Пролог

Колесо Времени, быстро вращаясь в полете,
Приводит к забвенью империи и города;
Оно, существа избавляя от временной плоти,
Уйдет по-английски: как-будто сквозь пальцы вода.

Существ бытие обрываясь, уходит в Безвестность:
Забвение ждет, как всегда, умеревшую плоть.
Та плоть утеряла здоровье, богатство, известность,
Не в силах Великого Времени бег побороть…

Ушли безвозвратно артисты, бродяги, торговцы,
Ушли олигархи, священники и короли.
Великим потоком уходят они, словно овцы:
Их кости покоятся где-то под слоем земли…

Но благородные личности сеют здесь славу:
Оставя червям свою плоть, те идут в Небеса.
Их вечная слава останется в людях по праву:
Ее составляют их подвиги и чудеса…

История Налы и Дамаянти

В эпоху, весьма отдаленную, жил король Нала,
Приняв от отца Вирасены наследство и власть.
Он знаньем коней обладал, что, как море, немало:
О чем говорят их пропорции, зубы и масть.

Прекрасный собою был Нала и сильный без меры;
Он благочестив был, отважен и правдоречив.
Любимец народа, он был в ореоле их веры,
Ни разу ее лицемерием не омрачив.

Он был виртуозным стрелком из могучего лука;
Правителей прочих собою он превосходил;
Известна была ему всех направлений наука,
В которой других, вне сомненья, он опередил.

Мечтали о Нале и жаждали с ним обрученья
Прекрасные ликом принцессы – бомонд тех времен,
Но мудрый правитель обуздывал тела влеченья:
Правитель нишадов был мудр и очень умен.

В видарбхов стране король Бхима царил над народом:
С женою совместно желал себе отпрысков он.
Узрел он святого и молвил: «Подвластен я годам,
Но радость отцовства не ведал: не мил мне мой трон!

Спаси, о великий святой, все мое государство,
Спася от несчастья тем самым мой славный народ.
Спаси же меня и супругу мою от мытарства:
Пусть царской династии ныне продолжится род!»

Святой даровал государю наследников трона:
Трех принцев и дочь Дамаянти царь Бхима обрел.
Так царской династии древа упрочилась крона,
Пуская вокруг себя свежих ветвей ореол.

Его сыновья добродетельны были без меры,
Их Дамана, Данта и Дама звал праведный царь.
Для их воспитанья как принцев он принял все меры,
Как было в священных трактатах прописано встарь.

А дочь Дамаянти снискала в свой адрес всю славу
За пылкое сердце, за щедрость и за красоту,
За речь и изящество эту принцессу по праву
Народ превознес на невиданную высоту…

С тех пор, как достигла совершеннолетья та дева,
Подружки ее окружали не менее ста.
Она, озаряя пространство направо-налево,
Как молния была средь туч – красива и чиста.

Средь смертных людей и гандхарвов, богов и титанов
Не видели даже в помине такой красоты,
Красоты принцессы – причина паденья виманов –
Богов кораблей быстролетных с большой высоты…

А что же касается Налы – красивый без меры,
Весьма походил он на Каму, на бога любви:
С владыкой нишадов в сравненье покажутся серы
Другие правители люда, его визави.

В присутствии Налы все славу вещали принцессы,
Которая красила царство видарбхов собой,
Манеры ее воспевая, красу, интересы.
А ей же о Налы достоинствах ведал любой.

Рассказ гусей

Итак, их влеченье друг к другу росло постоянно.
Влюбились друг в дружку они, лишь едва услыхав.
Великий царь Нала в объятьях любови дурмана
В саду находился под сенью деревьев и трав.

В сени ярко-розовых роз и деревьев сандала,
Обвитых, как змеями, плетями гибких лиан,
Душа государя в любовной тоске увядала:
Разлуки с любимой царя поглотил океан…

Вдруг он увидал в этой роще гусей златоперых,
Которые важно гуляли как должно – гуськом:
На землю отправил, на отдых небесный простор их,
Чтоб шлепали те по траве короля босиком…

Подкравшись тихонько, тот царь быстро бросился сзади;
Гуся златоперого – мигом в охапку схватил,
И гусь этот, пойманный, громко взмолился Нишаде:
«Не всуе тебя я, царь Нала, в саду посетил.

Меня ты помилуй: так буду полезен тебе я:
Царевне Дамаянти я о тебе расскажу…»
И вот уже гуси взлетели и, крылами вея,
Летят пересечь государства видарбхов межу.

Так, странники неба достигли видарбхов столицы,
Посадку содеяв в монаршем дворцовом саду.
С принцессою рядом совсем оказались те птицы,
Поплавая вдоволь в большом королевском пруду.

Узрев их, Дамаянти вместе со всем окруженьем
Принялась ловить этих блещущих золотом птиц:
Так, рощица тихая вмиг оживилась движеньем
Толпы разодетых в шелка тонкостанных девиц.

Один на один оказавшись с принцессой прелестной,
Вдруг речь человечью исторг этот гусь золотой:
«Осиянный мудростью и красотою телесной,
Живет царь нишадов, увенчан короной златой.

Ты благородна весьма и без меры красива:
Достоинства все твои плод свой проявят тогда,
Когда при обряде венчанья, о, дивная дива,
Пообещаешь с Нишадою быть навсегда!

Летаем в небесных просторах мы под облаками,
Что напоминают собой стада белых коров,
Над разными странами мы пролетаем веками,
Там зря обитателей дивных для люда миров.

Встречали Тридцатку Богов мы и прочих бессмертных,
Крылатых гандхарвов и змееподобных людей,
Ракшасов, титанов, и якшей, и множество смертных,
Что в Небо идут, исполняясь высоких идей.

Но Нале подобного мы отродясь не видали!
Вы оба достойны друг друга: сомнения нет.
По жизни идя, взявшись за руки дале и дале,
Вы в мире оставите вместе блистательный след!»

Сказала гусю Дамаянти: «Лети-ка к Нишаде,
И то, что сказал мне, поведай, пернатый, ему».
Так гусь передал им взаимно, их брака заради,
Свои эти речи, несущие радость уму…

Болезнь Дамаянти

Итак, Дамаянти, услышав гусиные речи,
Покой потеряла и стала сама не своя:
Со вздохом печали вздымала она свои плечи,
Твердя постоянно в безумстве: «Несчастная я!»

Она побледнела, осунулась, стала худая,
Печальною стала, как-будто замкнувшись в себе.
Она проливала слезинки, тихонько рыдая,
Сложив свои длани как-будто в безмолвной мольбе.

Она, созерцая в уме царя царства Нишада,
Казалась безумной, свои воздевая глаза;
Она была отдыху, пище и жизни не рада;
Не мила ей стала бескрайних небес бирюза…

Подружки ее догадались по тем проявленьям,
Какая причина недуга у их госпожи:
«Царевна влюбилась и стала как-будто растеньем!» –
Подружки царю сообщили без всяческой лжи.

Тотчас же царь Бхима предпринял серьезные меры,
Решив, что дочерняя юность вошла в свой зенит.
Казну откупорил, достойную бога Куверы,
Которую рота солдат неустанно хранит.

Подготовка к свадьбе

По сторонам света послал глашатаев царь Бхима,
Чтоб все пособрались на свадьбу к нему во дворец:
«Цари и царевичи! Не проходите же мимо:
Заради той свадьбы растрачен огромный ларец.

Кто самый удачливый, тот для Дамаянти – пара:
Средь тысяч достойных мужей он – великий герой.
Спешите, о, аристократы: вас ждет сваямвара –
Великая свадьба, где пир и богатство – горой!»

Монархи земные и принцы явились на свадьбу,
Заради которой открыты пределы границ.
Цари направляют коней в государя усадьбу:
Пространство заполнено грохотом их колесниц…

Верхом на огромных слонах и конях быстролетных
Великие воины рвутся себя испытать:
Скопленьем своим те напомнили птиц перелетных –
Глаза их количество быстро устанут считать.

За ними по следу, всем скопом в нарядах богатых,
В цветочных гирляндах и все в украшеньях златых,
Несутся на конях дружины солдатов усатых,
Спускаясь всеобщим потоком со склонов крутых.

Нарада и Парвата в гостях у Индры

И в это же самое время о свадьбе узнали
Нарада и Парвата – древние два мудреца:
Величием полны, умчались те в дальние дали
Пространства вселенского мира – большого яйца.

Град Индры, исполненный роскоши в космосе реет.
Кто видит его грандиозность – немеет тотчас.
Амаравати тот город названье имеет,
Богатство его повергает любого в экстаз.

Он сложен из белого мрамора, напоминая
Своей белизною снега гималайских вершин.
Нефритом дополнена, ониксом кладка стенная,
Шедевром в которой является каждый аршин.

Слои основанья его – это слой сердолика,
Агата лазурного цвета и слой хрусталя.
Количество в нем самоцветов без меры велико,
Что вправлены в стены, блистают, тем взор веселя.

Здесь праведники процветают в благой атмосфере,
Здесь воины, павшие в яростной битве, живут,
Здесь есть мудрецы, и святые, окрепшие в вере:
Веков миллионы людских они здесь проживут.

На тысячу миль простираясь, тот град превеликий
Подобен земным континентам масштабом своим.
Там правит царь Третьего Неба – Махендра Великий,
Который в боях с ратью демонов необорим.

Итак, две души величайших – Нарада с Парватой
Явились в тот город великий, пройдя сквозь портал.
«Два мужа святых нас почтили – Нарада с Парватой!» –
Сказал глашатай, и весь город в почтении встал.

Так, пышным приемом здесь встречены важные гости,
И вышел Махендра, одаренный тысячью глаз –
«О, два мудреца неразлучных, придя ко мне в гости,
Вы вызвали в сердце моем взрыв эмоций, экстаз».

Спросил о здоровье он их, и о благополучьи,
На что те ответили: «Мы процветаем, о, царь!
Здоровы с Парватой мы оба: не может быть лучше,
Земные князья процветают, о, царь-государь.

Ответ получив, оглядел Царь Небес Зал Собраний
И павших в сраженьи героев он не увидал:
«А воины где же, убитые на поле брани?
Здесь нет храбрецов тех, кто жизнь свою сече отдал…

Как можно мой славный чертог наслаждений оставить?!
Заради чего мои гости покинули РАЙ?»
Промолвил Нарада: «Изволь, царь, свой гнев поубавить –
Привлек этих воинов бренный подоблачный край:

О, царь-громовержец! Затеяна царская свадьба,
Чтоб замуж принцессу видарбхов, как должно, отдать.
Сейчас переполнена доверху Бхимы усадьба,
Где принцы собрались удачу свою испытать.

Своей красотой Дамаянти, принцесса земная,
Затмила красавиц земных и прекрасных апсар.
Так все эти воины, об этом действе узная,
Пришли на ту свадьбу, что схожа на шумный базар.

Сокровище средь всех красавиц царевна видарбхов:
Все с рвеньем великим стремятся ее получить.
Она жениха изберет там из тысяч монархов,
Что ждут того действа: посмею тебя огорчить!»

Вскочили все вместе, исполнившись энтузиазмом,
И хором воскликнули боги: «Мы тоже хотим:
Мы все-таки не старики, что объяты маразмом.
Скорей собирайтесь: сейчас в мир людей полетим!»

И тотчас же боги, в небесные сев колесницы,
Отправились на сваямвару – на свадьбу царей,
Они, на Дамаянти смертной мечтая жениться,
На бренную Землю из Неба примчались скорей.

Прослышав о свадьбе, царь Нала уже был в дороге,
Мечтая жену Дамаянти себе обрести.
Спускаясь на Землю вниз, Налу увидели боги,
Который уж близился к финишу в долгом пути.

Похожий на бога любови, прекрасный царь Нала,
Красив безупречно и строен, блистал, как алмаз.
А воинство Неба, уставившись, рты разевало:
Царя того облик был словно бальзамом для глаз.

Посланник богов

Вот их колесницы, зависнув, на Землю спустились,
И Нала увидел воочью богов пред собой.
Они, перед Налою стоя, к нему обратились:
«Потолковать мы хотели, почтенный, с тобой.

О, преданный Истине царь, окажи нам услугу -
Посланником нашим ты стань!» – те сказали ему.
Царь Нала ответил: «Исполню я эту услугу:
С охотой обязанность ту на себя я приму!»

Спросил богов Нала, почтительно руки слагая:
«Какую услугу я должен исполнить для вас?»
Ответил Махендра: «О, Нала, услуга благая
Твоя заключается в том, что представишь ты нас

Принцессе Дамаянти. Ей доведи ты посланье,
Что Индра – Царь Неба, а также Варуна, Царь Вод,
Бог пламени Агни, чье тьму озаряет пыланье,
И Яма, что смертных людей пресекает живот,

Желают с тобой обрученья: твой выбор меж ними!»
Ответил царь Нала: «Я сам к этой цели стремлюсь.
Не стоит меня порученьями мучить такими:
Я сам, Дамаянти желая, в любови томлюсь».

«Ты ведь согласился исполнить? Ступай же скорее!» –
Промолвил с упреком ему Царь Бессмертных Небес. –
«Но как же пройду незамеченным мимо дверей я:
Охрана принцессы не знает себе антитез!

Туда даже муха в своем этом маленьком теле
Влететь не сумеет!» – Царь Нала богам возразил. –
«С благословением нашим достигнешь ты цели!» –
Царь Рая его аргументы опять отразил.

«Ну ладно, – ответил Нишада, – меня ждет принцесса», -
Направив шаги свои прямо в покои дворца.
Там миновал без труда он со стражей эксцесса:
Прошел между ними, не пряча при этом лица.

И вот он узрел Видарбхийку во всем ореоле:
Блистающую красотой, с дивным цветом лица.
Те оба влюбленных, причастных божественной доле,
Увидевшись вместе, вручили друг другу сердца.

Нежна, словно бархат, была у Дамаянти кожа,
Ее безупречная талия была тонка.
Она улыбалась улыбкой, что с Месяцем схожа,
Блистая при этом зубами белей молока.

Увидев Нишаду, подружки принцессы привстали
И в мыслях своих дифирамбы ему вознесли.
При виде царя красоты те дышать перестали:
Недвижно застыв, они словно к земле приросли.

«Кто это мог быть?» – они думали снова и снова
И перечислили весь небожителей сонм.
Они онемели, не в силах промолвить и слова,
Как-будто объял их сознанье чарующий сон.

И вот Дамаянти улыбкой свой лик озарила,
Ответив тем самым улыбке нишадов царя:
«Твоя красота мое сердце собой покорила,
Которое бьется в пожаре любови горя.

Герой мощнодланный, поведай скорее мне: кто ты,
Похожий своей красотой на великих богов?
Как миновал ты охраны дворцовой оплоты,
Что бденье несут день и ночь, покоритель врагов?

«Узнай же, красавица! - ей отвечает царь Нала. –
Пришел я сюда, как посланец великих богов.
Тебя себе в жены избрали немного-немало –
Сам Индра, Властитель Небес, покоритель врагов,

Который, спасая от жажды, дожди нам приносит;
А также Варуна, Властитель Стихии Воды;
И бог Смерти – Яма, что жизни людские уносит,
Верша над людьми справедливости ради судьбы;

А также великий бог Агни – он – Жертв Уноситель:
Ты выбрать должна одного из них, царская дочь.
Их силой мистической я проник в Бхимы обитель,
Невидимый взорам, как ветер небесный, точь-в-точь…

На эти слова Дамаянти слегка покраснела
И молвила Нале, пуская потоки из глаз:
«Великих богов, не жалея, отвергну я смело
Заради тебя, о, блистающий, словно алмаз.

Меня возлюби всей душою, о, славный Нишада:
Богатство и чем я владею отныне – твое.
Отвергнешь меня, то прибегну я к помощи яда,
Огня иль веревки, окончив свое бытие!

Мое сердце жгут эти речи, что гуси сказали,
И я эту свадьбу заради тебя созвала.
Заради тебя попираю я своды морали:
Лишь рядом с тобою я ныне покой обрела».

Ответил царь Нала царевне: «Как можно такое –
Хранителей Мира отвергнуть заради меня?
Я праха у ног этих личностей даже не стою:
Ты под монастырь, о, царевна, подводишь меня.

Богам неугодное делая, очень я грешен», -
Ответил ей Нала, хватаясь за сердце рукой, –
Твой вывод, принцесса Видарбхов, бесспорно поспешен:
Богов предпочти покровительство: кто я такой?»

На то Дамаянти ответила, слезы роняя,
При этом в рыданьи она прерывала свой глас:
«Есть средство одно, что тебя от греха охраняя,
Вне всяких сомнений, спасительным будет для нас.

Пусть вместе с тобою придут на мою сваямвару
Хранители мира, что жаждут меня обрести.
На свадьбе на этой тебя изберу себе в пару,
Дабы от греха твою совесть пред ними спасти».

Послушав царевну, царь Нала вернулся обратно,
Увидев его ожидающих мудрых богов.
Правители мира сказали: «Нам было б занятно
Рассказ твой услышать, о, царь, покоритель врагов.

Увидел ли ты, безупречный, прекрасную деву,
Что ясной улыбкой, как Месяцем, озарена?
А также ответь нам, о, сходный могучему леву:
Услышав послание, что передала она?»

Царь Нала ответил: «О, правящие Мирозданьем,
С благословением вашим я стражу прошел.
Никто меня не увидал, когда шел я с посланьем.
И так я в покои принцессы тихонько зашел.

Подружек ее удивило, что я появился,
И после того, как принцессе представил я вас,
Она мне призналась, что часто мой образ ей снился,
Что любит меня, господа, и не нужно ей вас.

Сказала мне дева: «Пускай же Владыки Вселенной
Приходят на свадьбу мою непременно с тобой,
Желая остаться с тобою в обители тленной;
Свой выбор я сделала, Нала, прекрасный собой.

И так я принцессу в покоях дворцовых проведал,
Послание ваше ей полностью все передав.
О том, что случилось, я вам без утайки поведал,
На суд справедливый ваш жизнь свою ныне отдав.

Свадьба Дамаянти

Благоприятное время когда наступило,
В сулящий удачу день лунного календаря,
И накопилась планет благодатная сила,
Все женихи собрались по призыву царя.

Любовною страстью томясь, государи и принцы
Взошли на помост, изукрашенный яркой златой:
Всегда впереди быть – царей обязательный принцип,
И те поднимаются, топая тяжко пятой.

Они поднялись на помост с золотой колоннадой,
Как левы идут величаво к вершине горы.
С присущей тем хищникам силой, а также бравадой,
Они агрессивны, красивы, смелы и быстры.

Цари восседают в гирляндах цветов ароматных
Из лотосов, роз и жасминов, а также гвоздик;
В алмазных, сапфировых серьгах многокаратных,
Те сеют вокруг ореол – ослепительный блик.

Так, место собрания царского стало похоже
На град Бхогавати, в котором драконы кишат.
Монархи уселись удобно в почетные ложа,
Как Солнце садится, когда наступает закат.

Их сильные руки похожи собой на булавы,
Иль брусья стальные от главных ворот крепостных,
Иль на ужасающих обликом змей пятиглавых,
Или на лапы могучих медведей лесных.

Их лица красивы весьма и аристократичны –
В их правильных чертах породу элиты видать;
Их волосы блещут под Солнцем, длиною приличны:
Сияет, как тысячи звезд, королевская знать…

И вот на помост, удивляя красивым нарядом,
Взошла Дамаянти, как в полночь восходит Луна.
Все витязи впились в нее немигающим взглядом:
Как-будто богиня, величия полна она.

Когда имена женихов огласили в собраньи,
Царевна заметила рядом пятерку мужчин:
Они в ряд стояли, как будто на поле брани,
Как пять одинаковых, ярко горящих лучин.

Они, как пять капель, похожи на славного Налу:
Царевна растерянно зрит на них со всех сторон…
Сознаньем поддавшись различных эмоций навалу,
Она заблудилась в чащобе монарших корон…

И так погрузилась принцесса в раздумье глубоко:
«От старцев я слышала как-то приметы богов,
Но я их не вижу зловещею волею Рока,
Что схож с океаном бушующим без берегов…».

Все средства в уме перебрав, не найдя там ответа,
Решила она напрямую открыться богам.
Сказала она: «О, носители Божьего света,
В нижайшем поклоне я падаю к вашим ногам.

Гусиные речи услышав, я Налу избрала.
Я Истиной вас заклинаю: откройте его.
Самим Провиденьем в супруги назначен мне Нала.
Глаголю я истину – жить не могу без него!

Пусть явят Хранители Мира свою мне личину,
Дабы я могла достохвального Налу узнать!
Погружена я без Нишады в страданий пучину
Пред вами, что милостью полны, я смею признать!»

Вняв плачу Дамаянти, сжалились боги над нею,
Узрев ее искренность, разум, души чистоту.
Явили те признаки внешние прямо пред нею,
Что была похожа на яблоню в вешнем цвету.

Увидела та, что они немигающим взглядом
Смотрели вперед, что присуще гостям из небес;
Зависнув в пространстве над твердью совсем где-то рядом,
Они, как пушинки, совсем не являли свой вес;

Гирлянды их на солнцепеке ничуть не увяли,
Как будто их только нанизал цветочник на нить;
И капельки пота тела богов не покрывали;
И тень не бросали они, дабы твердь осенить.

А Нала стоял, запыленный и тенью двоился,
Он часто моргал и касался ногами земли,
Завядшей гирляндой из роз царь нишадхов увился:
Так боги друг к другу тех суженных двух привели.

За край одеяния Налы она ухватилась,
Цветов водрузила гирлянду на шею ему…
Так, эта сваямвара–свадьба, вконец, завершилась,
И все короли, как один, погрузились во тьму:

Они огорчения гласы издали с досадой,
А боги и риши святые кричали: «Ура!»
Они прославляли Дамаянти вместе с Нишадой:
«Идите по жизни: ни пуха вам и ни пера!»

Ликуя сердечно, довольные Налою боги,
Ему даровали совместно немало даров.
Махендра сказал: «Я тебе открываю дороги
В обители райских исполненных счастья миров.

Еще один дар тебе дам, что, без спора – отрада:
Ты зреть небожителей будешь, хранят что миры,
На жертв приношениях пышных, о, славный Нишада,
Где люди приносят им с рвеньем великим дары!»

Великий бог Яма способность пожаловал Нале
Знать тонкости приготовленья изысканных блюд:
Талантливым поваром, коих в миру не видали, –
Стал этот правитель, вершивший свой праведный суд,

И, кроме того, даровал твердость и устремленность
В пути исполнении долга, довольный весьма;
А Агни пожаловал Нале волшебную склонность
Огонь вызывать, когда нужно, усильем ума.

Варуна царя одарил тоже щедрой наградой:
Воды вызывать появленье желаньем своим.
Они предрекли, что Дамаянти вместе с Нишадой
Проторят дорогу по жизни близняшкам двоим.

Что будут те разных полов, очень правдоречивы,
И на прощание Нале, желая успех,
Гирлянду цветов даровали, что очень красивы,
И не увядали от времени – сразу от всех.

И тут же исчезли те боги, как клубы тумана,
И в небе пропали, как будто сапфир, голубом:
Так свадьба свершилась по проискам Высшего Плана…
Цари расходились, побыв на том действе благом…

После свадьбы

Супругу свою обретя, тот владыка народа
Семейному счастью предался с прекрасной женой.
Так Нала, являясь сокровищем царского рода,
Со всей справедливостью правил, как должно, страной.

Подобно лучистому Солнцу, он был всем примером
И завоевал сердца подданных без палача.
Царь вел прямодушно себя, не в пример лицемерам,
И речь его Правдой разила, как взмахом меча;

Он был меценатом великим, он был филантропом;
Свершив ашвамедху, принес он в закланье коня,
Пред тем победив королей, визави своих, скопом,
Своей ратной доблестью мир под Луной осеняя.

Иные обряды содеял он, жертв приношенья.
Защитой народа, нишадов был батюшка-царь.
Певцы воспевали всегда царя Налы свершенья
Под струн переборы, как было заведено встарь…

Так, честно народ охраняя, царь Нала был в славе,
Он был воспеваем в куплетах красивых бамад,
С супругою Нала любил предаваться забаве,
Но, вектор меняя, вернемся немного назад.

На свадьбу вернемся обратно – на ту сваямвару,
Когда Дамаянти избрала себе жениха.
Она себе выбрала Налу, достойную пару,
Избегнув при всем этом пред Небесами Греха…

Хранители Мира Вселенского – вещие боги
Уж в Рай возвращались, летя в колесницах своих,
Узрели Двапару и Кали, что были в дороге,
И остановили друзей неразлучных двоих.

Во власть не вступив, эти два незначительных бога
Эпохами править должны в мире смертных людей.
С вхожденьем во власть их меняется люда дорога:
Их ценности, мысли, поступки и своды идей.

Четыре вселенских эпохи меняют друг друга:
Они в эстафете своей мир к паденью ведут.
С явлением Кали всем людям становится туго:
В эпоху Кали, деградируя, люди падут.

Не без урода в семье: так всегда здесь бывает,
И в век лицемерия Кали в зените своем.
Мир под его властью во мраке сплошном пребывает,
И мы в его век ужасающий с вами живем…

Когда колесницы сошлись их, Махендра промолвил:
«Эй, Кали, куда вы с Двапарою держите путь?»
И Кали, ему отвечая, уверенно молвил:
«На свадьбу Дамаянти я решил ныне взглянуть.

Возьму я ее себе в жены!» – ответствовал Кали.
На то ему Индра ответил: «Не вовремя ты:
Она отдала все свое предпочтение Нале!»
И Кали с Двапарой в досаде разинули рты…
Продолжил Махендра: «О Кали, мы вместе там были
Как будто свидетели пышному действу тому.
Мы, Землю покинув, едва с этой свадьбы отбыли».
И Кали от слов этих весь погрузился во тьму…

Он, гневом исполнившись, речи исторгнул из зева:
«Тяжелую кару царица должна испытать:
Она, что родилась под Солнцем из смертного чрева,
Должна была вечным богам предпочтенье отдать!»

На это ответили боги завистнику -Кали:
«Мы благословили ее царя Налу избрать:
На тверди земной, вне сомненья, нет равного Нале,
И ты, злой завистник, свой пыл понапрасну не трать!

Обеты незыблемы Налы; знаток он законов,
Он щедр, постоянен и Истине предан всегда,
Он неизмерим для твоих примитивных шаблонов,
Бесстрастный, как будто подвижник, чист Нала всегда!

Он равен Хранителям Мира, вне всяких сомнений,
И горе глупцу, что решится Нишаду проклясть.
Он сам обречет себя тем на Мир Вечных мучений –
Его ожидает Гиены разверстая пасть!»

Сказав эти речи, ушли благородные боги,
За миг растворившись в бескрайнем просторе средь звезд,
Но гневного Кали по-прежнему топают ноги:
Он весь ощетинился и почернел, словно дрозд.

Промолвил тогда он товарищу: «Славный Двапара,
Я праведный гнев свой никак не могу удержать.
Пускай распадется же эта счастливая пара! –
Сказал он, от ярости все продолжая дрожать. –

Ты должен помочь мне, вселившись в игральные кости,
А я его, дерзкого, царства и счастья лишу:
Как Вечное Время, наведаюсь я к нему в гости,
И так я царишку, как старый кувшин, сокрушу!»

Отправился в царство нишадов неузнанный Кали
И мести заради там дюжину лет пережил.
Он очень хотел поселиться в сознание к Нале,
И, словно стервятник, вокруг царя вечно кружил.

И вот наконец-то правитель защиты лишился.
Царь ноги омыть позабыл свои после того,
Когда, справив нужды телесные, он помочился:
Так Кали, злорадствуя, в разум проникнул его…

У Налы был брат, другой царь – его звали Пушкара.
К нему заявился злой Кали и молвил ему:
«С тобою в союзе, почтенный, мы – славная пара:
Я братцу Нишаде хочу отомстить твоему.

Его одолев в игре в кости, ты царство упрочишь,
Богатства и земли присвоив его наконец.
Соперника так уничтожишь ты и опорочишь,
Рукою сорвав с головы его царский венец».

Игра

Пушкара, так вняв сладкой речи лукавого Кали,
Исполнен решимости, быстро отправился в путь.
«Сыграй со мной в кости, мой братец, – промолвил он Нале, –
Коли не боишься. Игра – это кшатриев суть!»

В присутствии милой супруги отважный царь Нала
Не мог потерпеть этот вызов, что дерзок весьма.
И так проиграл серебра он и злата немало,
Слонов и коней, колесницы, оружье, дома.

Никто из друзей и советников в рвеньи напрасном,
Не мог государя от этой игры удержать:
Царь Нала, захваченный Кали, был в духе прекрасном,
И, будучи пьян от азарта, продолжил играть.

И вот колесничий явился к Дамаянти лично:
«Собрались у врат горожане и весь наш народ –
Злой брат государя – Пушкара, чья сущность двулична,
Похож на козла, что в капусты залез огород…

«Пусть батюшка-царь остановится! - те его молят,
Не в силах смириться с грозящей ему нищетой. –
Одумайся, батюшка-царь. Ведь тебя обездолят:
Так ты очутишься, бессильный, под вражьей пятой!»

И вот Дамаянти-царица, мучимая горем,
Владыке нишадов сказала невнятно, от слез:
«Народ весь собрался у врат негодующим морем,
Желая тебя лицезреть, государь наш, всерьез!»

Так тщетно царица твердила то снова и снова,
Но царь, одержимый злым Кали, ей не отвечал:
Напомнив собою слепого, немого, глухого,
Имущество все он в игре роковой расточал.

Так, все горожане, советники, мучимы страхом,
А также стыдом, разошлись по домам, как один.
Брели они медленно, сходно большим черепахам:
«Без царства наш царь с нищетою один на один!

Азартом объятый, он словно бы в дьявольской пасти:
Он, как заколдованный, бьется в замкнутом кругу.
Он скоро лишится так чести, богатства и власти,
Отдав наши жизни беспечно на милость врагу!»

И это игра много месяцев все продолжалась.
И в ней пораженья одни лишь царь Нала терпел.
Царицы Дамаянти сердце от ужаса сжалось:
В игре злополучной Пушкара весьма преуспел.

Она уж давно поняла, храня трезвость рассудка,
Что муж потерял весь свой разум за этой игрой.
За Налу любимого ей стало больно и жутко,
И та даже в обморок падала в горе порой…

Узнав, что проиграно все в той игре злополучной,
Что Нале и близко удачи в игре не видать,
Сказала царица служанке своей неразлучной:
«Хотела бы я, Брихатсени, сейчас повидать

Варшнею, конюшего Налы, как можно быстрее:
От имени Налы его приведи ты ко мне».
Посредством надежнейших слуг колесничий Варшнея
Был быстро доставлен. Сказал он: «Служить рад стране!»

И вот Дамаянти-царица к нему обратилась:
«Ты помнишь, Варшнея, как царь относился к тебе?
Ты знаешь прекрасно: несчастье с царем приключилось:
Помочь государю в беде висит долг на тебе!

Наш царь-государь, одержимый азартом безумным,
Остатки имущества царского ставит на кон.
Речам не внимая моим, стал правитель бездумным,
Не внемля народу, друзей игнорирует он!

К твоей прибегаю я помощи, царский возничий!
Царю-государю в последний раз ты услужи:
Любимых коней царя Налы бери, колесничий,
И едь за границу – свой курс на Кундину держи.

С собой в колесницу возьми близнецов наших милых,
И их передай с той повозкою нашим родным,
Чтоб деспот Пушкара, здесь власть обретя, не убил их
Оружьем смертельным, иль ядом, иль средством иным.

А сам, на свое усмотренье во граде Кундине
Живи, коль желаешь, или куда хочешь ступай.
Ты миссию выполнив эту, свободен отныне,
И лихом нас с Налой, пожалуйста, не поминай…»

Варшнея, возничий монарха, запряг колесницу
И, торопясь, туда двух близнецов посадил,
Отправил повозку в полет он, взяв вожжи в десницу,
И облако пыли позаду себя породил…

Детей разнополых, близняшек прекрасных, как розы,
Индрасена и Индрасени назвал государь:
Отвез их Варшнея, спася от смертельной угрозы,
Его тепло встретил их дед, добродетельный царь.

Скорбящий о Нале, Варшнея с царем попрощался,
Оставив Кундину, ушел странствовать по земле.
Варшнея в конце концов в граде Айодхье остался
В царя Ритупарны большом золоченом кремле:

К нему поступил он на службу возничим, как должно,
И там ему верой и правдой усердно служил.
О Нале, своем господине он думал, возможно,
И памятью славной, в разлуке, о нем дорожил…

Когда колесничий уехал, игра продолжалась,
И Нала оставил Пушкаре все царство свое.
Смеялся Пушкара: «Осталась лишь самая малость –
Царица Дамаянти: ну-ка, сыграй на нее!»

От этих жестоких слов брата был Нала рассержен
И сердце его разорваться готово было,
Но не был обидчик убит и на землю повержен,
Хотя на Пушкару взъярился царь Нала зело.

Совлек с себя Нала в отчаяньи все украшенья:
Остался в одном куске ткани он полунагой.
Побрел, опустив свою голову, без утешенья
Правитель блистательный Нала, как будто изгой.

А следом за ним поплелась Дамаянти благая:
Она, покидая народ свой, потупила взор,
В одну лишь одежду одетая, полунагая,
И граждане скопом рыдали, зря этот позор.

По миру

И так с Дамаянти провел трое суток Нишада
Под небом открытым, как будто бездомный изгой.
Пушкара меж тем объявил: «Кто избавит от глада
Иль Нале поможет, заплатит за то головой!»

Из-за страха смерти народ не помог царю Нале,
И царь претерпел с Дамаянти мучительный глад:
Одной лишь водою страданья они утоляли,
Терпя без пристанища зной и полуночный хлад.

Так, множество дней, без еды пребывая под небом,
Увидел царь Нала в траве удивительных птиц.
Он долго с царицей не тешил себя даже хлебом,
Лишившись уюта роскошных монарших светлиц.

Тех птиц оперение было из чистого злата.
Они отдыхали, как будто в зеленой траве…
«Вот мне за мытарства в скитаньях достойная плата –
Богатство и пища», - подумал царь, скрытый в листве.

Накрыл этих птиц Нала быстро своим одеяньем,
Но птицы, одежду забрав его, вверх унеслись,
Достойным ему отплатив за все то воздаяньем.
Те птицы из золота хохотом вдруг залились:

«О, жалкий глупец! Знай же нас – мы игральные кости!
Обидно нам стало, что ты не остался нагим!»
Так долго смеялись те птицы, исполнены злости,
Над Налой, одетым в пространство, Нишадой благим.

Узрев, что игральные кости в пространство умчались,
И что он остался, как птица без перьев, нагим,
Промолвил Дамаянти Нала, безмерно печалясь,
Под скорби навалом, став словно каким-то другим:

«О, безупречная обликом! Вот как случилось:
Те, чье коварство лишило покоя меня,
Те, кто для нас приказал не оказывать милость,
Из-за чего до сих пор мы не ели ни дня,

Те, чьим коварством я был обречен на скитанья,
Во птиц обратились с красивым из злата пером.
Они, издеваясь, украли мои одеянья –
Теперь я пространством одет: разрази меня гром!

На распутье

Во власти беды я несчастен и близок к безумью,
Но все же, Дамаянти, я до сих пор твой супруг.
Слова мои выслушай ты и предайся раздумью:
Надеюсь я, станут полезны они тебе вдруг…

С тобою стоим на распутье мы, о, Дамаянти:
Там высится Вандхья-гора; там – юдоль мудрецов;
А эта дорога ведет в королевство Аванти;
А эта – в Кундину, на родину ваших отцов;

А это – до царства Косала прямая дорога;
А там несет быстро теченье Пайошни-река:
Иди, куда хочешь, Дамаянти. Милостью Бога
Без Налы ты станешь счастливее, наверняка!»

Ответила гласом, дрожащим от плача, царица:
«Подумать мне страшно о том, что замыслил ты, царь!
Ужасно, вне всяких сомнений, в лесу очутиться,
Где бродят медведи, и тигры, и всякая тварь.

Как же покинуть могу я родного супруга:
Нагого, лишенного власти и жизненных сил?
Останешься как ты, терзаемый гладом, без друга?
В скитаньях по миру, себя ты, мой царь, утомил.

Ты, вспоминая о прошлом своем процветаньи,
Горюешь весьма, поутратив богатство и власть.
Усталость и горе жена прогоняет в скитаньи:
Со мною, о, муж мой, тебе никогда не пропасть!

Считают все знахари – нет в мире лучше лекарства
Для тех, кто страдает, чем верная мужу жена.
С тобой, мой супруг, мы пройдем эту боль и мытарства,
И чашу страданий допьем так до самого дна!»

Царь Нала ответил: «О, милая сердцу супруга!
Устами твоими глаголила Истина мне.
Как я могу бросить в страданьи любимого друга?
Скорее убью я себя!» – молвил Нала жене.

Дамаянти молвила Нале: «Великий правитель!
Коль ты не намерен со мною расстаться в пути,
Зачем указал мне дорогу в видарбхов обитель?
С тобою делить все невзгоды ты мне не прети.

Настойчиво требовал ты, чтоб с тобой я простилась:
Отчаянья полон доверху мой разум сейчас…
В Кундине – столице видарбхов, там, где я родилась,
Почетный прием царь, отец мой, окажет для нас!»

«Все верно, красавица: в царстве видарбхов, конечно,
Меня очень любят. Я там – словно рыба в воде.
Даря тебе радость, явился туда я беспечно,
Но как я вернусь туда, будучи в жуткой беде?»

Так Нала желал успокоить речами супругу,
Что, слезы роняя на землю, потупила взор:
Она лишь в одном куске ткани, дрожа от испуга,
В скитаньях по лесу, не пила воды до сих пор.

И вот, обернувшись вдвоем лишь одним куском ткани,
Те двинулись дале скитаться по бренной земле.
Как жертвы, что тонут в бездонной болотной елани,
Супруги, бредя в Неизвестность, скрылись во мгле.

В хижине…

И вот они в чаще дремучей на домик наткнулись.
Заброшен давно, он запрятался в сени дерев.
Порога черту перейдя, в полумрак окунулись
Нишада с супругой, от пыли в пути посерев.

Дамаянти изнеможденно на пол опустилась,
А рядом с ней – Нала: острижен, в дорожной пыли.
Царица, уснув, в путешествие тут же пустилась:
Миры сновидений ее в свою сень позвали…

Но, скорбью мучимый сердечной, что неимоверна,
Царь Нала забыться не мог, как супруга, во сне.
Скорбел без конца он: была его боль безразмерна.
Разлука с друзьями в его проносилась уме;

Утрата великого царства, где все процветало,
И не было терниев в виде могучих врагов;
Из-за азарта всего того сразу не стало,
Исчезнув в пучине страдания без берегов…

Царь Нала кручинился: «Из-за игорного ража
Супруга приняла удел мой, так нищенкой став,
Без гнева и ропота всякого, будто бы стража,
Меня охраняет, всю боль нищеты испытав.

Из-за меня не видать ей надежд горизонта;
Из-за меня она бродит в дорожной пыли.
В тени не сидеть ей со мною от белого зонта,
Которым от зноя себя берегут короли.

Она без меня, вне сомненья, найдет свое счастье.
Она без меня, вне сомненья, мытарств избежит.
Со мной же она, через край нахлебавшись несчастья,
В одной лишь одежде, покрытая пылью, лежит.

Из белого мрамора ей колоннады резные
Заменят, собой подпирающие небосвод,
Покрытые, листьев одеждами, древа лесные,
Где птицы щебечут различных цветов и пород.

Теперь глашатай будет филин с глазами, как плошки:
Он будет кричать на весь лес, ужасая: «У-гу!»,
А толпы подлиз ей заменят москиты и мошки,
Что вьются со звоном, собравшись в едином кругу.

Заморских певцов ей заменят здесь волки лесные;
Церемониймейстер здесь будет хохлатый павлин;
А царский палач будет, любящий блюда мясные,
С усами шикарными тигр, лесов властелин…».

Запутавшись в думах, как будто бы в сети паучьей,
Решений немало переменил государь.
В мучительных мыслях завязнув, как в топи зыбучей,
В агонии бьется почти обезумевший царь…

И все-таки он утвердился, что нужно расстаться.
«Но как же ту ткань разорвать? – думал голый король, –
И не разбудить ее этим?» – так он стал метаться
Из угла в угол – царя переполнила боль…

И тут он наткнулся случайно на меч из булата,
Который без ножен защитных валялся в углу:
С эфесом серебряным выглядя очень богато,
Он ждал свое время, сокрытый во прах и золу.

Отрезал им царь половину одежд у супруги
И тканью облекся скорее, прикрыв ей свой срам.
И, словно бы ветер, он выбежал прочь из лачуги,
Оставив супругу летать по астральным мирам.

Но вскоре, влеком своим сердцем, он снова вернулся,
Взглянул на Дамаянти спящую и зарыдал.
Узрея ее, беззащитную, царь содрогнулся:
«Что будет, когда та проснется? – Нишада гадал.

- Одна, без меня, опоясана ткани кусочком,
Супруга, себя безраздельно вручившая мне,
Босой будет в чаще бродить по оврагам и кочкам,
С животными дикими будто бы став наравне…»

Так много он раз возвращался туда и обратно –
Его увлекал злобный Кали от спящей жены,
Но все же любовь возвращала монарха попятно:
Так царь обезумел, как будто бы съел белены.

В сознаньи его мысли быстро меняли друг друга,
Сцепившись все вместе, они, словно мошки, дрались.
Царь Нала в отчаяньи диком ревел, как белуга,
А мысли, мелькая, в оглушенный разум рвались.

Так силой своей отравил его чистую душу
Тот злобный божок, исполняя свой давний проект,
Как будто бы червь, что залез, проев кожицу, в грушу,
Себе подчинил до конца он царя интеллект.

Сознанье царя раздвоилось, и ум помутился:
Увлек его Кали коварный весьма далеко…
Он, словно олень, наутек от супруги пустился,
Которая спала, витая весьма далеко.

Одна

Когда, обезумев, царь Нала исчез в этой чаще,
Уже отдохнув, Дамаянти от сна отошла:
Вскочив, заметалась она, очи в страхе тараща,
Но Налу, что с нею был вместе, она не нашла…

Она стала громко кричать: «О, блистательный Нала,
Одна, без тебя я осталась в безлюдных лесах!
Нарушив обет свой, сбежал ты, покуда я спала,
И в лесе зловещем исчез, как орел в небесах…

Супругу покинул ты верную в чаще дремучей,
Хоть зло причинила не я тебе, мой господин.
Мне страшно – скорей выходи и меня ты не мучай:
Теперь против джунглей я, Нала, один на один!

Я вижу тебя, о, мой царь, вон за теми кустами.
Присел ты, сокрывшись за темно-зеленой листвой:
Ты веточки свел, ухватившись своими перстами,
И улыбаешься мило, склонившись главой…

Но почему же ты мне не ответишь, Нишада,
И не обнимешь супругу, что плачет одна?
Скорблю о тебе я, мучимым от жажды и глада,
Не выпив всей чаши страданий до самого дна…»

Так, лютою скорбью томима, супруга Нишады
С неистовым плачем металась вперед и назад.
Ей стрекотом громким вторили в чащобе цикады,
Как будто елозя смычками на всяческий лад…

Лишенная мужа, Дамаянти наземь валилась,
От страха теряя сознанье пред пастью беды.
В бездонный колодец мучений она провалилась,
Оставив в безлюдной чащобе повсюду следы…

Воскликнула дочь царя Бхимы: «Пусть козни злодея,
Что мужу безгрешному это проклятье наслал,
Вернутся сторицей к нему, антитезу содея,
За то, что безгрешному в зависти зла возжелал!

Пусть кара постигнет его, разметав его планы,
И пусть он без радости жизнь, словно ношу, влачит.
От этих проклятий не скроют заморские страны,
Пусть корчится деспот, пока его сердце стучит!»

И так в этом лесе искала Дамаянти мужа,
Крича непрестанно в рыдании: «О, мой супруг!»
И так она громко стенала, свое горло тужа:
«О, горе мне, горе! Куда ты сокрылся, мой друг?!»

Так мчась без оглядки, она принесла свое тело
К большому питону, что жертву свою поджидал.
Несясь, словно серна, она на него налетела,
И он ее кольцами стиснув, заглатывать стал.

Но даже в плену у питона она голосила:
«О мой покровитель, меня поедает змея!
Куда ты сокрылся, Нишада, и где твоя сила?
В змеиных объятьях жизнь улетает моя!

Когда разумение вновь к тебе, царь мой, вернется,
И вновь ты богатство свое отберешь у врага,
И мило Удача тебе вновь опять улыбнется,
Ты вспомнишь меня, что была тебе так дорога?

Случайно тем лесом глухим в это самое время
Охотник один проходил, услыхав ее глас,
Он бросил на землю добычи нелегкое бремя
И острым мечом разрубил змея несколько раз.

Царицу избавив объятий ужасного змея,
Омыл ее этот охотник водой из ручья.
Ее накормил он, еды с собой вдоволь имея,
И стал Дамаянти расспрашивать: «Дева! Ты чья?

Как в лес забрела этот ты, большеокая дива,
И как ты попала в такую большую беду?»
Свой глад утолив, Дамаянти, без меры красива,
Ему рассказала событий былых череду.

Охотник, ее лицезрея в одном куске ткани,
Широкобедрую, с ликом подобным Луне,
С очами, прекрасными формою, словно у лани,
Испытывать стал вожделенье к царской жене.

Прельщать ее принялся он, одержим Купидоном;
Свои комплименты без устали лил на нее.
Вначале спокойным и нежным, приветливым тоном,
Но поняла быстро она: он прельщает ее.

Супругу верна, Дамаянти исполнилась злобы
И вспыхнула в гневе, как будто огромный костер.
Но этот охотник, царицу взять силою чтобы,
В желаньи схватить ее талию, руки простер.

Однако, объятий избегнула дегенерата
Супруга великого духом героя-царя.
Во гневе, сверкая очами, та молвила сжато,
Насильнику злому заклятие Правдой творя:

«Коль была Владыке Нишадов я в помыслах верна,
И этою Правдой пронизана суть моих слов,
То тяжесть всех прожитых лет для тебя непомерна:
Падешь бездыханным сейчас ты, злодей-зверолов!»

Едва Дамаянти то молвила, рухнул насильник:
Потух его взгляд, и дыханье прервалось его,
И жизни его бесполезной потухнул светильник –
Осталось лишь грубое тело, что было мертво…

По этому грозному лесу, по чаще безлюдной
Продолжила путь свой царица под стрекот цикад.
Привыкнув за годы к столице своей многолюдной,
Царица попала в грозящий погибелью Ад.

Бродили здесь тигры клыкастые в поисках снеди,
И в зарослях прятались где-то голодные львы;
Шатались свирепые видом большие медведи;
Тот лес оглашал громкий хохот большущей совы;

Здесь леопарды водились и серые волки,
И вепри лесные искали поживу себе,
Здесь дикобразы сновали, расставив иголки;
Слоны-одиночки бродили сами по себе…

Все эти пейзажи открылись для взоров царицы,
Что горем терзаема, в поисках мужа была.
С дерев щебетали различные певчие птицы,
Но, им не внимая, царица все дальше брела…

Росли здесь растения дхава, деревья тикдука,
Деревья бадари росли и зеленый бамбук,
Цвели здесь причудливым цветом деревья киншуха,
Объяв своей тенью немалую площадь вокруг.

Росли там кадамбы и рослые дерева тала;
Орехи ингуда, а также высокий тростник.
Там высились, спрятавшись в чаще, деревья сандала,
И миниатюрные туласи, иль базилик.

Под солнца лучом тихонько росли харитаки,
А также разросшийся сильно могучий баньян,
Листвой на ветру шелестели своей вибхитаки,
И манго смиренно терпели войну обезьян.

Разбойничьи шайки в сени тех деревьев скрывались,
Так, прячась в той местности от наказанья царя,
Купцов они грабили и над людьми издевались,
И жизнь коротали, желаньем наживы горя…

Извечно вели там охоту и мед собирали
Нагие охотники леса из диких племен:
Они здесь рождались, охотились и умирали,
Являя прообразы будто прошедших времен…

Открылись для взоров царицы высокие горы,
Цепляя вершинами в небе гряды облаков:
Камнями швыряясь, не любят они разговоры,
В тиши пребывая уж многие сотни веков…

Ущелья редчайшей красы и большие каскады
Манили царицу несчастную со всех сторон,
А склоны предгорий, обители райской услады,
Скрывали сапфиры, достойные царских корон.

Прекрасные рощи, озвучены пением птичьим,
Озера, поросшие лотосом, разных пород;
Больших водопадов каскады сражали величьем;
Порталы пещер без отделанных медью ворот;

Красивые прудики с синей прозрачной водою;
А также скульптуры природные всяческих скал.
Та видела лики ракшасов, грозящих бедою,
До самых ушей оголивших свой хищный оскал.

Царица там зрела воочью чудовищных змеев,
Достойных украсить поэзию древних былин;
Пишачей та видела – страшных собой чародеев,
И зрела животных средь пышно цветущих долин.

Та видела буйволов диких с большими рогами,
Шакалов, опаснейших змей и больших антилоп,
Козлов бородатых, что скачут по склонам кругами,
Оленей пятнистых, пускавшихся стадом в галоп.

Супруга Нишады–монарха, без тени боязни,
Бродила средь этих существ, не страшась за себя.
Тревога за мужа была для нее хуже казни:
Лишилась Дамаянти сил, о супруге скорбя.

Плач Дамаянти

Она, опустившись на камень, вдруг запричитала:
«Владыка народа, Нишада, чья грудь, как у льва!
К тебе я, любимый, признательность вечно питала,
Но ты исчез в лесе: сокрыли тебя дерева!

Свершив раджасуйю и многие жертв приношенья,
Раздал ты при этом огромные горы даров.
Зачем ты супругу, о, Нала, обрек на лишенья,
Сокрывшись средь джунглей, как будто умом нездоров?

Ты вспомнить изволь, что промолвили гуси златые,
Когда ты в саду своем царском однажды сидел;
А также когда мы, гирляндой цветов увитые,
Венчались с тобой, но ты ко мне, царь, охладел…

Герой совершенный! Уже ль я тебе нежеланна?
На зов мой отчаянный ты, мой любимый, ответь!
Тебя, для врагов необорного, как-то ни странно,
Какой-то невиданный недруг сумел одолеть.

А коль нападет грозный тигр с оскаленною пастью,
Звериный король, разукрашенный сотней полос,
Не ты ль защитить меня должен со всей своей властью?
Ответь же, пожалуйста, муж мой, на этот вопрос!

Не раз говорил мне: «Ты краше всех женщин на свете!»
Изволь же те речи поступком своим доказать.
Мне, плачущей и угодившей в безумия сети,
Решайся скорее ответом достойным воздать!

Печально, запятнана грязью и истощена я,
Одной половиной одежды укрыта, бледна,
Рыдаю я горько, тебя, о, мой царь, вспоминая,
Так жизнь коротая, в ужасной чащобе одна…

О, мой досточтимый супруг, почему не ответишь
На горькие слезы царицы, любимой жены?
Меня, одинокую, ты почему не приветишь?
Страдающую в этом лесу без всякой вины?

Достойнейший среди людей, наделенный красою,
Величием рода и доблестью славных царей,
Сейчас я брожу в этих мрачных чащобах босою,
Средь левов и тигров и прочих ужасных зверей.

Лежишь ли сейчас ты, сидишь иль в пути пребываешь,
О, лучший средь люда, причина печали моей?
Кого мне спросить, где ты, Нала, себя сокрываешь?
То очень не свойственно царской особе твоей.

Кто даст мне ответ: «Зрел я ныне владыку нишадов,
Прекрасного обликом, сходного богу любви,
Великого Налу, губителя вражьих отрядов,
Чья доблесть весьма соответствует царской крови»?

Вот тигр ко мне держит путь: он красивейшей масти –
Великий царь леса, звериного мира монарх…
Четыре огромных клыка его видно из пасти.
Не ведая страха, спрошу я: «Зверей иерарх,

Я – дочь царя Бхимы, супруга пропавшего Налы:
Зовут Дамаянти меня, о, владыка лесов.
Беспомощна и одинока, под гнетом опалы,
Не слышала долго в пути я людских голосов.

Терзаема скорбью великой, ищу я супруга:
Коль Налу встречал ты, поведай о нем мне сейчас.
В великой агонии я пребываю без друга,
Страдая и мучась, сознанье теряю подчас!

Утешь меня, тигр, ответом о Нале правдивым,
А ежли не можешь, то съешь меня, Индра лесов».
Вот, выслушав это, он с видом ушел горделивым,
Сокрыв состраданье под порослью белых усов.

А вот и святая гора: та без меры громадна:
Та пики возносит свои в синие небеса.
Искрятся те пики в сиянии Солнца отрадно,
В среде облаков сокрывая от глаз чудеса.

Гора эта очень богата сурьмою и златом,
А также скрывает в себе аметист и топаз.
Утесы ее разукрашены синим агатом,
Сверкают под Солнца лучами приятно для глаз.

Гора вознеслась, словно знамя над лесом дремучим:
На ней - обиталище множества всяких зверей.
Там встретиться можно с волком и медведем могучим,
Там львов можно встретить и тигров – звериных царей.

Там ланей пасущихся можно увидеть немало,
И выпрей огромных, а также могучих слонов.
Там можно узреть антилоп и оленей шримала,
И горных баранов в скопленьях больших валунов.

Особую прелесть придали горе этой птицы,
Что дивно щебечут на склонах, где кедры растут:
Гора эта, словно подобие птичьей столицы,
Где древа киншука, дивя собой взоры, цветут.

Растут там деревья ашока, а также пуннага.
Деревья бакула, растет золотистый бамбук:
Их корни питает речушек прозрачная влага…
«Быть может, гора меня эта избавит от мук?

О, дивная видом гора, что теряется где-то,
Чьи пики, покрытые снегом, под солнцем горят,
Ты словно творишь исполненье святого обета,
И пики до неба вздымаешь, построив их в ряд…

Поклон приношу тебе свой: мой отец – король Бхима.
Он воин великий, носящий корону не зря:
Он в сече сражается лихо и необоримо;
Прославлен он в мире, закланье коня сотворя;

Тот царь-государь весьма праведен и благонравен;
Он добродетелен очень и правдоречив;
Он щедр, отзывчив, а также ученостью славен,
Ни разу свою репутацию не подмочив…

Меня Дамаянти зовут, я стою пред тобою:
Мой свекор нишадов страны был блистательный царь.
Одаренный щедро он был благосклонной судьбою,
На радость всем предкам, что правили некогда встарь.

Потомок его, мой супруг, правил тем государством:
Он праведен, щедр, бесстрашен и красноречив,
Но ныне пропал он бесследно, терзаем мытарством.
Бродила без мужа я, жизнь одиноко влачив…

И так я скитаюсь по миру без лучшего друга:
Любила его я, не будучи зла и груба;
К безумию близясь, ищу я Нишаду, супруга,
Которого лихо похитила злая судьба…

Твои сотни пиков, вздымаясь все выше и выше,
Вершинами острыми словно скребут небосвод.
Весь мир созерцая внизу, пребываешь ты в тиши,
А тучи, тебя почитая, творят хоровод.

Не видела ль ты, о, гора, царя Налу, Нишаду?
Супруг мой отважен и храбр, как бешеный слон;
Олицетворяет он витязей честь и браваду,
И вместе со всем этим он – мудреца эталон.

Молчишь ты, гора, не желая со мною делиться.
Слова утешения жаждала я услыхать;
Уж целую вечность разлуки агония длится,
И мне остается, гора, только горько вздыхать…

О, доблестный воин, что слова на ветер не бросит,
Который весьма досконально постиг весь Закон,
Который, растаяв в пространстве, себя где-то носит,
Как реет в просторах свободой живущий дракон:

Ответь мне, о, Нала, когда же услышу твой глас я,
Что схож с громыханием неба пред майской грозой?
Услышав его, потеряю над чувствами власть я,
Украсив глаза свои хладной от счастья слезой?

Твой голос, красивый и звучный, как амрита, сладок,
Быть может, развеет мою наконец-то печаль –
Тогда в моих мыслях опять воцарится порядок,
И жизни кораблик по новой отправится вдаль!»

Обитель аскетов

Так, в поисках мужа, царица отправилась дале,
На север свой путь по безлюдным дорогам держа.
Так дня направляя шаги свои в дальние дали,
Она увидала аскетов, от счастья дрожа.

Обитель аскетов была живописна, как в сказке,
Создав антитезу красивейшим райским садам:
Там жили святые, свой подвиг творя без огласки,
Отдав весь досуг свой аскезам и прочим трудам.

Так, эту лесную обитель собой украшали
Сообщества славных мужей не от мира сего:
Одни из них листья опавшие наземь вкушали,
Иные лишь пили – не ели совсем ничего,

Иные питались лишь воздухом - все они вместе
Свои обуздали желания и телеса.
Без лжи и двуличья, без жадности, гнева и лести
Они подвизались по смерти уйти в Небеса.

Они, облаченные в лыко и шкуры животных,
Творили свой сложный для люда простого обет.
Светясь, словно светочи, те, без инстинктов животных,
Творили Пураны и гимны немеркнущих Вед.

Средь них жили звери ручные без всякого страха
В исполненном счастья благом окруженьи святых:
Там прыгали зайцы, а рядом ползла черепаха,
Паслись антилопы здесь с парой рогов завитых,

Здесь бегали лани и белого цвета лангуры,
Павлины ходили кругами, свой хвост распустив,
Здесь были ежи, и мангусты, и дикие куры,
Олени здесь травку щипали, рога опустив.

С прекрасной улыбкой, с очами, как у оленихи,
С красивыми бедрами и водопадом волос,
Дамаянти с полной величья походкой слонихи,
Шаги устремила в обитель задать свой вопрос.

Пред старцами дева в почтеньи великом склонилась.
«Привет, несравненная!» – ей изрекли мудрецы.
Сказала Дамаянти: «Жажду обресть вашу милость».
«Присядь же, пожалуйста», – деве сказали жрецы.

Спросила красавица их: «О, благие аскеты,
Преуспеваете ль вы, высший подвиг творя?
Никто не мешает вершить вам все эти обеты?
Все ль славно у птиц, здесь живущих, а также зверья?»

Отшельники молвили: «Все у нас просто отлично!
О, безупречно прекрасная, кто ты? Скажи.
В нашу обитель святую явилась ты лично
С целью какой-то: пожалуйста, нам расскажи.

Узрели твою красоту мы с величьем осанки,
А также походку аристократичной княжны:
Ты схожа с алмазом, еще не прошедшим огранки, –
Твоим обаяньем и статью мы все сражены.

Наверное, ты госпожа сей чащобы безлюдной
Или ты хозяйка вон той высоченной горы?
Ты напоминаешь богиню реки этой чудной
Иль нимфу – апсару, что бросила Неба миры…

Ответила им Дамаянти: «О, старцы святые,
Рекою стремительной этой здесь правлю не я;
Над этой горой я не властна, чьи склоны крутые
Ведут, возвышаясь, в небесных просторов края.

И я не владею исполненной зверем чащобой.
Я не богиня: земной я природы жена.
Рожденная я, мудрецы, человечьей утробой:
Сейчас расскажу о себе вам», – сказала она.

«Видарбхов страной правит царь, наделенный величьем:
Его зовут Бхима, а я, мудрецы, - его дочь.
А мудрый, ученый с прекрасным, как Солнце, обличьем,
Похожий на бога любови собою точь-в-точь,

Отважный и победоносный, защитник народа,
Причастный к божественной доле владыка людей,
Правдивый и сильный, потомок великого рода,
Друг дважды рожденных, носитель высоких идей,

Мой муж, царь нишадов, чье имя,о, мудрые, Нала:
Он большеокий, величием равен богам;
Он жертв приношений великих устроил немало;
Достойный правитель, а также – погибель врагам;

Он Веды постиг, и Веданги, и Упанишады,
А блеском он равен Гонителю Ирака с Луной;
Его, как родного отца, очень любят нишады:
Тот благочестивый монарх обручен был со мной.

Но подлые люди, погрязшие в лжи и двуличье,
Желая его погубить, вызвали на игру:
Так царство, богатство и все, что имел он в наличье,
Супруг проиграл искушенному в играх вору.

Мне имя – Дамаянти. Я – царя Налы супруга:
Ищу я Нишаду и жажду узреть его вновь.
Скитаюсь я бренной землей этой в поисках друга,
В чьих жилах течет благородная царская кровь…

Брожу я в долинах лесистых и в горах высоких,
Среди водопадов, а также по берегам рек,
Пространства равнин я прошла, словно море, широких,
Где стук колесницы не слышно и скрипа телег…

Несчастная, в поисках мужа я ноги сбиваю,
Его светлый образ в сознании крепко замкнув…
На вас, о великие, духом сейчас уповаю:
Доставьте ж мне радость, о муже хотя б намекнув!

В сей полный опасностей лес я пришла за супругом,
Хотя полн медведей он, тигров и страшных волков:
Коль через несколько дней не увижусь я с другом,
То буду я рада избавиться плотских оков!

На что без него мне постылое существованье?
Смогу ль без любимого мужа я жить – не тужить?
На вас возлагая, отшельники, все упованье,
Я все же надеюсь до встречи с супругом дожить…»

Тогда ей подвижники молвили веское слово:
«Ты духом не падай, красавица, – все впереди.
Тебе предрекаем: увидишь Нишаду ты снова,
Оставив разлуки агонию там , позади.

Узришь наконец-то ты, как твой супруг досточтимый,
Избавившись скверны, вернет все богатство свое,
Вернет положенье царя он и город родимый:
Пускай же исчезнет, царица, все горе твое!»

Едва свое молвили слово святые аскеты,
Как все растворилось в пространстве, исчезнув тотчас:
Исчезла обитель, где старцы творили обеты,
И сами они стали мигом незримы для глаз;

Исчезли животные, лес, словно бы испарившись;
Пропало в пространстве полымя священных огней…
Протерла глаза Дамаянти, весьма удивившись:
Какой-то шутник издевается, видно, над ней?

Исчезли деревья чудесные вместе с плодами;
Пропали все птицы: их щебет тотчас же заглох;
Исчезла река, что дивила своими видами:
Куда подевался весь этот святой уголок?

И так, еще долго дивясь тому дивному диву,
Монаршая дочь не могла это уразуметь…
И вот она, вновь отдаваясь разлуки порыву,
Брела в неизвестность, о муже продолжив скорбеть.

Бледна и печальна, Дамаянти двигалась дале,
В скитаньях своих направляясь в другие края…
Горячие слезы страданий ей лик заливали,
А также вопрос о всем смысле ее бытия…

У древа ашока

Сквозь слезы царица увидела древо ашока,
Что было красиво одето в листву и цветы.
Согласно названью, оно избавляет от шока,
Который достиг апогея, конечной черты.

Бутоны красивых цветов покрывали то древо,
Совместно с листвой его ствол, словно в сари, одев.
Как будто бы в танце восточном – направо-налево
Соцветья его колыхались, слегка покраснев.

И запричитала Дамаянти, к древу склонившись,
Рыданья свои изливая с обильной слезой:
«О, горе мне, горе! Растет здесь, ко мне наклонившись,
Священное древо ашока, увито лозой.

В гирляндах цветочных, как раджи с далекого юга,
Одето то дерево, что помогает в тоске.
Не видело ль ты, о, ашока, Нишаду-супруга,
Со всей высоты своей в небо растя на песке?

Развей же печаль мою, вещее древо ашока:
Не видела ль Налу ты, что заходил в этот лес?
Спаси-сохрани ты меня от ужасного шока,
Познавшую боль и прошедшую сотни аскез.

Быть может, укрытый одной половиной одежды,
Сюда заходил царь нишадов, что мукой объят?
О, древо ашока, даруй мне немного надежды!»
Умолкнув, царица свершила вокруг коловрат.

Три раза по часовой стрелке, иль справа налево,
Красивую эту ашоку она обошла.
А после, оставив в покое священное древо,
Залита слезами, Дамаянти в чащу ушла…

Караван

Бродя там, как будто в пределах замкнутого круга,
Та зрела лесистые склоны, где много зверья
И птиц всевозможных, и вот та увидела: с юга
Идет караван, растянувшись как будто змея.

Слоны, и верблюды, и кони совместно с ослами,
А также двужильные мулы поклажу влекли:
Всех этих животных с вьюками, большими узлами
Погонщики вброд через реку, всем скопом вели.

Реки этой дивной прозрачные чистые воды
Скрывали под толщей своей рыбок и черепах:
Они под водою кружили свои хороводы,
Спасаясь зубов гавиалов, вселяющих страх.

Летали над речкою скопы и дикие утки,
И измерял берег шагами большой марабу.
Здесь серые гуси свои набивали желудки,
И пели лягушки, таращась глазами на лбу.

Едва увидав караван этот, Налы супруга
Туда устремилась, собрав свою волю в кулак:
Нежданно влетела царица в пределы их круга,
Как на своих жертв налетает ракшас-вурдалак.

Испачкана грязью, бледна, и покрытая пылью,
В одной половине одежды и истощена,
Царица за миг лишь нарушила всю их идилью,
И видом безумным людей испугала она.

Страшась ее, караванщиков часть разбежалась,
Другие бранить ее стали, а также кричать,
Иные застыли, иные безумно смеялись,
Иные пытались с царицей беседу начать,

Участливо спрашивать став: «О, прекрасная дива,
Что ищешь ты в этом лесу? Из какой ты страны?
Откуда ты родом, благая? Ты очень красива:
Твоим появлением здесь мы все поражены.

Скажи нам по правде: ты, может, реки той богиня,
Иль фея лесная, иль правишь вот этой горой,
Иль властвуешь стороной света, иль полубогиня,
Которые в мир человеков приходят порой;

Быть может, якшини ты или ты дочь человечья;
А может быть, в племени ракшасов ты рождена?
Храни нас, как добрый пастух хранит стадо овечье,
Удачу пошли нам, прекрасная ликом жена!

К твоей прибегаем защите мы, дева благая:
Пусть наш караван невредимым отсюда уйдет!
К тебе мы, всем скопом надежды свои возлагая,
Надеемся все, что удача с тобой к нам придет!»

Ответила царская дочь им, собравшимся вместе:
Купцам, вожаку каравана и людям иным:
«О, добрые люди, пожалуйста, речь мою взвесьте:
Скажу вам по правде: причастна я к женам земным!

Отец мой родной вместе с свекром, а также супругом
Все царской породы: они защищают людей.
Разлучена горькой судьбою я с мужем и другом:
Ищу я его, преисполнена этих идей.

Отец мой – владыка видарбхов, монарх благородный.
Супруг мой – властитель нишадов – его я ищу:
Он неодолимый, красивый и благоприродный.
Его потеряв, я, лишенная счастья, грущу.

Коль вам он известен, скажите, мои дорогие:
Где скрылся царь Нала, мой славный, любимый супруг?
Ходя с караваном, вы знаете страны другие:
Быть может, царь Нала случайно вам встретился вдруг?

И некто по имени Шучи сказал без обмана
Благой Дамаянти с почтеньем: «Помилуй меня!
Я старший, хозяин большого сего каравана:
Не видел, царица, людей я ближайших три дня.

В чащобах дремучих я видел лишь вепрей клыкастых,
Пантер кровожадных, а также могучих слонов,
Волков завывающих в небо и левов гривастых,
Другое зверье, но не видел я Ману сынов».

Услышав ответ, поглядела Дамаянти в лица
Вождям каравана того, взгляд потупя чуть-чуть,
И молвила всем им с вопросом благая царица:
«Скажите мне правду: куда все вы держите путь?»

И Шучи, вожак каравана с лицом цвета меди,
Сказал той царице: «Судьба нас влечет в сторону,
Где правит Субаху, благой властелин царства Чеди…»
И двинулась с ними Дамаянти в эту страну.

Пройдя много дней с караваном, купцы вдруг узрели
Средь леса бескрайнего с озером дивный пейзаж:
Вода отражала небес голубых акварели,
Чаруя собою как будто прекрасный мираж.

Наполнено чистой прохладой и вкусной водою,
То озеро было похоже на лотоса цвет.
Красивые рыбки, резвясь, плавали под водою,
Своей чешуей преломив яркий солнечный свет.

Плодовых деревьев росло здесь, на бреге, немало,
А также оттенка смарагда зеленой травы.
Здесь рос в этих водах ночной белый лотос камала,
И лотос лазурный с размером людской головы.

Здесь лотос качался раджива прекрасной расцветки.
Похожий собой на солдатский пурпурный тюрбан,
А рядом над ними склонился, качаясь на ветке,
Узрея добычу внизу, крючконосый орлан.

Здесь утки гнездились, и цапли, и птицы иные:
Они собой полнили тот живописный пейзаж.
Такие виды украшают картины земные,
Рождая в богемном сознании творческий раж.

И так, караванщики, озеро это приметив,
Решили на бреге его до утра отдохнуть,
Чтоб утренней зорьки багрянец малиновый встретив,
Отправиться свежими дале в нелегкий свой путь.

Так, там на ночлег они встали, весьма утомившись,
Чтоб силу и бодрость к утру свою снова вернуть…
Так, в сне караванщики те, до предела забывшись,
В Мирах Сновидений паря, свой продолжили путь.

Когда они все, затерявшись во тьме полуночной,
Витали всем скопом в астральной империи снов –
Шаги направляло поспешно к речушке проточной,
Сокрытое в мраке, огромное стадо слонов.

Их путь пролегал через лагерь того каравана,
Который собой перекрыл их дорогу к воде.
Увидев людей, по наитию Высшего Плана,
Слоны разъярились безмерно, к великой беде,

И бросились те на людей, их топча беспощадно,
И страхом объято, толпа заметалась во мгле:
Слепые от сна, те, в ловушку попав безотрадно,
Как зайцы забегали, среди слонов, по земле.

По лесу он разбежались, вопя от ужаса:
Их бивни пронзали и били слонов хобота.
Всю землю покрыло в том месте кровавое мясо:
Так суд свой вершила над людом слоновья пята…

Весь скот обезумел, и мулы смешались с ослами,
С большими верблюдами вкупе и лошадьми,
Рогатые буйволы перемешались с волами,
С коровами и лошаками, а также людьми.

Они истребляли друг друга в неистовой давке,
Бодая рогами, кусая, ногами топча:
Здесь падали все и катились с разгону по травке,
И громко стенали, тела по земле волоча…

Так, тот караван истреблен был и смешан с землею,
И был превращен в натюрморт тот прекрасный пейзаж,
И солнечный диск, поднимаясь над бренной землею,
Его осветил поутру, повергая в мираж…

И так, уцелевшие люди под утро вернулись
И выходили наружу из дебрей лесных:
Всю горечь утраты изведав, они содрогнулись,
Увидев, что близкие сердцу не встретили их.

Друзья и отцы их не встретили, братья, родные:
Ушли в мир иной те, доставив ужасную боль,
Живым оставляя обряды свершать отходные,
В миру человеков окончив играть свою роль…

Так, с Солнца восходом начался всеобщий день плача:
Земля вся исполнена болью – таков здесь закон.
Совместно с другими скорбела Дамаянти, плача,
Мучений своих до сих пор не пройдя рубикон…

«Что ж я совершила дурного? - рыдала царица, –
Коль сим ужасающим стадом могучих слонов
Истреблена этих бедных людей вереница –
Друзей и приятелей, дедов, отцов и сынов?

Но я не убита, к несчастью: цела-невредима,
И буду мучиться дале, и ждать свой конец.
Страданий не пройдена, видимо, даже середина.
Я не представляю, каков апогей, их венец.

Ведь старцы меня поучали, что смертного часа,
Хоть вывернись ты наизнанку, – не опередить,
Поэтому этих слонов непомерная масса,
Устроив побоище, мне не смогла навредить.

Ни мыслью, ни словом, ни делом греха не свершила,
Что мог бы навлечь на меня эту злую беду.
Наверное, я на той свадьбе своей согрешила,
Отвергнув богов», - говорила та, словно в бреду…

Оплакав свои злоключенья с бедой каравана
С остатком людей, та отправилась дале в свой путь.
И вот, наконец, царство Чеди. Без тени обмана
Царил там Субаху, правитель, чья праведна суть.

Дамаянти в царстве Чеди

Вступив в стольный город великого царствия Чеди,
Та была прикрыта одной половиной одежд:
Она в прошлом царства нишадского первая леди,
Причислена была невеждами к кругу невежд.

Простоволоса, немыта, бледна и печальна,
Она, как безумная, шла мимо царских хором:
Величье царицы имея в себе изначально,
Она была схожа с укрытым золою костром…

За ней увязалась толпа любопытных детишек,
Которые шли по пятам и дразнили ее,
Но с крыши дворцовой узрела всех этих мальчишек
Сама мать-царица и защитила ее.

Она разогнала толпу, крикнув им: «Перестаньте!»,
С супругою Налы поднявшись на крышу дворца,
С почтеньем спросила царица-мать у Дамаянти:
«Гляжу на твои я прекрасные черты лица,

И вижу: страданий бесчисленных тяжкое бремя
Твоей красоты неземной омрачить не смогло.
Скажи мне, блистающая, каково твое племя?
Бродя одна среди людей, ты бесстрашна зело».

На эти слова дочь царя ей ответила скромно:
«Земная я женщина. Мой идеал – мой супруг…
Весь мир под Луной – мое царство, без меры огромно…
Мой дом - там, где зори застанут в пути меня вдруг.

Супруг наделен мой достоинством неисчислимым,
И я неразлучна, как тень была с мужем своим.
Мы были одним существом будто неразделимым,
Но вот приключилась беда с верным мужем моим.

По воле Судьбы, одержимый азартом игорным,
Он все достояние быстро на ветер спустил.
Скитаться по миру, бродить и быть доле покорным
В одной лишь одежде его супостат отпустил.

За ним я пошла по пятам, чтоб нести утешенье,
В отчаяньи дабы не умер мой верный супруг,
Но, гладом измучен, поддался он на искушенье:
Совсем без одежды остался мой преданный друг.

Бесчувственным, полубезумным от тяжкого горя,
Одетым в пространство остался он волей Судьбы.
Страданьем страдая бескрайним, как синее море,
Устали мы оба однажды от долгой ходьбы.

А я, безо всякого сна проводившая время,
Забылась тогда всепробудно в дремоте своей,
И он убежал от меня в это самое время,
Отрезав мечом половину одежду моей…

Его, средоточие жизни, и нощно и денно
Ищу я в миру, вся дрожа под навалом беды.
В желаньи великом его отыскать непременно,
Тоской я обуяна – тщетны мои все труды!»

И так причитала она, непрестанно рыдая,
А матерь-царица страдала сильней, чем она.
Сказала она Дамаянти: «О, дева благая!
Ты мне полюбилась, родная, живи у меня:

Его станут ныне искать мои верные слуги,
А может быть, сам он, скитаясь, явится сюда.
Надежды свои возлагай на меня о супруге,
И скорбь утечет твоя, словно сквозь пальцы – вода!»

На эти слова Дамаянти сказала царице:
«Одно лишь условие малое есть у меня:
Беседой с мужчиной иным не могу оскверниться;
Остатками пищи не кормят пусть слуги меня;

Пускай не велят омывать чьи-то ноги;
А кто возжелает меня – пусть накажут его;
Со мною встречаться лишь брахманы будут немноги,
Заради того лишь, чтоб мужа найти моего.

Ты если согласна со мною, о, матерь-царица,
Вне всяких сомнений – останусь я жить у тебя.
А ежели нет – то я, словно бы вольная птица,
Отправлюсь скитаться обратно, по мужу скорбя…»

Ответила матерь-царица, душою радея:
«Желанье твое я исполню, родная моя.
Весьма мне по нраву твоя о супруге идея:
Непоколебима в обете решимость твоя!»

Затем обратилась она к своей дочери юной:
«Прими же, Сунанда, в свое окруженье брильянт.
Такая краса – это редкость в юдоли подлунной:
Ее пребыванье у нас – процветанья гарант!»

Нала спасает царя змеев

Когда царь Нишада оставил Дамаянти спящей,
И убежал, слыша злобного Кали приказ,
Увидел поодаль он зарево чащи горящей,
Услышав оттуда исполненный ужаса глас.

«Спеши ко мне, Царь Достохвальный, спеши ко мне, Нала!»
«Не бойся! – ответил Нишада. - Спасу я тебя!»
И бросился смело, хоть пламя до неба пылало,
В само средоточье пожара ввергая себя.

Увидел он там царя змеев, дрожащего в страхе:
Он тело свернув свое, кольцами длани сложил.
Себя ощутил он, как приговоренный на плахе,
И жизни прошедшей фрагменты в уме пережил.

«Я – змей Каркотака, о, царь! Ждет меня этот пламень!
Безгрешного брахмана некогда я обманул:
Он проклял меня, и я стал неподвижным, как камень.
Спаси же меня, чтоб я в пламени не утонул!

Я не могу и на шаг ныне сдвинуться с места.
Я стану твоим личным другом, правитель людей:
Меня унеси ты подальше в спокойное место,
И этим поступком мое ты спасенье содей!

Сейчас я уменьшусь и стану размером со сливу,
А ты уноси меня быстро!» Огромный дракон
Стал маленьким сразу, и Нала, дивясь тому диву,
Унес Каркотаку, пройдя с ним огня рубикон.

Хотел отпустить того змея уже царь Нишада,
Но молвил ему этот наг: «Ты пока погоди!
Тебя ожидает, друг мой, за спасенье награда:
Считая шаги свои громко, ты дале иди…»

Послушаясь змея, Нишада вновь двинулся дале,
И принялся, громко считая, чеканить шаги,
И стоило «Десять» промолвить отважному Нале,
Как змей укусил его, этим вернув все долги.

Второе значение «DASA» - «кусай» означает.
И змей это сделал тотчас же и впрыснул свой яд:
«В десятку попал я, - тихонько тот змей замечает, –
Неужто ты, друг мой, Нишада, укусу не рад?

Теперь ты другой совсем, Нала: взгляни на себя ты!»
И Нала, застыв, с удивленьем себя оглядел:
Его лик уродлив стал, рученьки коротковаты –
Уродливым карликом быть ныне Налы удел…

Сказал Каркотака: «Теперь ты совсем изменился
- Шпионы Пушкары вовек не отыщут тебя.
А этот злодей, что в тебя вероломно вселился,
От яда страдать будет, корчась, а также скорбя!

Во все его члены проникнув, мой яд смертоносный
И денно и нощно заставит злодея страдать.
Так выпрыгнет, корчась от боли завистник несносный.
Пока он в тебе, то покоя ему не видать.

Поскольку ты спас меня, буду тебя защищать я,
Твоих всех обидчиков мучить во гневе всегда.
Тебе не страшны ныне брахманов гнев, их проклятья;
И от супостата не ждет тебя ныне беда.

Тебя, о, царь Нала, всецело познавший все Веды,
Не страшны отныне клыки кровожадных зверей;
И в битвах с врагами одержишь ты, друг мой, победы.
Ступай в град Айодхью, к царю Ритупарне скорей.

Великий секрет игры в кости в себе он скрывает.
Он математический гений, каких не сыскать.
На знанье коней он тебе тот секрет обменяет.
Великую дружбу с тобою он должен снискать.

Ему назовись ты Бахукой, - промолвил змей Нале, –
И колесничим на службу к нему поступи.
И гладкий божок, твой мучитель – завистливый Кали –
Покинет тебя в скором будущем – лишь потерпи.

Когда ты получишь то знанье царя Ритупарны,
Вне всяких сомнений, удача вернется к тебе.
Тогда ты вернешь себе царство, монарх светозарный,
А также супругу с детьми возвратишь ты себе.

Поэтому не унывай. А сии одеянья
Одень, дабы принять однажды свой истинный вид.
Подумай тогда обо мне, верша это деянье.
Ступай же в Айодхью: пусть сердце твое не болит!»

И так, царь змеиный, промолвив слова свои Нале,
Растаял, как будто туман, пред коллегой земным.
И тронулся в путь царь нишадов, куда указали,
Шаги направляя свои по тропинкам земным.

Нала поселяется в Айодхье

На день на десятый достигнув тот город великий,
Владыка нишадов и, сблизившись, молвил царю:
«О, славного града Айодхьи властитель великий,
К тебе поступить я на службу желаньем горю!

Зовусь я Бахукой, о, царь мой: я очень сведущий
В езде колесничной – великий знаток я коней.
Мне нет антитез в этой области, царь всемогущий:
Такого тебе не сыскать до конца своих дней!

В делах наиболее трудных тебе я подмога;
И в кулинарии, мой царь, я весьма изощрен;
А также ремесел иных знаю я очень много:
Усердьем моим, государь, будешь ты покорен!»

Сказал Ритупарна: «Отныне ты – мой колесничий,
А также будь поваром личным. Все благо тебе.
Пусть будут быстры мои кони, о, чудный возничий.
Дживала с Варшнеей пусть будут в подмогу тебе:

Вне всяких сомнений, останешься ими доволен –
Тебе отдаю я над ними правленья бразды;
К моим драгоценным коням тебе доступ дозволен:
Я очень охоч, о, Бахука, до быстрой езды!

Живи у меня, колесничий, я щедр без меры,
И серебра будет твой полон отныне карман.
Трудись государству во благо, исполненный веры:
Платить тебе буду, Бахука, я сто шатаман».

Так, после беседы с царем, поселился там Нала
С Дживалой , а также Варшнеей на службе царя,
Но мучился он постоянно от скорби навала,
Супругу увидеть желаньем огромным горя.

Ночами любил наблюдать он за звездным пространством,
От суетной жизни дворцовой весьма отречен.
В то самое время твердил он всегда с постоянством
Корткое четверостишье, весьма огорчен:

«В скитаньи усталостью, гладом и жаждой томима,
Еще не забыла ль любимого ты своего,
Иль, может, любовью к другому ты уж одержима,
Забыв в наслажденьях с ним про безумца того!»

Однажды тот стих среди ночи услышал Дживала:
«О ком ты тоскуешь, Бахука? – спросил он его.
«Историю выслушай, друг мой, – сказал ему Нала.
Жил-был глупец один, была жена у него.

Сокровище то не ценил он и был с ней жестокий,
И вот по какой-то причине расстался он с ней…
Безумен, судьбой удрученный, глупец этот в шоке
Пустился в скитанья однажды, забывший о ней…

Так, долго скитаясь по миру в обличье изгоя,
Твердил еженощно один, им составленный стих.
Ни днем и ни ночью не ведал глупец тот покоя
От боли разлуки, от тягот и всяческих лих…

И вот наконец-то обрел он пристанище где-то,
Но помнит о бедствии этом, постигшем его.
В ужасной беде не оставила женщина эта
Того человека и оберегала его;

Уйдя с ним в леса, с недостойным терпеть все невзгоды,
Но в лесе ее он оставил, в дремоте, одну
Страдать без воды, и без пищи, и от непогоды,
Как крыса бросает корабль, идущий ко дну…

В том лесе ее ожидали звериные пасти;
Не зная дороги, она лишена была сил;
Наверное, звери ее разорвали на части
Иль просто погибла она там от жажды, без сил!»

Так помнил Дамаянти, страшно страдая, Нишада,
Пока обитал он «инкогнито» в царском дворце.
В разлуке он мучился, словно в обители ада,
Все знаки великой печали храня на лице…

Брахман Судева в царстве Чеди

Когда царь нишадов, лишившись богатства и царства,
Нанялся, как и Дамаянти, служить при дворе,
Царь Бхима, правитель видарбхов, глава государства
Всех дважды рожденных столицы собрал во дворе.

Богатством их всех одарив, молвил речь свою Бхима:
«О люди святые, идите по всем сторонам.
Найти мою дочь вместе с зятем вам необходимо:
Дамаянти с Налою праведным дороги нам.

Пожалую тыщу коров я с деревней большою
Тому, кто разыщет их и во дворец приведет.
Кто просто узнает о них, тот, радея душою,
Коров десять сотен красивых домой уведет!»

Узнав о награде, отправились брахманы царства
Просторами бренной земли двух супругов искать.
Деревни, столицы заморские и государства
Они все объездили, чтоб царя милость снискать.

И вот один брахман, которого звали Судева,
Искал в стране Чеди супругов, как видно, не зря:
Увидел Дамаянти он, бросив взор свой налево
Во время обряда с утра, во дворце у царя.

Там шла церемония, где королевская свита
Желала царю-государю счастливого дня:
С принцессой стояла Дамаянти, пылью покрыта,
А справа был батюшка-царь и его вся родня.

Краса Дамаянти скрывалась похотливых взоров,
Как Красное Солнце скрывается за облака,
Как остров коралловый средь океанских просторов,
Иль словно бы перстень, зажатый внутри кулака.

При взгляде внимательном на большеокую деву,
Худую и бледную, в серой дорожной пыли,
Как будто бы молния с неба пронзила Судеву:
«Ведь это к Дамаянти ноги меня привели!

Красавица эта такая, как была и прежде,
Похожа собой на Лакшми, вызывая любовь:
Узреть ее облик я долго томился в надежде,
И ныне узрел я принцессу Дамаянти вновь!

Она луноликая, смуглая, очень красива,
Сияньем своим озаряет пространство вокруг,
Она, как звезда, что сияет всем людям на диво,
На твердь Земли-матушки с неба упавшая вдруг!

Глаза ее дивные схожие на лепесточки
Лотоса падма, растет что в пруду у царя.
Она обрывает поэтов цветистые строчки,
Своей неземной красотой мир людей озаряя.

Но злою судьбою исторгнут сей лотос прелестный
Из вод видарбхийского царства, где он феерил.
На брег его выбросил некто, для нас неизвестный:
Теперь лепесточки его облепил собой ил.

Тоскою безмерной томима по Нале-супругу,
Как будто Луна в новолунье в ущербе своем,
Тоскою объята по Нале, любимому другу,
Она вызывает смятенье в сознаньи моем.

Напомнив царицу-слониху изящным движеньем,
И лотос прекрасный своей неземной красотой,
Та дева благая с божественным телосложеньем
Похожа на скрытый в породе топаз золотой!

Она возрастала в богатом монаршем чертоге
С вкрапленными в стены каменьями дивной красы…
Недавно красавица эта, бродя по дороге,
Сбивала о камни до кровушки стопы босы.

Лишенная радостной жизни в разлуке с родными,
Печально влачит эта дева свое бытие.
Она, не желая встречаться с благами иными,
Ждет милого сердцем Нишаду, супруга ее.

Замужняя женщина, хоть лишена украшений,
Имеет сокровище ценное – это супруг.
Разлука с супругом – само средоточье лишений:
Так ввергнута та злой судьбой в заколдованный круг…

Должно быть, супруг ее славится крепостью духа:
Лишившись подруги такой, он по-прежнему жив –
Глаза его видят отлично, и слушает ухо,
И ноздри его обоняют, ту боль пережив…

Взирая на эту жену, что для счастья родилась,
Но все же без меры несчастна, страдаю я сам…
«Когда же судьба наконец-то гнев сменит на милость?» –
Вопрос я задам свой забывшим о ней Небесам.

«Когда наконец-то наступит предел ее бедам?
Когда та красавица снова обнимет царя?
Считающий помощь другим своим жизненным кредо,
Короткую жизнь на Земле проживает не зря:

Супруга могучего Налы в разлуке томится,
И мне говорит мое сердце утешить ее.
Меж жизнью и смертью находится эта царица:
Ее успокоить, конечно – призванье мое!»

И так, опознав Дамаянти по многим приметам,
Священник Судева промолвил ей с глазу на глаз:
«Себя обнаружив, Дамаянти, в царствии этом,
Доставила ты наконец-то надежду для нас!

Я брата твоего товарищ: зовусь я – Судева.
Царь Бхима, отец твой, велел мне тебя разыскать.
Отец, мать и братья здоровы, прекрасная дева:
Они все в надежде тебя, наконец, приласкать!

Наследники ваши, прекрасные ликом близняшки,
В довольстве живут во дворце, под защитой царя,
Но плачут они без вас с Налой, сиротки-бедняжки:
«Когда же к нам мама вернется?!» – с тоской говоря.

Так, друга семьи распозная в священнике этом,
Заплакала горько Дамаянти – прямо навзрыд.
Принцесса Сунанда, что была поодаль при этом,
Тотчас догадалась: «Секрет здесь какой-то сокрыт!»

И молвила матери тут же: «Моя та прислуга,
Увидев священника, бьется в горючих слезах.
Вне всяких сомнений, той деве приходится туго», –
Сказала Сунанда царице с печалью в глазах.

И вот мать правителя Чеди, послушав принцессу,
Покинув покои, отправилась прямо туда:
Она помешала того разговора процессу,
Промолвив Судеве: «А-ну, подойди-ка сюда!

Скажи мне, пожалуйста, брахман, развея сомненья:
Кто этой деве прекрасной супруг и отец?
Как же случилось с родными ее разлученье
И что привело ее к нам, о, бесхитростный жрец?»

Судева удобно уселся и, вняв ее зову,
Повел о Дамаянти ей свою речь наконец:
«Есть благочестивый монарх, верный данному слову,
Отец государства, носящий монарший венец.

Зовут его – Бхима. Он правит страною Видарбхов.
А девица эта – Дамаянти, дочерь его.
Нишадов правитель, известный средь разных монархов,
Супругом приходится ей – Нала имя его.

Все царство свое проиграв в кости брату, царь Нала
Ушел с Дамаянти бродить неизвестно куда.
В их поисках бренную твердь исходил я немало,
И вот, наконец-то, царица, забрел я сюда!

Нашел я прекрасную деву в чертогах монарха,
Владыки Субаху, который рожден от тебя:
Принцесса Дамаянти из государства Видарбха
Скрывалась в дворце, никому не являя себя.

Под пылью дорожной, как будто под ретушью грима,
Скрывает принцесса от нас отличительный знак –
Царица Кундины и муж ее славный царь Бхима
Родили ее с ним – тол символ величья и благ!

Родимое пятнышко, словно бы лотос пурпурный,
Собой украшает межбровье принцессы благой.
Как Солнце скрывается в день многооблачный, хмурный,
Так скрылся под пылью тот знак, для меня дорогой,

Но все же, о, матерь-царица, его я заметил:
Багрянец его проступает меж черных бровей,
Собой украшая сей лик, что как Солнышко – светел…
Носитель его – вне сомненья – лазурных кровей!»

Услышав об этом, Сунанда омыла от пыли
Межбровье Дамаянти: так воссиял этот знак.
Сунанда с царицей тотчас слезы наземь пролили,
И, матерь-царица, собрав свою волю в кулак,

Сказала, рыдая: «Сей знак, что на лотос похожий,
Собой указует, что дочерь моей ты сестры.
Похожий на лотос раджива, краснея на коже,
Та родинка крылась под пылью до этой поры!

С твоею мы матерью – сестры. Отец наш – Судама,
Властитель, дашарнов могучий и праведный царь.
О, Дамаянти! За Бхиму твоя вышла мама,
А я Вирабаху избрала, чей сын – государь.

В Дашарнов стране родилась ты: тому я свидетель.
Живи в моем доме, коль хочешь: отныне он твой!
Его будет красить краса твоя и добродетель:
С тобой поделюсь я охотно всей властью былой!»

Ответила ей Дамаянти такими словами:
«Неузнанной даже жилось мне с тобой хорошо:
Была под защитой я очень довольная вами,
Но мне суждено вкусить большего счастья еще.

О, милая тетя! Надолго я здесь задержалась.
В Видарбху, на родину ныне меня отпусти:
Там пара детей моих милых сироток осталась,
Родительской ласки лишенных. Меня ты прости!

Коль хочешь приятно мне сделать, о, матерь-царица,
То дай мне повозку: хочу я уехать скорей.
Меня ждет родная Кундина, Видарбхи столица,
Горюют где близкие, пыли дорожной серей!»

С согласия сына, правителя Чеди – Субаху
Царица дала в путь племяннице много еды,
Могучую стражу, что сроду не ведала страху,
Красивых одежд и напитков, а также воды.

И на паланкине роскошном пустила в дорогу:
Так вскоре прибыла царевна в родительский дом.
Родные, ликуя от радости, прямо с порогу
Свои оказали ей почести – пышный прием.

Найти Налу

Найдя всех родных в добром здравьи, принцесса Видарбхов
Свое оказала почтенье богам в Небесах.
А Бхима, отец ее, славный средь знатных монархов,
Отвесил Судеве мешок серебра на весах.

Ему подарил царь деревню и стадо коровье –
Немалое стадо весьма: десять сотен голов.
Поблагодарил царь его и вознес славословье,
И обнял Судеву сердечно, без всяческих слов…

Так, проведя ночку под сенью родимого крова
Дамаянти, с мыслью о муже, несчастна опять.
Узрев мать-царицу, она обратила к ней слово,
И, речь прерывая, она продолжала рыдать:

«О, милая матушка! Выслушай же мои речи:
К стопам твоим я припадаю, склонившись главой.
С супругом моим я никак не дождусь своей встречи:
Доставь же его, коль желаешь меня зреть живой!»

Насколько слова поразили царицу Кундины,
Что та, обливаясь слезами, могла лишь молчать,
А женщины, все это зрея, став будто едины,
Всем хором своим стали плакать, рыдать и кричать.

И так, весь дворец захлестнуло как будто цунами,
Отчаянье, боль, безысходность, достигнув царя:
«Не дай разыграться, о, царь, ужасающей драме,
Чтоб кровь не окрасила царство, как будто заря!

Дамаянти, дочь твоя плачет в тоске по супругу,
И, чувств не стыдясь своих, это поведала мне.
О, царь-государь, окажи своей дочке услугу,
Доставив супруга его горемычной жене!»

Людей разошли поскорей своих по белу свету,
Чтоб Налу найти!» - так сказала супруга царю.
И батюшка-царь сказал брахманам, верным обету:
«Я зятя увидеть желаньем огромным горю.

Вы, сил не жалея, ищите по миру Нишаду!»
И те напоследок к Дамаянти скопом зашли.
Сказала она им: «Доставите вы мне отраду,
Твердя без конца эти строки, куда б не пришли:

«Куда же исчез ты, любимый, игрок побежденный,
Оставив супругу средь леса в объятиях сна?
Куда же ты скрылся, любимый, для царства рожденный?
В одежд половине средь джунглей осталась она!

По-прежнему та половиной одежды укрыта.
И, где указал ты, та жаждет узреть тебя вновь.
По-прежнему сердце ее для тебя не закрыто:
Оно ждет ответ твой, свою источая любовь!

Обязанность мужа – супруге содеять защиту.
Как мог ты всем этим в минуты беды пренебречь?
Ты славен был в мире, собой представляя элиту:
Как ока зеницу ты должен меня был беречь!

Но стал бессердечен, к несчастью, ты, волею Рока.
Помилуй меня же, пожалуйста, мой господин!
Не ты ль говорил мне когда-то, витая высоко,
Что высший закон – милосердье: он в мире один…»

Коль на эти строки ответит вам кто, то узнайте,
Кто он таков и где человек тот живет.
Вы каждое слово и жест его запоминайте:
Богат он, иль служит, иль нищим бродягой слывет.

И на глаза ему, брахманы, не попадитесь:
Скрывая личину свою, узнавайте о нем.
Весьма проницателен этот блистательный витязь:
Дива лицедейства не раз замечались при нем».

Напутствия речь эту выслушав, брахманы эти
По кругу Земли разошлись, чтоб Нишаду найти.
Они все столицы, а также все страны на свете,
Деревни, обители все собрались обойти.

Они везде Налу искали, но – безрезультатно,
И всюду вторили те строки супруги его.
Вот брахман Парнада вернулся и, очень занятно,
Рассказ зазвучал необычный устами его:

Рассказ брахмана Парнады

«Владыку нишадов искал я и денно и нощно,
И с миссией этой я в город Айодхью прибыл.
Там царь Ритупарна правление утвердил прочно,
И я на совет королевский прийти не забыл.

В великом стеченье народа твои эти строки
Я повторил не единожды, дочерь царя,
И, выслушав очень внимательно те твои шлоки,
Собранье молчало, ни слова мне не говоря.

Из зала собраний король отпустил меня вскоре,
И я свое тело направил ногами к вратам.
Там встретился мне человек, пребывающий в горе:
Возничим царя Ритупарны он числился там.

Со мной отошел он в сторонку, назвавшись Бахукой.
Он непревзойденный знаток колесничной езды.
Похож он на карлика: тело его – колчеруко,
А лик его скрыт ореолом густой бороды.

А кроме того, Дамаянти, он повар искусный:
Его яства красят царю пышный праздничный стол.
И так, колесничий Бахука, печальный и грустный,
О здравьи спросил меня, слезы роняя на пол.

А после повел свою речь: «Благородные жены,
В беду попадая, должны себя сами хранить.
А если мужья их покинут, бедою сражены,
Они, полны милости, мужа не станут винить.

Глупец, что покинул ее, потерял свое счастье,
И не подобает сердиться жене на него.
Однажды с глупцом тем случилось большое несчастье:
Похитили птицы златые одежды его.

Сознанье его истерзали безумия звери.
Не стоит смуглянке свой гнев изливать на него.
Пускай отворит она сердца закрытые двери
И впустить супруга, забыв про жестокость его!

Жестоко ль он с ней поступил, иль, напротив – во благо,
Но, видя супруга, который богатства лишен,
Чей разум и счастье с собой унесла передряга,
Пускай же смуглянкой глупец этот будет прощен!»

Услышав те странные речи, сюда я явился:
Словам моим этим, Дамаянти, будь ты судья.
Коль хочешь – царю доложи,- брахман ей поклонился,-
В пути утомившись зело, отдохну пока я».

От слов его очи царевны залило слезами,
И, словно куница, она побежала тайком
В покои царицы Кундины, к своей родной маме,
Бесшумно всходя по ступенькам наверх босиком.

«О,матушка! Пусть разговор наш пребудет в секрете:
Пускай не узнает об этом ни слова король!
Пусть дважды рожденный Судева, что стоек в обете,
Явится сюда, чтоб еще раз сыграть свою роль.

С тобой находясь, ему дам я опять порученье.
Ведь быстро сумел он доставить из Чеди меня.
Пусть с той же удачей сей брахман, что полн отреченья,
Мне Налу доставит скорей, не теряя ни дня.

Коль хочешь услугу мне сделать, о, матерь-царица,
Отцу о моих намерениях не говори!
С тобою лишь, мама, я тайной могу поделиться,
И то, с глазу на глаз, шепчась при закрытой двери.

А после того, отдохнув после долгой дороги,
Тот брахман, Парнада, тотчас же стал очень богат.
Сказала ему Дамаянти: «Коль вещие боги
Нишаду в Кундину вернут, белокаменный град,

То я увеличу намного твое достоянье:
Ведь ты потрудился на славу заради меня!» -
«Царевна Видарбхи, твои благородны деянья.
Будь счастлива ты! Пусть твоя процветает родня!»

Так, с теми словами Парнада покинул светлицу.
Он, важную миссию выполнив, был очень рад.
А после того Дамаянти и матерь-царицу
Судева приветил, сказав им двоим: «Ом тат сат!

Зачем вы позвали меня, жены царского рода?
Я к вашим услугам». Сказала царевна ему:
«Есть царь Ритупарна, могучий владыка народа,
Он правит Айодхьей, Судева. Ступай к нему.

Скажи ему лично: «В Кундине, столице видарбхов,
Дамаянти нового мужа решила найти:
На ту сваямвару собралось немало монархов.
К восходу, поутру должно это произойти!

Скорей собирайся, великий правитель народа,
Коль хочешь своим ты присутствием свадьбу почтить.
Ни слуху, ни духу о Нале уж целых три года:
Вне всяких сомнений, его уже не возвратить!»

В Айодхью отправился сразу же брахман Судева,
Царю Ритупарне с почтением то передал.
Воодушевился тот раджа, похожий на лева,
Хотя такой новости странной он не ожидал.

Поездка в Кундину

Итак, тот владыка народа, с большим уваженьем
Промолвил Бахуке: «Великий знаток лошадей!
Ты нужен мне ныне, Бахука, с особым служеньем.
Не в службу, а в дружбу, ты мне одну милость содей:

Мне нужно поспеть в град Кундину: меня пригласили
На свадьбу Дамаянти. Нужно добраться за день.
И коль в срок доехать туда тебе будет по силе,
На лучших коней поскорее ты сбрую одень!»

При этих словах короля сердце мудрого Налы
Едва от отчанья в клочья не разорвалось:
«Меня, безотрадного, под тяжким гнетом опалы,
Судьбе даже в облике карлы найти удалось!

Безмерное горе ей ум помрачило, наверно,
Что не побоялась идти на такой страшный грех.
А, может быть, план та вершит свой неспешно, но верно,
Чтоб этой уловкой своей принести мне успех?

О, горе мне, жалкому грешнику, если царица
За эту обиду задумала мне отомстить.
В сознаньи Дамаянти, верно, обида хранится:
Не может царица мое прегрешенье простить!

А, может, не в силах она свои чувства, наверно,
Держать под контролем, как будто бы быстрых коней?
Но все-таки думаю я, что царица мне верна,
Ведь двое близняшек-детей вырастают у ней…

Уж там я узнаю: обман ли все это коварный
Иль правда святая, а, может, еще что-нибудь,
Поэтому волю исполню царя Ритупарны,
В Видарбхи столицу, Кундину, отправившись в путь».

Почтительно длани сложив, он промолвил монарху:
«Даю тебе слово, Айодхьи благой государь:
До Солнца заката успеем доехать в Видарбху!
Скорей собирайся в дорогу, о, праведный царь».

Затем, по приказу царя, колесничий Бахука
Пошел на конюшню, чтоб выбрать скорей лошадей.
«Вот эти две пары, - сказал он, - успеха порука:
В Кундину они полетят, словно клин лебедей!»

Те кони поджарые были и сходны мастями;
Быстры, словно ветер, они и породы одной;
Выносливы были они, с крепкими челюстями;
Приметы дурной у коней не было ни одной;

Они были из страны Синдху, их ноздри – широки;
В десятке участков имела их шерсть завитки:
Довольный Бахука ручонки упер в свои боки:
«Поверь мне, правитель: подобные кони – редки!

Царь, сильно поморщившись, молвил с досадой Бахуке:
«Зачем же ты выбрал в дорогу столь тощих коней?»
Глаза закатил государь и позевывал в скуке:
«Не довезут они нас и за несколько дней…»

Бахука ответил царю: «Довезут – нет сомненья!
Четверку других назови мне: я их запрягу!»
«Шутил я, Бахука, прими от меня извиненья.
Я выбрать, - сказал ему царь, - без тебя не смогу.

Тебе лошадиные тайны известны, Бахука:
Вне всяких сомнений, нашел ты прекрасных коней.
Твой выбор, о, мой колесничий, - успеха порука:
Ты опытен очень, тебе, вне сомненья, видней!»

Четверку коней благонравных, породистых, резвых
Запряг славный Нала бок о бок в повозку царя.
Когда царь взошел, эти кони, напомнив нетрезвых,
Воспрянули было, но Нала, их быстро смиряя,

Приободрил и взлелеял без меры горячих,
И усадил в колесницу Варшнею с собой,
И, выкрикнув: «Но!» лошадям, бросил Нала всех вскачь их,
Оставив дворец Ритупарны уж там, за собой…

И те несравненные кони, Бахукой гонимы,
Казалось бы, в небо взлетели, без меры резвы.
Те кони, как будто бы птицы, небес пилигримы,
Неслись по дороге, минуя поляны травы.

Мелькали деревья, поля и высокие скалы,
И от этой скорости дух захватило царя:
Он был вне себя от искусства премудрого Налы,
Что правил конями, своим мастерством фееря.

За действом за тем наблюдал его конюх, Варшнея,
И, слушая грохот повозки, он был поражен.
В восторге от скорости этой он, часто бледнея,
Задумался сильно, искусством Бахуки сражен:

«Наверное, это Матали – Махендры возничий,
Скрываясь людских дифирамбов, в Бахуке сокрыт.
Я зрю в его теле божественных много отличий:
Повозка, влекомая им, словно в небе парит.

А, может быть, то Шалихотра, знаток конских качеств,
В загадочном том человеке сокрылся от нас:
Мир неба, вне всяких сомнений, исполнен чудачеств,
И потому нам невидим, сокрытый от глаз.

А, может быть, это царь Нала, владыка народа,
Скрывается в облике этом от взоров врагов?
Под видом невзрачным сокрылся Бахуки-урода
Мой бывший хозяин, что видел воочью богов?

В какой бы не сведущ был ранее Нала науке,
Загадочный сей человек с нею также знаком.
И возраст у Налы такой же, как и у Бахуки,
И так же, как Нала, Бахука искусен во всем…

Ведь люди, великие духом, влекомы Судьбою,
Скитаются бренною твердью, меняя свой лик…
Быть может, великую тайну сокрыв за собою,
Став карлой, скрывается Нала, что духом велик?

Но нет у меня доказательств, хотя я уверен,
Что царь Достохвальный, Нишада в том карлике скрыт…»,-
Так думал Варшнея, Нишаде что сердцем был верен,
А Нала пред ним был завесою тайны сокрыт…

А царь Ритупарна тем временем в той колеснице
В восторге от скорости был и от быстрой езды.
Он зрел, как Бахука удерживал вожжи в деснице,
Как держит монарх над народом правленья бразды.

Как птица по небу, неслась по дороге повозка:
Она, громыхая, как туча, свершила полет.
За ней оставалась лишь поднятой пыли полоска:
Влекома конями, неслась колесница вперед…

Леса проносились, мелькая, деревья, и горы,
Озера мелькали, и реки, а также луга…
Раскрыв свои рты, царь с Варшнеей таращили взоры…
Вот сдуло накидку царя, что весьма дорога.

И царь Ритупарна промолвил: «О, милый Бахука,
Ты резвых коней придержи: я чадар обронил.
Варшнея пусть сходит за ним». И ответил Бахука:
«Весьма далеко ты ее, государь, уронил.

Четверка коней этих резвы – он не улитки:
Миль восемь отъехали мы от нее, господин.
Уж поздно, Твое Благородье: забудь о накидке:
В твоем гардеробе чадаров таких – не один!»

Едва это вымолвил Нала, повозка сравнялась
С плодоносящей вибхитакой – древом таким.
И царь похвалился: из уст его слово сорвалось:
«Смотри-ка, Бахука, с секретом знаком я каким:

Я математическим знаньем сполна обладаю.
Смотри же, Бахука, насколько я в счете силен:
Плодов на вибхитаке сколько, Я сейчас угадаю!» –
Сказал Ритупарна вознице, весьма окрылен.

На дереве этом плодов вместе с листьями столько;
Осыпалось наземь их больше на сотню, мой друг.
А коли не веришь, узнай же, неправ я насколько».
Бахука коней осадил, бросив вожжи из рук.

Бахука сказал: «Я не верю, Твое Благородье:
Плоды я серьезно намерен все пересчитать!
Пускай же Варшнея подержит немного поводья:
Сейчас я узнаю, насколько силен ты считать.

Сказал ему царь, паникуя: «Зачем тебе это?
Не время щас мешкать! Забыл ты о клятве своей?
Дамаянти выберет мужа еще до рассвета:
Ты в этой затее забыл о женитьбе моей!

Бахука ответил царю: «Дале путь не так сложен:
Варшнея пускай тебя дале везет, о, мой царь.
Порыв мой плоды те исчесть, нету слов – непреложен:
С Варшнеей вдвоем поезжайте, о, царь-государь.

И царь начал льстить колесничему: «Славный Бахука,
На свете возницы такого, как ты, не сыскать:
Известна тебе о конях быстролетных наука.
Не стоит тебе себя на ерунду отвлекать.

Доставишь меня до заката, Бахука, в Видарбху,
Любое желанье твое я исполню тогда!»
Решительно молвил на это Бахука монарху:
«Плоды я сочту, государь, и поеду тогда:

Желанье мое только в этом. Сказал ты: «Исполню!»
Изволь же исполнить его, о, правдивейший царь!»
«Считай, но как можно скорей. Я слова свои помню», –
Сказал с неохотой Бахуке на то государь.

Поспешно сойдя с колесницы, возничий Бахука,
Срубив это древо, плоды его пересчитал.
Весьма изумившись, Бахука вскричал: «Вот так штука!
Плодов ровно столько, о, царь, сколько ты насчитал:

Узнать я хотел бы весьма, что это за наука
Открыла тебе это знанье, о, царь-государь?»:
Царю Ритупарне вопрос задал конюх Бахука.
В желаньи отбыть поскорее сказал ему царь:

«Я, в кости играя, всегда побеждал оппонентов,
Поскольку с наукой о числах знаком глубоко.
Когда я проигрывал – не было ране моментов.
То знание – тайна: постигнуть его нелегко!»

Бахука промолвил царю: «Передай мне то знанье –
А я передам свое знание быстрых коней».
Сказал Ритупарна: «Я думал об этом и ранее,
Пускай будет так: я мечтал о том знанье коней».

Слова эти вымолвив, царь передал знанье Нале,
И тут же случилось, что змей Каркотака изрек:
Из тела Нишады стремительно выскочил Кали,
Который Нишаду на страшные муки обрек.

Так Нала проклятия Кали избавился злого:
Он, ранее им одержим, не владел над собой,
А Кали, лишившись над ним самовластья былого,
Мучимый змеиной отравой, возвысил свой вой.

Устами его вдруг извергнулся яд Каркотаки,
И Кали, его исторгая, блевал без конца.
Божок тот завистливый, сходный зловонной клоаке,
В желаньи царя погубить не дошел до конца.

Избавившись яда, Кали принял истинный лик свой,
И в гневе Нишада хотел его тут же проклясть.
И Кали, дрожа, обратился к Нишаде с молитвой:
«Простите меня, господин: надо мной ваша власть!

Уйми же свой гнев, государь, и немеркнущей славой
Тебя озарю я, вне всяких сомнений, тогда!
Царица, лишившись тебя, в своей ярости правой,
Меня прокляла, и я бился в мученьях всегда!

И денно и нощно царя Каркотаки отрава,
Как адское пламя, меня заставлала страдать.
Тем, чьими устами разносится вся твоя слава,
Опасности через меня никакой не видать!»

Так, выслушав слезные речи завистника Кали,
Сменил гнев на милость правитель нишадов страны,
А Кали опрометью, только его и видали,
Вошел в вибхитаку, чьи были плоду сочтены.

Ведя монолог свой, Кали лишь для Налы был зримым.
Когда же исчез он, сокрыв в этом древе себя,
То царь, сопряжен с этим знаньем, свято хранимым,
Плоды счел вибхитаки, этим проверяя себя.

А после того, преисполнившись бодростью духа,
Нишада, весьма окрыленный, погнал лошадей.
И, когда Налы там не было даже и духа,
Покинув вибхитаку, прочь улетел тот злодей.

Приют дав Кали, вибхитака за то поплатилась:
С тех пор за ней ходит попятно дурная молва –
Все благочестивые люди, не впасть чтоб в немилость,
Бранят и обходят сторонкою те дерева.

Так, перенеся злоключений и боли немало,
От власти Кали поизбавился этот король.
Но прежний свой облик не принял пока еще Нала,
Чтоб в образе карлы еще доиграть свою роль.

В Кундине

Светило дневное, устав освещать твердь земную,
Зенита пройдя рубикон, быстро падает вниз:
Там за горизонта чертою реальность иную
Оно озарит своим светом по-новой – на бис…

Багряные краски заката залили собою
Черту горизонта, украсив собой небосвод,
И стража столицы Кундины, готовясь к отбою,
Узрела царя Ритупарну у главных ворот.

Царь Бхима в окно наблюдал, сколь заря светозарна
И как горизонт в это время без меры красив…
Ему доложили: «Приехал к нам царь Ритупарна:
Он хочет заехать, твое изволенье спросив».

«Впустите его, - молвил Бхима начальнику стражи, –
Пусть сын Бхангасвары прекрасный мой град посетит».
И вот уже добрые кони в неистовом раже
Влекут колесницу, что златом чеканным блестит.

Четверки коней страны Синдху безмерная сила
Влекла колесницу, что низко гремела, как гром:
Как облако в пору осадков, она огласила
Пять главных и пять промежуточных света сторон.

Любимые кони Нишады, что жили у Бхимы,
Услышав сей грохот, в волнении принялись ржать.
Почуяв хозяина, чувством любви осенимы,
Рвались эти кони, пытаясь из стойла сбежать.

Сей рокот, как грома раскаты, глубоки без меры,
Дошел до ушей Дамаянти, так в сердце войдя:
«Так ездил мой муж!» - Дамаянти исполнилась веры.
Животные слушали то, в беспокойство придя:

Слоны затрубили, до неба воздев свои главы,
И стали кричать, и на крыше дворца танцевать.
Сидевшие ранее в скуке павлины и павы,
Как будто твердя, что не время уже горевать.

Сказала себе Дамаянти: «Сия колесница
Заполнила грохотом, будто бы мир сей земной…
В груди моей сердце вдруг начало радостно биться.
Вне всяких сомнений, то Нала приехал за мной!

Коль Налы я лик не узрею, что на Месяц похожий, –
Не жить мне уж боле на свете: сомнения нет.
Коль тот, кто издал этот грохот, не Нала пригожий,
Зачем мне влачить череду проживаемых лет?

Коль царь не раскроет сегодня свои мне объятья,
Я мир сей оставлю, где властвуют боль и порок.
Зачем мне без Налы всех органов чувств восприятья,
Богатство, здоровье и жизни отведенный срок?

Коль глас не услышу я Налы глубокий и низкий,
Что с рокотом схож из небес пред сезоном дождей.
Не встретится если мне друг мой родимый и близкий,
То ждет меня смерть, несомненно, - всего апогей.

Коль Налу, великого духом, подобного леву,
не встречу сегодня – не жить мне под Солнцем тогда.
Царь Нала, всегда терпелив, не давал волю гневу;
Он был безобиден, и нежен, и кроток всегда;

Могуч и отважен он был, и над чувствами властен;
Надежен, как евнух, царь Нала, мой друг дорогой:
Ни разу мне не изменив, к блуду не был причастен,
Нишада, правитель народа, супруг мой благой.

Стеная, как будто в безумьи, дочь царства Видарбха,
Нишаду узреть дабы, вышла на кровлю дворца.
Узрела она Ритупарну, Айодхьи монарха,
Варшнею с Бахукой: все пыль утирали с лица…

Встреча двух королей

Варшнея с Бахукой, сойдя с золотой колесницы,
Коней быстролетных четверку в тот час распрягли.
Царь Бхима покинул покои монаршей светлицы,
И один другого узрели сии короли.

Так, сын Бхангасвары, правитель земли, Ритупарна,
Властитель Айодхьи, сошел с колесницы большой,
Что златом чеканным сияла весьма лучезарно,
Приблизившись к Бхиме, что гостю радел всей душой.

Доставив царю Ритупарне почтенья немало,
Властитель Кундины, царь Бхима стал думать-гадать:
«Проехал правитель Айодхьи немного-немало,
А миль восемьсот, чтоб мне белые ручки пожать?»

Не мог догадаться царь Бхима, что женская эта уловка:
Чтоб мужа доставить в Кундину, на хитрость пошла его дочь.
Царя государства Айодхья она одурачила ловко,
И он сюда прибыл поспешно, не в силах себя превозмочь.

Сказал ему Бхима: «Весьма в добрый час ты приехал,
Почетному гостю, царю Ритупарне я рад.
Ты миль восемьсот сюда, сын Бхангасвары, проехал:
Служить тебе, гость дорогой мой, я искренне рад!

С какой же ты целью к нам прибыл, монарх Бхангасвари?»
И царь Ритупарна заметил: «Здесь брахманов нет;
Здесь нет женихов, и не слышно здесь о сваямваре;
И приготовлений к той свадьбе и близко здесь нет».

Все то про себя рассудив, этот мудрый правитель
Сказал в ответ Бхиме, что жаждал услышать ответ:
«Я прибыл сюда, видарбхийской земли повелитель,
Чтоб лично тебе передать от меня свой привет!»

Весьма удивился царь Бхима такому ответу:
«Заради того он проделал такой долгий путь?
Тут что-то не так: не хватает здесь яркого свету:
Завесою скрыта визита нежданного суть».

Так, гостя радушием встретив, великий царь Бхима
Расспросами дале его уже мучить не стал,
Твердя постоянно: «Тебе очень необходимо
С дороги скорей отдохнуть: ты без меры устал!»

Разговор служанки и возничего

И царь Ритупарна, польщен царя Бхимы вниманьем,
В покои, ему отведенные, молча вошел.
Бахука трудился в то время с особым стараньем,
Коней страны Синдху лелея, их в стойло увел…

А после присел отдохнуть он на дно колесницы.
И так Дамаянти увидела тех трех гостей:
Слезами наполнились очи нишадов царицы,
Что была всех жен на Земле, вне сомненья, чистей.

«Издал кто сей грохот, что был столь знакомый мне ранее,
Который собой огласил мира десять сторон?
Быть может, про тайну узнав царя Налы заранее,
Вел ту колесницу Варшнея, издав этот гром?

А, может быть, царь Ритупарна знаком с тем секретом,
И с Налой, супругом моим равен этим вполне,
И эта повозка, как туча, грохочет при этом;
Иль, может быть, гром сей знакомый почудился мне?

И так, заблудившись в пределах незнания леса,
О том поразмыслив, Дамаянти выход нашла.
Служанку позвала к себе Дамаянти-принцесса,
Чтоб Налу – супруга та девушка быстро нашла:

«Терзает меня, о, Кешини, по Нале разлука.
Вон, видишь: в повозке слуга Ритупарны сидит?
Уродлив зело он и тело его колчеруко,
Застыв в колеснице, он все в одну точку глядит.

Иди же к нему, дорогая, и будь с ним нежнее,
Внимательной будь, и узнай о здоровье его,
И правду всю выведай, что, несомненно, важнее
Всех скрытых сокровищ подлунного мира сего!

Я подозреваю, Кешини, что это царь Нала:
Сердечко мое замирает при виде его.
Ведь в сердце скрывается Правда, немного-немало.
Его не обманешь: оно всегда будет право.

К концу той беседы ему ты промолви те речи,
Что брахман Парнада промолвил в Айодхье ему.
Пойми, что тебе он ответит на это в той встрече.
Ну, а сейчас, дорогая, ступай-ка к нему!»

Так, духом собравшись, она пришла прямо к Бахуке,
И с крыши Дамаянти зрела все то с высоты.
«В час добрый ты прибыл!» – сказала, –
«Бахука, нишадов царица
Хотела узнать поскорее: что в наши края

Вас всех привело? И давно ль вы отбыли в дорогу?»
Ответил Бахука: «Косалов правитель благой,
О свадьбе узнав Дамаянти, пустился в дорогу
И миль восемьсот одолел, встречный ветер и зной.

А я – колесничий его». Тут Кешини сказала:
«А этот, что с вами был третьим, откуда он сам?
А ты же чей будешь: я-то от тебя не узнала;
И как ты на службу попал? Расскажи это нам».

«Того человека зовут, о, девица, Варшнея:
Он некогда был колесничим у Налы-царя.
Когда же беда приключилась с тем, смерти страшнее,
Ушел он на службу конюшим Айодхьи царя.

А что в отношеньи меня: я – знаток лошадиный,
А также я – мастер готовить изысканный пир.
И так на две должности, хоть человек я единый,
Поставил меня государь, что хранит в царстве мир».

Кешини сказала: «А тот колесничий, Варшнея:
Не знает ли он, куда скрылся нишадов король?
Бахука ответил Кешини: «Возничий Варшнея,
Доставив Нишады детей, отыграл свою роль.

Оставив близняшек у Бхимы, Нишады возничий
По миру отправился в полный опасности путь.
Не знает, где скрылся царь Нала, его колесничий.
Нишаду никто не найдет, чья загадочна суть.

Сознанье его истерзали безумия звери:
Не стоит смуглянке свой гнев изливать на него.
Пускай отворит она сердца закрытые двери,
И впустит супруга, забыв про жестокость его!»

Слова те промолвив, царь Нала, вдруг скорби предался,
Такой, что удерживать внутри себя не сумел.
Не смог он удерживать слезы уж и разрыдался,
Хотя был, как лев, он силен и безудержно смел.

Испытание

Услышав все это, пошла к Дамаянти Кешини
И все изложила в мельчайших подробностях ей:
О том, как Бахука, поддавшись эмоций лавине,
В страданьи душевном, совсем разрыдался при ней.

И так, Дамаянти, обуяна скорбью немалой,
Рассказ этот выслушав, все колебалась еще.
Она не решалась назвать того конюха Налой,
Сказала служанке: «Сходи-ка к Бахуке еще!

Сейчас мы устроим второе ему испытанье.
В беседу ты с ним не вступай и за ним наблюдай,
Поступки его примечать приложи все старанья,
А что необычного будет – ты мне поскорей передай.

Коль что-то попросит, Кешини, – ты это не делай:
Огня не спеши ему дать, чтоб костер распалить;
Как будто бы ты черепаха – все медленно делай;
Воды не неси ему, дабы котел ей залить.

И так, отправляйся, Кешини. Желаю удачи:
Ни пуха тебе ни пера!» И служанка ушла.
Когда же Кешини исполнила эту задачу,
Она в Дамаянти покои тихонько зашла.

Сказала служанка Дамаянти: «Я в изумленьи!
Мне не доводилось людей таких в жизни встречать:
Увидела ныне я дивных чудес проявленья.
Не знаю я даже, с чего мне рассказ свой начать…

Сей чудный возничий царя государства Косала
Пред дверью, что очень низка, не преклонит главы:
Сама притолока двери, изогнувшись, восстала!
Так он, в тот проем заходя, не ушиб головы.

А узкая щелка вдруг стала широким проходом
Пред тем человеком, что тайны завесой сокрыт.
Продукты им слал король Бхима заход за заходом,
Чтоб гость не остался хозяином дома забыт:

Чтоб вымыть все это, был медный котел приготовлен.
Под взором Бахуки до верху наполнился он.
Законами физики, видимо, не обусловлен,
Поток водяной уносился из емкости вон!

Послушна Бахуки веленью, вода улетала,
Стелясь над землею, подобно реке небольшой.
Под взором его под котлом вдруг полымя восстало,
Что вскипятило котел тот из меди большой.

Бахука горячее пламя ничуть не пугался,
Хотя языки огня руки лизали его,
Но сей человек удивительный не обжигался:
Он будто на бренной Земле не от мира сего!

А, кроме того, взяв цветы в свои сильные руки,
Размял их весьма основательно тот человек.
Но вновь они свежими стали в руках у Бахуки:
Подобных чудес средь людей не увидеть вовек!

Дамаянти, уж получив доказательств немало,
Весьма утвердилась в решении сильном своем,
Что в образе карлы скрывается муж ее – Нала
И что им судьба позволяет опять быть вдвоем.

И вновь та сказала служанке: «Иди-ка обратно,
И пищу, что он приготовит, стащи у него:
Той пищи изведав, мне станет тотчас же понятно,
Кто прячется в странном обличье урода того!»

Покуда Бахука был занят, Кешини схватила
Той пищи, что он приготовил на стол королю,
И с видом победным царевну она посетила.
Сказала царевна: «Тебя я за это люблю!»

Привыкла она вкушать яства, варил что Нишада.
Отведав все это, сказала она: «Это – он!
Вкушать эти блюда любому гурману – отрада!»
И, слезы пуская, исторгла в томлении стон.

Затем, она рот сполоснула, и вместе с Кешини
Отправила прямо к Бахуке детишек своих.
В разлуке с детьми находясь очень долго доныне,
Узрел, наконец-то, отец своих деток двоих.

Увидел Нишада Индрасену и Индрасени,
И бросился к ним, и в объятия их заключил;
Прекрасных, как ангелы, их усадил на колени:
Так он этим самым поступком себя обличил.

И он, зарыдав очень горько, промолвил Кешини:
«Похожи они на детишек моих, близнецов.
Служа у царя, я не видел их долго доныне:
Пойми состоянье с детьми разлученных отцов!

Ты часто приходишь сюда, о, прекрасная дева:
Ведь люди дурное подумают так обо мне.
Ступай же, пожалуйста, с миром, - так молвил без гнева
Нишада служанке, - мы – гости ведь в этой стране…»

Кешини, увидев царевну, про то рассказала,
И та отослала с посланьем к царице ее.
Сказала служанка царице: «Царь, доблестный Нала,
Скрывает в уроде-возничем обличье свое!

Его мы подвергли со тщанием всем испытаньям:
Лишь внешность его заставляет сомненья питать!
Изволь не заставить томиться меня ожиданьем
И лично самой у него эту правду узнать!

Дозволь же ко мне привести колчерукого мужа,
Который возницею служит Айодхьи царю.
Устрой то сама иль спроси дозволения мужа:
Увидеть супруга я страшным желаньем горю!»

Встреча

Так, матерь-царица услышала то от принцессы:
О новости той рассказала супругу она,
На то получив изволенье, минуя эксцессы,
Как было заведено в давние те времена…

И так, заручившись родительским благословеньем,
Велела Дамаянти Налу к себе привести.
Увидев супруга, чей облик вязался с сомненьем,
Та горем прониклась таким, что не перенести.

В пурпурных одеждах отшельницы и волосами,
Что были, как у подвижницы, заплетены,
Была та такой же в скитаньях по миру лесами,
Покрытая пылью, как облаком, образ Луны.

«Не видел ли ты, о, Бахука, того человека,
Который сокрылся, оставив в чащобе жену?
Лишь Нала правдивый, забыв, что такое опека,
Оставить мог в лесе ее, позабыв про вину.

Чем же могла провиниться я перед супругом,
Что бросил он спящей меня в мире змей и волков,
Со мной, что родила детей ему, любящим другом,
Как мог он расстаться, презрев узы брачных оков?

Не я ль, убежденная, речью гусей златоперых,
Сказав «Нет» Владыкам Вселенной, великим богам,
Избрала его, Царя Налу, что сердцу был дорог,
Гирляндой украсив цветочной, на зависть врагам?

Не он ли со мной, обойдя яркий жертвенный пламень,
Поклялся, что будет до смерти меня охранять.
Наверное, сердце его затвердело, как камень, –
Он словно другой стал: его я не в силах узнать!»

Пока она то говорила, горючие слезы,
Печально рожденные, лились ручьями из глаз,
Катясь по лицу, что, бесспорно, красивее розы,
И падали на пол, блистая, как будто алмаз.

А Нала, то видя, промолвил весьма огорченный:
«Не по своей воле я царство свое погубил.
На это завистником – Кали я был обреченный:
Так бросил тебя я, хотя больше жизни любил!

Я им одержимый, спустил все свое достоянье;
Я, им одержимый, оставил средь леса тебя.
Тот самый правитель, оставшийся без одеянья,
Стоит пред тобою, кляня непрестанно себя!

Когда ты бродила одна в этом лесе дремучем,
Проклятье твое наказало того подлеца:
И денно и нощно завистливый Кали был мучим,
Все признаки боли собрав в выраженьи лица.

Усердьем своим и, конечно, суровой аскезой
Его одолел я: он в страхе животном дрожал.
Свободы моей тот божок, будучи антитезой,
Как будто шакал, поджимающий хвост, убежал.

Однако история мира не помнит такого,
Что верного мужа забыла родная жена:
Решилась она себе выбрать супруга другого,
Тем мужа отвергнув, как будто бы лед холодна!

Глашатаи землю обходят: «Дочь Бхимы вторично
Себе выбирать будет мужа по воле своей!»
Прослышав о том, Ритупарна явился здесь лично
Жениться дабы на супруге на бывшей моей!»

Дрожа от ужаса, подобно осины листочку,
Сказала супруга: «Напрасно ты думаешь так!
Отвергнув богов пред тобой, я поставила точку:
Сами Небеса обусловили этот наш брак.

По бренной Земле, по всем десяти направленьям
Посланцы ходили, стихи воспевая мои,
А брахман Парнада тебя, высшим благословеньем,
В Айодхье нашел, передав мне те речи твои.

Тогда этот план и пришел мне на ум, о, Нишада,
Вернуть тебя дабы сюда, чтобы жизнь мне спасти:
Ведь то расстоянье до нашего стольного града
Из царства Косала за день никому не пройти!

Я, стопы твои обнимая, клянусь пред тобою,
Что даже и в мыслях была пред тобою чиста!
Готова пожертвовать я ради Правды собою,
Чтоб все те вопросы расставить опять на места.

Вот рыщет по белому свету известный провидец,
Бог Ветра, всезнающий Вайю, Небес Пилигрим.
Пронзая пространство, он, верно, всему очевидец:
Коль то все неверно, пусть буду убита я им!

Гонитель Потемок, Бог Солнца в лучей ореоле,
Вершит над Землей коловрат, круговой свой объезд:
Коль я согрешила, то пусть по божественной воле,
Поставит на жизни моей Солнце Красное крест!

А Всепроникающий Месяц, что ночь освещает,
Плывя, словно челн в небесах, в бесконечную даль,
Вне всяких сомнений, бессовестной лжи не прощает:
Убьет пусть меня он, о, Нала: мне жизни не жаль!

Пускай эта троица все нам расскажет по Правде:
На Истине держится мир, что они берегут.
Поведают пусть они, если есть место неправде:
Являясь столпами Вселенной, они не солгут!»

В ответ на слова ее глас в Поднебесьи раздался:
То Ветер возвысил свой голос, чтоб спор разрешить:
«Три года, о, царь, ты с супругой своей не видался:
Она не успела за этот период согрешить.

Ее все достоинства я не подвергну сомненью,
И мы, обитатели Неба, хранили ее.
Напрасно подверг ты супругу свою подозренью.
Она пред тобой, славный Нала, - воззри на нее!»

Как только Небес Пилигрим свою кончил тираду,
Посыпались вниз лепестки сквозь небесный портал;
Повеял вдруг ласковый ветер, несущий отраду.
Небесных литавров оркестр вдруг слышимым стал.

Так это великое чудо явило Творенье…
И, зря те дива неземные, Нишада тогда
Снял с Дамаянти напрасные те подозренья:
Они улетучились, словно сквозь пальцы вода.

Тогда царь облекся в одежды небесного змея,
И, вспомнив о нем, приобрел настоящий свой вид.
Жена его тут же обняла, так оцепенея,
И, слезы теряя, заплакала громко навзрыд.

Блистая своей красотой, Достославный Нишада
Супругу с детишками скопом обнял, наконец,
И благословил всех. Дамаянти этому рада:
Страданью в разлуке пришел наконец-то конец!

Красавица с ясной улыбкой, супруга Нишады,
Покрытая пылью скитаний, застыла, как лед:
Недвижна в обьятиях мужа, но полна отрады,
Она, словно птица, вершила незримый полет…

Тем временем мать ее, царства видарбхов царица,
Поведала о том счастливом событьи царю.
Царь молвил довольно: «Такое вот в мире творится!
Нишаду с Дамаянти вместе я скоро узрю!

Любовью друг к другу они, как огонь, полыхают,
Поэтому вместе пускай ко мне утром зайдут.
Ну, а сейчас мои дети пускай отдыхают,
И после разлуки пусть счастливо ночь проведут».

Под яркой Луной те супруги счастливые вместе
Друг другу поведали об их скитаньях в лесах:
Ту ночь провели муж с женой на любви Эвересте,
В общеньи друг с другом забыв о своих телесах.

Так, после трехлетней разлуки увидясь с женою,
Тот царь в одночасье безмерное счастье обрел.
Он стал, как расставшийся с тесною клеткой стальною,
Расправивший крылья, к Свободе летящий орел.

И Дамаянти, избавившись долгой разлуки,
Отбросив страданья и слезы, опять ожила:
Так стужи февральской окончив испытывать муки,
Весенняя яблоня пышно опять расцвела.

Усталость прошла, наконец, и утихла кручина.
Исполнилось радостью сердце Нишады жены:
Так красота Ночи, что есть вдохновенья причина,
Неподражаемой станет с восходом Луны…

Утром…

Так ночь та прошла, наконец-то и краски рассвета
Окрасили заревом алым вдали горизонт;
Как будто ростки, пробиваются лучики света;
И Солнце уж видно как ярко-оранжевый зонт…

Нишада с Дамаянти вместе, богато одеты,
Предстали пред раджей Кундины во всей красоте.
Их перстни венчали короны, златые браслеты:
Как Солнце с Луной, те, явившиеся в высоте.

Так, тестю свое уважение высказал Нала,
И Дамаянти почтенье отцу воздала.
Обласкан был Бхимою зять его – праведный Нала
С женою своей – Дамаянти, что вновь расцвела.

Обрадовались горожане: «Царь Нала вернулся!»
И шум ликованья прошел, как лавина в горах,
И в праздничную атмосферу сей град окунулся,
Став схожим на град небожителей в Неба мирах.

Флажками, знаменами был тут же город украшен;
А главные улицы были политы водой;
Цветами душистыми был каждый дом разукрашен,
Что вдоль главных улиц возвысились горной грядой.

И царь Ритупарна проведал о всем этом вскоре,
Что Нала, который нашелся, был конюх его
И что он опять с Дамаянти по-новой в Фаворе:
От новости этой душа расцветала его.

Увидев его, царь нишадов просил извиненья,
А сын Бхангасвары принес извиненья свои;
Доволен приемом радушным и полн восхищенья,
Он молвил Нишаде: «Пожать хочу руки твои!

Судьба тебя, друг мой, вновь соединила с супругой:
Я этому дивному случаю искренне рад.
Теперь я хочу, чтоб меня одарил ты услугой:
Быть может, я ранее что-то сказал невпопад,

Иль как-то обидел тебя с умыслом иль случайно,
Когда ты в обличии карлы скрывался от глаз.
Прости же меня: мне не ведома была та тайна:
Прости же проступки мои в этот радостный час!

Ему Нала молвил: «Обидой, пусть самой ничтожной,
Я не был унижен ни разу, о, праведный царь.
Тобой восхищен я и правдой твоей непреложной.
Ты друг мой и родственник близкий, о, царь-государь!

И впредь своей крепкою дружбой делись ты со мною.
Как в собственном доме, вольготно я жил у тебя:
Ты был благодушен и щедро делился казною –
Напрасно ты, сын Бхангасвары, клянешь так себя!

Во мне пребывает по-прежнему славный правитель,
Обещанный долг мой – то знанье, пород лошадей:
Его забери ты с собою в Айодхьи обитель:
Так будем мы квиты с тобой, повелитель людей!

Так, царь Ритупарна принял в себя знание Налы
О быстрых конях, через слух свой восприняв его,
И с новым возничим уехал правитель Косалы:
Осталась лишь легкая дымка позаду его.

Ответный вызов

Так, Нала прожив где-то с месяц в Видарбхи столице,
Простился с родными со всеми и выехал прочь:
Мечом опоясан и лук держа в мощной деснице,
Был Нала похожий на Бога Сражений точь-в-точь.

В Нишадху он путь направлял свой, в родимое царство.
Он свиту с собою в путь взял, очень милую рать:
Хотел он у брата-врага все свое государство,
Как водится средь государей, опять отыграть.

Шесть сотен солдат-пехотинцев ту рать составляли,
Полсотни там всадников было, шестнадцать слонов,
Но все же трястись под собою те твердь заставляли
С лежащими грудами серых больших валунов.

Стремительно двигаясь за золотой колесницей,
В столицу нишадов ворвалась та малая рать.
Держа рукоятку меча в своей мощной деснице,
Сказал царь Пушкаре: «Пришел я к тебе поиграть!

Нажил я богатства немало за эти три года.
А кроме него, о, Пушкара, я ставлю на кон
Мою Дамаянти – жемчужину славного рода,
Красой своей блещет которая средь земных жен!

А ставкой в игре для тебя, о, мой брат драгоценный,
Пусть будет нишадов страна – государство твое.
Последней же ставкой для нас будет клад весьма ценный,
Который живущим всем дорог, – само бытие!

Коль кто среди нас завладеет именьем другого,
То проигравший пусть жизнь свою ставит на кон.
А коль не желаешь, Пушкара, сраженья такого,
То в битве сразимся, как было веков испокон:

На колесницах с тобой в чистом поле сойдемся –
Так кто-то из нас обретет свой душевный покой!
В игре или в битве мы, братец, с тобой разберемся», –
Сказал ему Нала, погладив тугой лук рукой.

«Писания нас поучают и старцы – все дружно,
Что царство свое родовое по мере всех сил
Любою ценой, вне сомненья, отстаивать нужно», –
Так Нала Пушкаре закон для царей огласил…

Уверенный в близкой победе, Пушкара смеялся,
Он Нале промолвил с издевкой: «Мой брат дорогой,
Ты, волею Рока, богатсво добыв, не унялся:
Плохая судьба так падет с Дамаянти благой!

Судьбы повеленьем, о, царь, со своею женою
Остался живым до сих пор ты для новой игры:
Украшена златом твоим, Дамаянти со мною
Счастливая будет: я жду той прекрасной поры!

Я помнил и ждал тебя долго, о, братец мой, Нала:
Поэтому я тебе, царь, по секрету скажу:
«С другими людьми мне играть было радости мало;
Ведь я по супруге твоей непрестанно тужу!

Победой добыв Дамаянти, достигну я цели:
Она в моем сердце уж долгие годы жила.
Когда проиграешь – в моей она будет постели.
Так, прах твой развеяв, мы с ней будем тешить тела!»

Взбесили слова эти Налу, и он супостату
Хотел было голову с плеч снять каленым мечом:
Глаза его кровью налились, но извергу-брату
Решил он до нужного срока не быть палачом.

С улыбкою тигра сказал он тому пустозвону:
«О, братец Пушкара, не нужно эфир сотрясать!
Сейчас мы сыграем с тобой, сделав все по закону.
Садись, дорогой мой: сейчас будем кости бросать».

И принялись те за игру: она долго не длилась:
Пушкара все царство и жизнь проиграл лишь за час.
Такого конца и в кошмарах Пушкаре не снилось,
И он уже не возвышал свой насмешливый бас…

И так, одолев супостата, промолвил царь Нала:
«От терния злого избавлено царство мое.
Из пасти твоей ныне вырвал я острое жало:
В моей ныне власти, негодный, твое бытие!

Отныне ты на Дамаянти и взгляда не бросишь.
Рабом хочу сделать тебя, о, презреннейший царь:
Корону свою, я заметил, напрасно ты носишь,
Ведя себя, словно бы аспид, ползучая тварь!

Но царство свое обретя, весь свой гнев усмирю я,
Ведь происки Кали в твоем поведеньи видны.
Тебе и твоим холуям ныне жизнь подарю я:
Трясетесь вы сильно и лихом зело вы бледны!

Не ты победил меня, глупый, в игре той злосчастной,
А злой божок Кали, а ты того даже не знал:
Не буду невинного мучить виною напрасной.
Пусть будет счастливым игры этой нашей финал!

Дарю тебе жизнь я, Пушкара: ты все-таки брат мне,
Я так же , как прежде, по-братски привязан к тебе:
В великой семье королевской не нужно утрат мне.
Тебя я не склонен оставить. Я верен себе!»

Так доблестный Нала утешил опального брата,
И, обняв его многократно, домой отослал.
Пушкара, сияя, как будто монета из злата,
Ладони сложил и почтительно Нале сказал:

«Ты жизнь сохранил мне, о, царь, и мои все владенья:
Оставишь в истории ты свой блистательный след!
Сегодня исполнился, видимо, мой день рожденья:
Живи же, о, брат, на Земле десять тысяч ты лет!

Так, месяц Пушкара гостил во дворце у Нишады,
Окружен заботою братской, он был очень рад.
Затем со всей свитой и войском, исполнен отрады,
Ушел восвояси Пушкара обратно в свой град.

Когда же Пушкара ушел, в этой славной столице
Могучий Нишада опять воцарился на трон.
Встречали его горожане: светились их лица,
Царя созерцая любимого со всех сторон.

Они выражали почтение Нале-монарху.
Так праздник великий его стольный град посетил.
Затем царь послал за Дамаянти войско в Видарбху,
Там Бхима с почетом ему свою дочь возвратил.

С женой и детьми зажил счастливо радостный Нала,
Как будто сам Индра, царящий в просторах Небес.
Он жертв приношений свершил в своей жизни немало,
Себе не имея в подлунном миру антитез.

Эпилог

Один на один повстречался царь Нала с несчастьем,
Подобно которому в мире людей не найти:
Покончил царь Нала над Кали былым самовластьем,
Препятствие это сумев в одиночку пройти.

Царя оппонентом был Кали – сам Зла Повелитель,
Желавший убить государя любою ценой,
Но вышел из этой беды Нала как победитель,
Прославясь во времени, что не измерить длиной!

Кто слушает с верою это святое преданье,
Тот радостен будет и весел, а также здоров;
Он всех превзойдет на Земле и избегнет страданья,
Обрящет потомков и целое стадо коров.

Сказание это разрушит Кали самовластье,
И люди утешатся в горе, внимая ему.
Кто слушает славу о Нале, изведает счастье,
Разрушив в пути своем грозных препятствий стену.


Глоссарий

Аванти – страна в южной части плато Мальва, включая долину реки Нармада и западный склон горы Виндхья.
Агни – божество, олицетворяющее стихию огня.
Айодхья – столица государства Косала на берегу реки Сорайю. Этот город основан царями Солнечной династии Икшваку. Айодхья означает: «Неприступный».
Амаравати – столица Райского царства, созданная небесным зодчим Вишвакармой.
Амрита – нектар, эликсир бессмертия, которым боги поддерживают свою жизнь и здоровье.
Апсары – небесные нимфы, жены гандхарвов. Находятся под покровительством Индры. Часто мешают мудрецам заниматься аскетизмом.
Ашока – вечнозеленое, изобильно цветущее дерево. Обладает выдающимися лекарственными свойствами. Считается священным деревом в традициях индуизма и буддизма.
Бахука – имя, буквально означающее: «Тот, у кого коротенькие ручонки».
Брахманы – представители интеллигентного класса людей. Обычно занимаются ведическими обрядами, жертвоприношениями, изучают священные трактаты. Иногда занимаются целительством, поэзией, изобразительным искусством. Поддерживают свою жизнь, как правило, получая милостыню.
Варуна – бог, управляющий стихией воды, олицетворяющий власть над океанами, морями, озерами и т. д.
Видарбха – страна, находившаяся в районе современного штата Мадхья-Прадеш, в южной его части.
Даса – слово, которое кроме «десять» и множества других значений означает «кусай».
Дашарна – страна, занимающая территорию между рекой Ямуной и горным хребтом Виндхья.
Индра – царь богов. Защищает Рай от нападений демонов. Контролирует выпадение осадков.
Кама – Кандарпа, Манматха – божество любви, Купидон.
Косала – страна в долине Ганга, штат Уттар-Прадеш в районе современного города Лакхнау.
Кундина – столица государства Видарбха.
Кшатрии – класс правителей, воинов. Их функция – защита народа от иноземных завоевателей и от преступников.
Ману – прародитель человечества, сын бога Солнца.
Нишады – народ, проживавший в центральной части древней Индии.
Ом тат сат – «Да будет благо!» - приветствие-благословение представителей сословия брахманов.
Раджи с юга – в данном контексте: цари южной Индии. Весьма пышно украшали себя цветами.
Ракшасы – демоны-людоеды, обычно весьма ужасающего облика. Обладают мистическими способностями.
Синдху – страна, расположенная в долине реки Инд. Славилась своими коневодами.
Якшини – жены якшей, существ, находящихся под покровительством бога Куверы. Охраняют затерянные сокровища. Бывают доброй и злой природы.
Яма – Сын Солнца, бог Загробного Мира, вершит свой праведный суд над умершими. Перед грешниками предстанет в ужасающем облике.

Поделиться с друзьями