Как-будто в болоте тону я в миру безпощадном:
В цепи пищевой не занял верхушку. Увы!
Сильные мира сего в дерзновении жадном
Ищут поживу, и я безотраден… А Вы?

Кришна ушёл от меня, очень сильно расстроив,
И я не могу Его в мире людей отыскать.
Милиционеров, известных в миру, как героев,
Отправлю за Кришной, Его чтоб вконец отыскать.

Семечки лузгают те, в кобуре что хранятся,
А если преступник пред ними, то дуют в свисток.
Между собой и не только те матом бранятся,
Исторгнув устами безмерный ругательств поток.

Вот РОВД предо мною – обитель мильтонов.
Они вечно в поисках, словно легавые псы…
Носятся кители серые с парой пагонов.
И лица торчат из них, что украшают усы.

Честь и хвала тем пагонам, где звёздочек много,
А если там лычки, то могут и дать тумака…
Я заявленье пишу здесь: «Лишился я Бога».
Найдут Его те, даже в Африке наверняка…

Спросили они меня, свой протокол составляя –
«Вы, гражданин дорогой, потеряли кого?
Его мы поймаем!» – сказал мне, надежду вселяя,
Большой капитан, – «А ну-ка: приметы Его!»

Я отвечаю: «Он юный, прекрасный, высокий.
Улыбка Его белоснежна, как жемчуг морской.
Кожа Его – словно небо, Он – лотосоокий.
Лишь взгляд тех очей избавляет от скуки мирской.

Губы Его – как коралл. Его волосы – море,
Как-будто бы волны они поизвились на Нём.
Перестать видеть Его – безпросветное горе:
Можно недвижно застыть в безысходности пнём…



Широкая грудь у Него, бока – словно пещеры,
А руки, как-будто дверные засовы, крепки.
Звёзды с обложек журнальных в сравненьи с Ним – серы:
Увидев Его, те укатятся, как колобки!»

Сказал капитан: «Щас составим Его фоторобот,
И с телевизоров люди увидят Его.
Тот, кто Его не узнает – тупой, словно робот,
Сознанье Его как у камня – едва лишь живо!»

Свой протокол заполняя, спросил он поновой:
«Какой Он на вкус?» И ответил ему я тогда:
«Сладость Его не отведать в кафе иль в столовой,
Вкусней чупа-чупс Он и Баунти: просто беда!»

«А пахнет Он чем?» - мент поновой меня вопрошает.
Я отвечаю: «Его неземной аромат
Три компонента в себе безподобных вмещает,
Опустошая телесный земной каземат.

Содержит он мускуса запах, а также сандала,
А также агуру, объединив три в одном.
Места тому, кто учуял его, будет мало:
Он позабудет, без спора, о сыне родном!»

«А ну-ка приметы особые без промедленья,
А также во что Он пред тем, как пропал, был одет?
Отыщем Его и доставим Его в отделенье.
Скоро возьмём мы Его, вне сомнения, след!»

«В шелка золотые одет Он, и в ожерелье,
Что носит Он из самоцветов на шее Своей.
Браслеты на нём золотые, и вспомнил свирель я:
Играя, сознанье людское уносит Он ей.



А, кроме, добавлю, Он носит, как-будто индеец,
Перья павлина в волнистых Своих волосах…»
Сказал капитан: «Его мы задержим, надеюсь,
Если Он даже скроется на небесах!

А ну, гражданин, расскажите, чем Он занимался?»
Ответил я тут же: «Сметану и масло Он крал!»
Сказал капитан: «Тот воришка почти что попался,
Он словно бы ждёт, чтоб закон Его наш покарал!



А ну, гражданин, какие ещё преступленья
Он совершил перед тем, как от Вас убежать?
Вне всяких сомнений, ждёт Его уж отделенье –
Он продолжает меня до сих пор поражать!»

И я продолжаю по-прежнему: «Он Агхасуру –
Огромного змея как-будто червя погубил;
Убил Он быка – всем известного Ариштасуру;
И Панчанджанью – большого моллюска убил».

Я дале продолжил: «Убил Он большущую птицу,
Её Бакасурою звали: порвал пополам…»
Вскочил капитан: «Браконьер! Перешёл Он границу!
Его задержанья немедля составлю я план».

Добавил ещё я: «Убил Он, к тому же, Путану;
Ещё Тринаварту, что небом, как Чкалов, летал.
Он много ещё чего сделал: скрывать я не стану».
Взревел капитан: «Я добьюсь, чтобы срок Он мотал!»

«А кроме того, Он убил множество президентов:
Калаявану и Шалву, а также Камсу.
На ринге убил Он большое число оппонентов.
Я по-секрету Вам, пан капитан, донесу…»



«Я непременно найду те места преступлений,
Останки погибших найду под землёй глубоко.
Спецназа направлю туда я пять подразделений:
Желанье поймать террориста весьма велико.

Архив подниму я, и вышлю я группу захвата,
Чтоб на скамье подсудимых Он вскоре сидел.
А если тех сил МВД будет вдруг маловато,
То подниму я на ноги особый отдел.

Дактилоскопию мы сделаем: вскрытье убитых,
И отпечатки мы снимем на месте беды.
Вызовем специалистов – экспертов маститых,
И следствия вскоре появятся эти плоды!»

Я дале продолжил: «У гопи украл Он одежды,
И с ними, замужними, ночью в лесу танцевал».
«Разврат!» – закричал капитан: «Покажу я невежде,
Чтоб чужих жён пополуночи не целовал!



А что же ещё Он похитил? А ну-ка колитесь!
Что подозреваемый этот ещё утащил?»
Ответил ему я: «Вы чересчур удивитесь,
Но сердце моё Он из клетки грудной утащил!»

«Органов кража – отлично! Ему не укрыться.
Свидетелей нужно, чтоб то довести до суда!»
Ответил я плача: «Могу лишь я только молиться:
Творя преступленье, Он не оставил следа!»

«А где же по-Вашему может преступник скрываться?» –
Спросил капитан, исписав протокол донельзя.
«Не любит, начальник, Он в мире людей оставаться!» –
Ответил ему я: «Его обнаружить нельзя!»

Я продолжаю: «Оставил меня Он без дома,
И, как неприкаянный, здесь я скитаюсь один:
Разлука меня одолела, тоска и истома;
И бородою порос я, как-будто раввин…»

Руки потёр капитан: «Тут ещё и афёра:
Риэлторов чёрных немало я переловил.
Поймаю и этого я, вне сомнения, вора,
Который всем в мире материи жизнь отравил!»

Я продолжаю давать без конца показанья,
И говорю: «Им пронизан весь мир под Луной.
Леса, города и, конечно, существ всех сознанье
Он контролирует, делая то и со мной!»

«Так вот куда тянутся щупальца мафии спрута!
Вот почему говорят, что тот спрут не умрёт!
Он посрамил Аль Капоне, Бен Ладена – круто:
Вне всяких сомнений, как детям Он нос им утрёт!»

Продолжил я снова: «Незрим Он, как воздух для взглядов.
Конспиративной квартиры Его не найти.
Сокрыт Он надёжнее всех затерявшихся кладов.
В Его обиталище смертным никак не пройти!»



«Его задержу, вне сомнения, в будущем скором,
И буду Его созерцать на допросе. О, да!
Вне всяких сомнений я стану уж целым майором,
А может быть даже полковником стану тогда!

Начальником стану большим я тогда, вне сомненья,
И выкину я свой покусанный старый свисток.
Честь отдавать будут мне все менты в отделеньи,
И даже начальник мой, что к подчинённым жесток.

Старый «Макаров» тогда положу я на полку,
И выдадут мне за заслуги большой «Ремингтон».
Я ради того в стогу сена найду и иголку,
И стану тогда я особенный очень мильтон!

А ну, расскажите-ка мне, как проводит Он время.
Может быть, где-то любовница есть у Него?
Жизнь влачить без женской ласки – нелёгкое бремя.
Так следствия компас выведет нас на Него…»

Я отвечаю: «Вы правы, начальник, нет спора.
Любови дурманом Он денно и нощно влеком.
Словно бы злато, иль жёлтый огонь светофора,
Сияя, Она озаряет весь лес вечерком.

Любовь Его Вечная – это сама Радхарани.
При виде Её растекается Он, как желе.
Как всех драгоценных каменьев блестящие грани,
Она освещает пространство и всё на Земле!

Жизнь продолжая Свою, Он лелеет надежду
Встретиться с Нею под лунным сияньем вночи…
Носит Она тёмно-синего шёлка одежду,
А также от сердца Его потайные ключи!..»



«Отлично!» – вскочил он: «Устроим мы в лесе засаду,
И я привлеку туда лучших своих оперов.
Защёлкнув наручники, я испытаю отраду,
Как-будто попав в сень блаженных бессмертных миров!..»

…Так я давал показанья свои безконечно,
Забыв о еде и о сне, мы вели диалог.
Но я прерываю, к несчастью, рассказ скоротечно,
Чтоб этой истории Вам рассказать эпилог.

По-прежнему мы продолжаем безсмертную тему…
Пружинами коек скрипя, мы довольны вполне:
В «рубашках смиренья» мы оба погружены в Прему
При солнечном свете, а также вночи при Луне…

Лежат возле нас Аль Капоне и царь Пётр I,
Дзержинский, месье Робеспьер и монгол Чингисхан.
Здесь не в порядке у всех «отдыхающих» нервы,
Но нас лишь двоих лишил разума Модан-Мохан…

В миру человеков за окнами этой психушки
Безумные серые массы к финалу бегут.
Как-будто бы стадо овец, они ищут кормушки,
Но режут нещадно их, доят, а также стригут…

Шачинандана дас

Поделиться с друзьями