему еженощно,
Доставила тем самым массу различных услад
Исполнив желанья его безупречно и точно,
Покинув отшельника, та возвращалась назад.

Вот Адитьяшарман промолвил подвижнику – другу:
«Имею я дело к тебе, о, мой друг дорогой.
Изволь оказать мне желанную сердцу услугу:
Спроси у якшини, у своей супруги благой,

Не знает ли та, у кого есть секретное знанье,
Которым якшини Сулочану можно добыть?
Хотя и не видел я эту красавицу ранее,
Не в силах в себе я любови огонь подавить!»

Подвижник спросил у якшини, жены своей верной,
А та, в свою очередь, дала правдивый ответ:
«Как можно добыть эту диву я знаю примерно,
Живет на земле человек, он – буддийский аскет

Далеко отсюда, на Юге, на береге Вены
Есть место одно, мой супруг, это лес Тумбаван.
Вот там проживает буддийский подвижник смиренный,
Который в обете своем непростом постоянн.

Зовут Вишнугупта его. Я скажу тебе честно:
Он с той тайной мантрой весьма досконально знаком.
Якшини Сулочану, что до безумья прелестна,
Получит твой друг, что сердечным порывом влеком…»

И, Адитьяшарман, услышав те речи якшини,
Тотчас устремился, Судьбою влекомый на Юг.
Подвижник же так же оставил свой град Удджаини,
Направив шаги в те края, куда шел его друг.

Монаха того Вишнугупту на береге Вены
Адитьяшарман нашел и ему стал служить:
Внимал он всем просьбам его и старался смиренно
Аскета – буддиста, по мере всех сил, ублажить.

В теченье трех лет доставлял превеликую радость
Адитьяшарман и яства буддисту носил,
Где шесть разных вкусов и главный средь них это – сладость,
Сознанье людское, конечно же, прочь уносил.

Такую еду доставляла из мира иного
Якшини, супруга подвижника, день ото дня…
Довольный буддист проговаривал снова и снова:
«Ты, Адитьяшарман, чрезмерно балуешь меня!»

В конце концов, Будды поклонник, довольный безмерно,
Дал Адитьяшарману мантры заветной слова,
И знание дал, как ту мантру использовать верно,
И вызвать Сулочану, этим являя дива.

Так, Адитьяшарман обрел, наконец, заклинанье,
И выучив мантру, в пустынное место ушел.
Имея о разных обрядах глубокие знанья,
В очищенном месте костер он священный развел.

По правилам всем он устроил там жертв приношенье,
И тайную мантру умело весьма произнес.
Исполнилось всех ожиданий его совершенье:
Обряда того феерический апофеоз.

Явилась якшини Сулочана к месту обряда:
Корабль летучий принес ее прямо туда.
Ее дивный облик – для всякого взора отрада:
Такой красоты под Луной не сыскать никогда!

Сулочана лик свой украсила дивной улыбкой:
Красивые зубы ее были словно перлы;
Глаза удлиненные, формой сравнимые с рыбкой,
Изящные руки, как редкостный мрамор, белы.

Украшена сплошь бриллиантами чистой водицы,
Они освещали ее очертанье вокруг.
Триумф красоты Сулочаны, небесной девицы,
Заставил застыть парня в благоговении вдруг…

Та молвила Адитьящарману: «Юдоль земную
Оставить изволь ты, взойдя на корабль-самолет.
Провел ты не зря церемонию ту непростую:
Тебя град Алака, обитель Вайшраваны ждет!

Тебя ждут объятья мои, но желаешь ты ежели,
Чтоб сын у тебя был, прекрасный обличьем герой,
Чтоб был он богат и учен, добр сердцем и вежлив,
Шесть месяцев ты соизволь не сближаться со мной.

Полгода я девицей буду еще оставаться…»
И Адитьяшарман сказал: «Я согласен на то.
С тобой сойтись вместе не буду я, дева, пытаться:
Свое обещание я не предам ни за что!»

Якшини, довольная очень такими речами,
Адитьяшармана взяла на челн-самолет.
Оставили Землю они где-то там за плечами,
Пустившись, как птицы, в стремительно-быстрый полет.

Достигнув столицы всех якшей, прекрасной Алаки,
Адитьяшарман с женою шесть месяцев жил.
И, хотя с нею был парень, фактически, в браке,
Меж ней и собою он острый клинок положил,

И лишь любовался при этом красой этой дивы…
Кувера, всей якшей правитель, доволен весьма,
Устроил обряд грандиозный и очень красивый,
Для свадьбы влюбленных открыв все свои закрома.

От этого брахмана и от прекрасной якшини
В положенный срок, наконец, я рожденье принял.
Так, имя свое – Гунашарман- ношу я отныне,
Оно означает: «всех качеств благих идеал».

Потом, через время началось мое обученье,
И якшей правитель вовлек меня в этот процесс.
Так я обучился, вконец, проявив свое рвенье,
Покинув, исполненный мрака, Невежества Лес.

Я знание Вед приобрел и познал все науки,
А кроме того, я различных искусств стал знаток…
Совместно с отцом мы познали изгнания муки,
Ведь случай нелепый нас с ним на страданья обрек.

К Кувере, всех якшей царю, что Сокровищ Даритель
Пришел Громовержец, сам Индра, Богов Властелин.
Когда вошел Туч Грозовых Многовластный Гонитель,
Все, кто находился там, встали тот час же пред ним.

Лишь Адитьяшарман в собрании том не поднялся,
О чем-то задумавшись, он, словно камень, сидел.
И, Индра разгневанный, вдруг на него разорался:
«Как ты предо мною в приветствии встать не посмел!

Таким вот невеждам не место в небесном чертоге
Ступай-ка отсюда скорее в мир смертных людей,
Топчи запыленные бренного мира дороги
И там оставаться изволь до конца своих дней!»

Сулочана принялась Индру молить о прощеньи,
Но он весьма громко прикрикнул тогда не нее:
«Ты даже не думай, жена о его возвращеньи,
Пусть он забирает с собою и чадо свое.

Ведь в сыне, известно, отцовская жизнь пребывает.
Зело непреложна моя эта царская речь!
Внимательным должен быть тот, кто сюда попадает,
Дабы от проклятия душу свою уберечь»

На том успокоился Индра, Богов Повелитель…
Меня взял отец и покинули мы Мир Небес.
Внизу находилась под нами людская обитель,
И мы уронили на твердь ее бремя телес.

И так оказались вдвоем мы в Удджаини-граде,
Ведь там проживала совместно вся наша родня.
Отец нашел дом брата матери, своего дяди:
Заботой исполнен, туда поселил он меня.

А позже по воле Судьбы, я с царем подружился…
Услышь же, о брахман, что далее случилось со мной…»
Из уст Гунашармана рассказ подробный излился,
Как он был замечен похотливой царской женой.

О том, как жизнь царскую он спасал неоднократно,
О том как царица пыталась его соблазнить,
О том как он был очернен ей весьма неприятно,
Кончая судом, где его царь пытался убить.

Затем Гунашарман добавил: «По этой причине
Пришлось мне, о, брахман, из царства Аванти уйти.
Держа путь дорогу на юг, я скитался доныне,
Пока, наконец-то, не встретил тебя по пути»

Рассказ этот выслушав, брахман с улыбкой ответил:
«Изволь, дорогой мой, быть гостем желанным моим!
Доволен я очень, что волей Судьбы тебя встретил.
Мой дом и родные и я: все – к услугам твоим!

Вон там, недалече мой дом, что большой и богатый.
Тебе я изволю представиться, гость дорогой:
Я здесь почитаем. Зовут меня все Агнидатта.
Деревня большая сия управляема мной.

Она так же и называется, Волей монарха
Пожалована она мне. Я живу – не тужу.
Идем же со мной, ведь под солнцем достаточно жарко,
Тебя в своем доме заботою я окружу.

А вот и усадьба моя. Проходи, будь как дома!»
Так, с теми словами, он гостя тянул себе в дом,
Ведь гостеприимства культура, что нам не знакома,
В среде добродетельных – главная средь аксиом.

В усадьбе его было много различных животных.
Там лошади были, кони различных пород.
С великим усердьем лелеяли слуги залетных,
А те громко ржали, мажорных исполненны нот…

Там были быки и коровы с большими рогами,
Те лили струею в ведерко свое молоко.
Ходили там буйволы, круг отмечая шагами
И мало давили, не в силах уйти далеко.

Там пруд был большой, где раскрылись под Солнцем кувшинки,
И мерно качались в кристально – прозрачной воде,
И пчелы садились в пушистые их серединки,
Нектар добывая извечно всегда и везде.

Сновали там стаи ребешек различной породы,
Отдав жизнь и время своим ежедневным делам…
Опальный министр Гунашарман вошел в его воды,
Т, полнясь отрадой, свершил омовение там.

Затем Агнидатта натер гостя мазью сандала,
В одежды богатые он его переодел,
Ему предложил угощений различных немало,
Все то Гунашарман с большим удовольствием ел.

А после того, Агнидатта, заботливый тятя,
Привел свою дочку к еченому гостю сему,
Чтоб тот досконально и четко, без лицеприятья,
О добрых приметах красавицы молвил ему.

Взглянув на ее красоту, что порог совершенства,
Гость молвил слова свои гостепреимцу – отцу:
«Соперничать будет с ней много супруг за главенство,
Увидел я все то у ней, прочитав по лицу.

Я вижу – вот родинка на носу расположилась,
Другую же родинку на груди носит она…»
Когда же по просьбе отца дочки грудь обнажилась,
Промолвили родичи: «Речь твоя, гость наш, верна.»

Как ты и сказал, наша Сундари, дивная дива,
Имеет, действительно, на груди родинку ту!»
Сказал Агнидатта: «О, гость мой, воистину диво:
Ты звезды хватаешь, что падают вниз, на лету,

Но обе те родинки не предвещают дурного,
Ведь люди с достатком берут себе множество жен.
А бедняку же, чья жизнь тяжела и сурова,
Одну всего даже жену содержать не резон,

Куда уж там многих!». Сказал Гунашарман на это:
«Что верно, то верно. Ты словно бы в воду глядел:
Кого украшает счастливая эта примета,
Того не настигнет Судьбы несчастливый удел».

А после того всего гостепреимный хозяин
Своего ученого гостя тогда попросил:
«Хочу я, чтоб этой науке, что тайна из тайн,
Ты, милости полон, меня поскорей просветил.

Хотел бы я знать о значении родинки всякой,
И прочих различных приметах на теле людей,
На теле мужчины и на теле женском, двояко,
О, гость дорогой, преисполненный светлых идей».

Тогда Гунашарман поведал хозяину дома
Всю эту науку различных телесных примет.
Хозяин был рад: для него было, как аксиома,
О том, что незнание – тьма, а учение – свет.

А дочка хозяина, Сундари, дивная дива,
От Гунашармана глаз отвести не могла.
Изящная дева, аристократично красива,
При виде красавца застыла, забыв про дела.

Потом она вышла и родичи все остальные.
И молвил тогда Агнидатта: «О, милый мой гость,
Пускай не тревожат тебя беспокойства иные:
Из моего дома сбегать ты затею отбрось.

Я в жены тебе бы отдал свою милую дочку,
Красавицу Сундари, что будет верной женой.
Уютней тебе ни за что не найти уголочка:
Живи беззаботно здесь с нею, с родней и со мной!»

Ответил ему Гунашарман: «Что верно, то верно:
Хотелось бы мне в новой роли Судьбу испытать.
Несладко пришлось мне: интриг мерзопакостных скверна
Меня заставляет в бегах свой досуг коротать.

Правитель страны, лицемерный король Махасена
Меня лпалил, преисполнен безумных и дей…
Супруга, Луна и мелодия вины мгновенно
Врачуют сердца искалеченных миром людей.

Была б жена любящей, преданной, да не развратной,
Как Ашокавати, царя  Махасены, жена:
Все, что она втайне творит, просто невероятно,
И сердце ее – смертоносный колодец без дна…

К тому ж, Удджаини отсюда совсем недалече,
Как бы Махасена, злой царь, не нагрянул сюда.
Зла хуже не знаю я, чем с его армией встречи,
Ведь еле сбежал я с того заседанья суда…

Вот было бы здорово, если бы места святые
Я обошел и грехи свои так устранил.
И так оборвались бы годы мои прожитые:
Свой выполнив долг, я бы тело на твердь уронил…»
На эти слова рассмеялся тогда Агнидатта:
«О, гость дорогой мой. Ты, видно, ударился в блажь.
Оставь эти мрачные мысли. Скажу непредвзято:
Они своей темой меня повергают в мандраж!

Для чистого сердцем, такого как ты человека,
Какая бела, что его презирает болван?
Кто в небо плюют (эта правда известна от века)-
Плевок получает обратно: таков Божий план.

А неблагодарный король, преисполнен безумья,
За свое невежество горький отведает плод:
Всем тем, чье сознание есть цитадель скудоумья,
Судьба служить долго не станет воистину. Вот!

Иль Ашокавати – злодейки крамолу изведав,
Ты в праведных женщин всю веру свою растерял?
Но ты ведь учен и приметы таких людоедов,
Вне всяких сомнений, весьма досконально познал.

Хоть и Удджаини достаточно близко отсюда,
Но, пока ты здесь, о тебе не узнает король.
А что до паломничества, то оно лишь для люда,
У которых денег немного, практически – ноль,

Не могущих по той причине свершить меценацтво,
И жертв подношенья богатые предкам, богам,
Обеты, молитвы вершить. Но имея богатство,
Зачем же скитаться во вред благочестья делам?

От бремени тяжкой свободы ничуть не свободен
Паломник, что, словно бы зверь, спит на тверди земной.
Всегда истощен, одинок он и вечно голоден,
Страдает от зноя и мерзнет холодной зимой!

Весьма заблуждаешься ты, коль, надеясь на счастье,
Ты тело свое человечье решил погубить:
Ведь в мире ином ожидают большие несчастья
Того, кто себя прежде срока решился убить!

Ты молод, о, юноша, и образован при этом.
Сие наважденье ты выброси из головы.
Размысли, пожалуйста, над моим добрым сонетом.
Ты так убедишься: мои аргументы правы!

Велю я построить красивый покой под. землею,
Женившись на Сундари, будеш там жить – не тужить.
Расстанешься так ты с сердечною раной былою…»
Вот так, удалось Агнидатте его убедить…

Сказал Гунашарман: «Ну что ж, я с тобою согласен.
Я сделаю так все, как ты мне пред этим сказал.
Отказ от Сундари, чей лик словно лотос – прекрасне -
Поступок, являющий идиотизма финал!

Но я не женюсь до поры на твоей дивной дочке,
Ведь я должен выполнить очень суровый обет:
Я должен проставить тире, запятые и точки,
Умилостив Божество, что известно из Вед.

Дабы Махасена, злой царь, получил по заслугам»…
На то Агнидатта кивнул и сказал: «Быть добру!
Затек драгоценный, отныне к твоим я услугам:
Согласен сыграть я в твою непростую игру!».

Провел Гунашарман спокойную ночь в его доме.
На следующий день Агнидатта, проснувшись едва,
Построить велел молодым под землею хоромы,
Которые своей красой проявляли дива.

«Подземного Мира Дворцом» их назвал Агнидатта.
И тут же туда Гунашармана он поселил.
Однажды спросил Гунашарман его непредвзято:
«Хочу, о почтенный, дабы ты меня просветил.

Скажи мне, пожалуйста, какому Богу молиться,
И что за молитву мне нужно читать для Него?
Обет мне какой совершить и как нужно поститься,
Исполнились дабы желанья ума моего?

Сказал Агнидатта на это: «Отвечу тебе я:
С молитвой могущественной я давно уж знаком.
Ее Божество – сын Шанкары – Господь Картиккея,
Шестиликий Бог с превосходным волшебным копьем.

Меня научил той молитве мой мудрый учитель.
Та мантра является к сердцу Кумары ключом,
И Бог Шестиликий, Божественных Войск Предводитель,
Явит тебе милость, своим состраданьем влеком.

Даты к тебе стал благосклонен блистательный Гуха,
Изволь получить эту мантру сейчас от меня.
Пускай же уловит ее твое чуткое ухо.
Слова ее выучи, в сердце своем сохраняя:

«Вся слава Богов Полководцу, Владыке Кумаре,
Что демона Тараку, терний миров победил!
Обязан рожденьем своим этот Бог Махешваре:
Его Махэшвара на свет от огня породил.

Был Сканда огнем порожден, очагом, тростниками,
От Криттик он был порожден, всем являя дива.
Вся слава могучему Богу с шестью головами:
Ему предназначены этой молитвы слова!».

Вот так Агнидатта передал то тайное знанье.
И стал Гунашарман обет свой суровый вершить.
Молился Он Сканде усердно, твердя заклинанье,
Аскезы творил, чтоб проблемы свои разрешить.

Так он, находясь в своем дивном дворце под землею,
Творил покаянье суровое, прячась от глаз.
Еще не расставшись с жестокой обидой былою,
Ждал бывший министр с нетерпеньем звездный свой час.

Ему Сундари помогала, Усилья их в скорее
Увенчаны радостью были: пришло Божество:
Кумара, как светоч, явился на их территории
Сверкнув шестью ликами, этим явив волшебство.

Они поклонились Кумаре с почтеньем великим,
И вместе молитвы ему вознесли, наконец
И вот им промолвил с улыбкою Бог Шестиликий:
«Все ваши аскезы нашли свой достойный конец.

Тобой, о мой сын, я обрадован. Что ты желаешь?
Ты благословенье любое изволь получить»
Сказал Гунашарман: «Ты нужды мои знаешь:
Никак не желаю я жизнь свою в страхе влачить.

Правитель державы Аванти, злой царь Махасена,
Желает меня извести, не стоя за ценой.
Узнав лишь где я скрываюсь, сей аспид мгновенно
Пришлет свое войско с оружьем смертельным за мной.

Сбежав от него, я лишился всего достоянья:
Богатства и доброго имени, дома, родных.
Меня защитить соизволь от его злодеянья,
От козней царицы и от супостатов иных.

А так же меня награди постоянным достатком…»

На эти слова Шестиликий Бог, Сканда сказал:
«Безумный правитель в своем положении шатком
В сраженьи с тобой, Гунашарман, найдет свой финал.

Его ты сразишь. А приятный звон чистого злата
Всегда будет тешить твой слух: я посмею сказать.
Казна твоя будет отныне безмерно богата
И не истощима: никто не сумеет отнять!

Противостоять тебе в битве никто не сумеет:
Так ты императором станешь всей тверди земной.
Пусть благословенья мои тебе душу согреют.
Тебе отплатил я, как видишь, достойной ценой…»

И с теми словами тот бог растворился в пространстве,
И в мир свой отправился, что для людей не знаком.
Казну золотую что вечно была в постоянстве,
Обрел Гунашарман, божественной волей влеком.

И так, Гунашарман, достаток такой заимея,
Красавицу – Сундари тут же повел под венец.
Любовь ее к мужу росла, становясь все сильнее,
За тем наблюдал, был рад Агнидатта – отец.

Казною богат, Гунашарман набрал себе войско:
Он конных и пеших солдатов имел без числа,
Его колесницы хранили от вражьего происка
Слоны боевые, и прочая сила была…

Дарами богатыми, золотом и жемчугами
К себе он привлек как союзников прочих царей.
И бренную твердь сотрясая своими ногами,
Направились все они в царство Аванти скорей.

Войска осадили немедленно град Удджаини,
И вскоре прорвались сквозь крепкие стены его.
Взяв царский дворец – средоточие вражьей твердыни,
Опальный министр врага победил своего.

Затем он поведал всем жителям этой столицы
О том, как его очернил повелитель страны.
Он так же поведал о кознях развратной царицы,
Что была полна мракобесья и прочей вины.

И так, Гунашарман воссел на монаршем престоле:
Любимец народный, он царство свое упрочнил.
А после того он, согласно божественной воле,
Иных королей бренной тверди себе подчинил,

А их дочерей Гкнашарман принял себе в жены,
И распространил по Земле свою царскую власть,
Себе подчинил он далеких земель рубиконы,
И, вместе с Сундари. Империей тешился всласть.

И так, получив все бразды императорской власти,
Монарх Гунашарман стал светочем в мире людей.
Правленье его исключало войну и несчастья,
В себе неся радужный свет высочайших идей.

Вот так, в то далекое время король недалекий,
Что в людях ближайших никак разобраться не мог,
Неблагодарный, заносчивый, очень жестокий,
На свою главу неудачу большую навлек.

Вот так Гунашарман, что к цели своей устремился,
И разумом тверд, начинанья свои продолжал,
Богатства великого с большим успехом добился,
И целого мира людей императором стал.

Шачинандана дас

Поделиться с друзьями